Приходить в школу рано Лешка отвык – в девятом все-таки несолидно, но в этот день он решил не опаздывать и появился пораньше, чтобы найти новый класс и обязательно посмотреть на будущих одноклассников. После восьмилетки он поступал в техникум, но на экзаменах провалился. Возвращаться в родную школу не хотелось (он холодел при одной только мысли, что опять начнутся заслуженные и предвзятые придирки учителей, которым Куницын надоел основательно), а в другую – его не брали (не мудрено, с такой-то характеристикой). И тогда он, ни на что не надеясь и в конец отчаявшись, заглянул сюда, в школу соседнего района, где, как ни странно, ему повезло. То ли Алексею поверили, в самом деле, то ли директор попался душевный, но его приняли. Как он радовался! Значит, не потерянный человек, не «трудный», как написали в характеристике, значит, годен на что-то и кому-то нужен. И тогда же, в августе, Алексей подумал о том, что надо раз и навсегда покончить с прежней унылой жизнью забияки и разгильдяя, взяться за учебу, а вредные привычки искоренить.
Расстегнув узкий ворот рубашки, он стоял один недалеко от парадного входа, украшенного цветами и транспарантами, а вокруг творилось что-то непонятное, цветное, пестрое, все бурлило, смеялось, торопилось выговориться. И вот совсем рядом раздался громкий мужской голос: «Девятый «А», все ко мне!» Минутное беспорядочное движение – когда классы благодаря усилиям учителей построились на торжественную линейку; напутствующая речь седого энергичного директора – когда мало кто слушал, а больше вертели головами по сторонам, вглядываясь в полузабытые за каникулы и еще не надоевшие лица; восторженные возгласы: «Братва, мы же на год старше!» После всего этого на душе Алексея было томительно-неспокойно.
Он стоял в первой шеренге с приподнятой головой и, желая всех рассмотреть, постоянно косился назад и натыкался на встречные, прощупывающие взгляды. В целом класс ему нравился: и симпатичные девочки, и бойкие мальчики – на вид не маменькины сынки. С такими будет весело учиться, думал Куницын. А главное, и это он тоже отметил в свою пользу, поскольку помнил, как в старой школе испытывал вместе с ребятами возможности новеньких в жесткой драке, – почти не было мальчишек выше и крупнее него. Интересно, а как будет сейчас?
И он представил, как на перемене в конце притемненного коридора его молча обступят, и щупленький малый, подкравшись сзади, ущипнет, слащаво улыбаясь. Леха, развернувшись, заедет тому оплеуху и отчаянно будет отбиваться от наседающей компании, пока не охладит их пыл. Потом, вероятно, без труда справится с ними. Быть может, кому-то даже расквасит нос. После чего опять возникнут горькие осложнения, посыплется неприятность за неприятностью. Снова полетят в его адрес жгучие упреки, робкие осуждения девочек, презрение покоренных мальчишек. И конечно, вызовут в учительскую, где будут стучать кулаком по столу, предупреждать, читать морали, воспитывать. И фамилия Куницын будет склоняться на всех родительских собраниях, и он с болью будет клясть себя за то, что не сдержался.
Однако конфликт, которого он опасался, но ждал, не состоялся, и уже на большой перемене вокруг Лехи образовался тесный кружок слушателей, внимательно изучающих нехитрую биографию новичка. Кстати, вместе с Куницыным впервые в этот класс пришли две нерасторопные, застенчивые ученицы. Они держались отдельно, ни с кем не обменялись ни словом, и мостом для связи с ними послужил именно Леха – он умел вызвать к себе неутоленный интерес, заставив собеседника раскрыться так, как никто другой. Кроме того, он всегда, как потом выяснилось, имел в запасе две-три забавные истории из личной жизни и с десяток новых анекдотов. Леха, видимо, часто попадал в различные ситуации, побывал не в одной компании, поэтому жизненный опыт, приобретенный не по годам быстро, располагал. Хотя и рассказы о собственных похождениях, овеянные романтикой, были насыщены картинами балагурной жизни.
Прошла неделя, и класс новенького принял. Трудно сказать, чем он понравился ребятам. То ли веселым характером, то ли непосредственностью, то ли активностью – отличительной чертой современных подростков. Во всяком случае, Лешка успел в весьма короткий срок со всеми перезнакомиться и с юмором и пространными комментариями рассказать мальчикам несколько пикантных историй. Он даже спел под гитару, удачно подвернувшуюся как-то под руку, в сопровождении одобрительных и удивленных приветствий. Девчонки по достоинству оценили его волевое, мужественное лицо, выражающее уверенную силу, и крепкую фигуру с бронзовыми от загара руками, чуть позже одноклассницы пришли к единодушному заключению, что Куницын и внешностью, и характером похож на французскую суперзвезду экрана – Бельмондо. Сходство с ним импонировало и ребятам.
Первые занятия показали, что Алексей – парень способный, эрудированный, но многое, если не сказать все, запустил, отчего он на уроках чувствовал себя скованно, испытывая при ответах, лишенных глубины знаний, кое-какие затруднения, хотя стоило ему поднажать и… Однако сентябрь пролетел, Алексей, втянулся в не так давно пугавший учебный ритм, но, поскольку предъявляемые учителями требования не отягощали, все вдруг непоправимо срезалось, пыл угас. «Как-нибудь отсижу два года, получу аттестат и – в добрый путь, как говорится», – подбадривая себя, думал Куницын. Обуреваемый радужными надеждами прощания со школой и детством, находясь в состоянии неудовлетворенности, он, чтобы разнообразить скучную, небогатую на события жизнь, занялся организацией отдыха.
Алексей любил волжские берега. Он хорошо помнил, как они с ребятами, сбегая с занятий, запасались спичками, котелком и ехали за реку в поисках укромных разливов с тихой и теплой стоячей водой. Там, раздевшись до гола, они лазили вдоль коряжистого, в буйной зелени, берега и, шаря руками по илистому дну, отыскивали рачьи норы. Нащупав еще мягкий панцирь подводного страшилы, пытавшегося ущипнуть клешнями за палец, мальчишки резко выбрасывали добычу на берег. Лешке нравилась смотреть на гладь темной воды с красными точками-буйками восхитительным летним вечером, во время теплых розовых сумерек. Тогда, когда, слабо покачиваясь на легких волнах, прогулочный катер мерно тарахтел в тишине и разбрасывал расползающиеся по разрезанной воде сверкающие овалы огней, направляясь к городской пристани. Алексей с удовольствием наблюдал за белыми медлительными пассажирскими теплоходами, многоэтажными и гордыми; восхищался акулоподобными «ракетами» – жадные до скорости и надменные, они поднимали столб влажной пыли, провожающий их бег. Он любовался «кометами», похожими на добрых улыбающихся дельфинов, или восторгался недовольно гудящими им вслед неповоротливыми танкерами и юркими, обычно суетливыми буксирами, что натружено толкали проржавевшие баржи…
Лешка входил в клан «Фураги». Так их поначалу называли посторонние люди, однако среди своих они именовались почти ласково – «пацанчики». Представители этой группировки отличались от всех короткой, со скобкой, стрижкой и определенной одеждой: они носили строгий всегда отглаженный костюм, в который обязательно входили ушитые в обтяжку брюки, тоже всегда тщательно отутюженные, лихо заломленную на затылок фуражку, галстук-селедку и боты непременно на аршинном каблуке. Зимой эти парни красовались в прямых пальто с белыми шарфиками, окаймлявшими ворот. Фуражки или, как ребята выражались, «бабайки», были пошиты из высокосортного материала: моднячими тогда считались мохеровые или из каракуля.
Когда эта мода зарождалась, Леха был первачком. «Фураги» в то время ходили лысыми, и все это, в том числе для Алексея, было вроде баловства. Но потом оно разрослось до, как сказали бы сегодня, субкультуры, живущей по своим правилам и законам. В районах, где обосновались «пацанчики», а это в основном были городские окраины, мальчишкам из центральной части, относящимся к другому клану с громким именем «Быки», показываться в джинсах и с длинными волосами категорически воспрещалось. В противном случае между условно разделившимися кланами вспыхивала ожесточенная стычка. Если «фурага» попадался в руки «быков», домой он приезжал без фуражки, с разодранными брюками, естественно, с синяками. Если наоборот, то «бык» прощался и со штанами, и с волосами. Иногда дело доходило до массовых побоищ.
