И вот я случайно поднял глаза – и в груди всколыхнулось. Сердце забилось учащенно, и я, может быть, даже раскрыл рот, теперь трудно сказать. Навстречу мне шла прекрасная блондинка. Желтенькая курточка, светлые брючки, заправленные в сапожки, говорили и об ее прекрасном вкусе. Возраст не больше моего, подумал я. И понял или, лучше сказать, вспомнил, что это – мой идеал. Девочка как будто сошла с «картинки» моего представления о прекрасном. Огорчало лишь одно – она была с мамой. В моей голове мелькнула мысль: познакомиться в ходе разговора, поводом для которого могли послужить любые вопросы. «Как пройти…», «Как найти…» и так далее. Но язык меня не послушался – я не смог вымолвить ни слова. Так я и прошел мимо. А через несколько минут я понял, что влюбился с первого взгляда. Но где теперь искать свою любовь?

В кино идти уже не хотелось, однако, надеясь на то, что комедия меня взбодрит, я все же пошел. В зале расположился на своем месте и… обмер. Впереди меня, креслом левее, сидели и мама, и ее прекрасная дочь. Про себя я подумал, что это чудо. О чем был фильм – не скажу, даже если очень захочу. Я смотрел не на экран, а, как прекрасной картиной, любовался девочкой.

После кино, как шпион, я отправился за двумя дамами, чтобы выяснить, где они живут. В битком набитом автобусе мы стояли с ней в двух шагах друг от друга. Она, видимо, почувствовала мой пронзительный взгляд, и наши взоры на мгновение встретились. Таких голубых, просто небесных глаз я не видел ни у кого. Хотелось верить, что мы связаны одной ниточкой, но слишком рано я возмечтал.

На одной из остановок мама и дочь вышли – так неожиданно, что я не успел выскочить. Мощная волна входящих людей втащила меня вглубь автобуса. Мне было обидно до слез. Но почему-то верилось в то, что блондинка обязательно должна была в меня влюбиться. «И если она умная девочка, – решил я, – то она приедет в следующее воскресенье к этому кинотеатру на этот же сеанс».

После такого заключения свободного времени у меня больше не было. Я проводил его или на набережной – первом месте встречи, или у кинотеатра. Так прошло несколько воскресений, а затем я ездил в этот кинотеатр, уже почти не надеясь.

Больше мы не встречались. Я не мог забыть ту блондинку очень долго. Мечтал еще раз ее увидеть. Черты ее лица постоянно возникали перед моими глазами. Я ходил по людным улицам города и всматривался в прохожих. Часто узнавал ее, подбегал, но – увы…

Мне казалось, что незнакомка наблюдает за мной, и это определяло мое поведение.

Так я ее и не встретил. И не встречу, наверное, никогда. Хотя…

Машина неслась по грунтовке. В крытом кузове мощного ЗИЛа тряслись на ухабах солдаты. Сначала дорога и быстрая езда занимала их и даже веселила. Одинокие сельские пешеходы, идущие по обочине, заслышав вдалеке песни, что по мере приближения становились громче, не сбавляя шагу, подолгу смотрели вслед проезжающим машинам.

Песни были пропеты, а шипение автомобильных шин, неравномерное, но убаюкивающее покачивание и мерная работа хорошо отлаженного урчащего двигателя успокаивали солдат. Они располагались поудобнее, облокачиваясь друг на друга, и, незаметно теряя ощущение времени и места, смыкали ресницы. Крепко заснуть не давали встречающиеся иногда выбоины на дороге. В такие моменты ЗИЛ подбрасывало, сильно встряхивая всех, кто был внутри, поэтому состояние дремоты не переходило в сон, но и выйти из него также было невозможно.

Старший машины – бывалый солдат, прошедший огонь и воду, боевой капитан – сидел в кабине, прислонившись головой к стеклу, и о чем-то думал. И только водитель, зорко следя за дорогой, уверенно и точно работая руками и ногами, тихонько насвистывал неизвестный мотивчик. Мимо с ревом проносились встречные машины, незаметно надвигались огромные поля и затем также незаметно отставали, сменяясь на новые. Грузовик несся под горку, все набирая скорость, а потом медленно вползал вверх, чтобы снова слететь вниз.

При въезде в неизвестный поселок солдаты оживились и с любопытством стали рассматривать цветущие сады, дома, находящиеся метрах в ста справа от дороги, и их обитателей. И вдруг неведомая сила резко потянула всех, кто был в машине, по ходу движения. Солдаты, не успев ухватиться за борта, упали на деревянный настил кузова. Завизжали тормоза, правое заднее колесо чуть подскочило, и снова загудел, набирая обороты, двигатель. ЗИЛ, освободившись от власти тормозов, поехал еще быстрее. Пассажиры начали было ругаться, обвиняя водителя: «Не дрова же везет», но вскоре увидели распростертую бездыханную овчарку. С противоположной стороны дороги показался маленький мальчик. Выкрикивая, наверное, имя собаки, он быстро подбежал к ней, присел на корточки и стал гладить ладонью по голове и шее уже мертвого пса. Ребенку не верилось, что еще несколько минут назад он бежал по осеннему лесу с любимым четвероногим другом, а теперь тот лежит на дороге и больше уже никогда не лизнет по руке теплым шершавым языком. Смерть, казавшаяся мальчику такой невероятной и нелепой, ведь до этого он никогда о ней не думал, столкнулась с ним один на один, открывая ужасную картину.

А машина уносилась все дальше и дальше, и солдаты, восемнадцати-двадцатилетние парнишки, уже едва различающие собаку и склонившегося над ней мальчишку, что слились в одно пятно, в эту минуту вспомнили свое детство. Перед глазами возникла у кого-то собака, а у кого-то кошка, которым они тайком от мамы носили горячие котлеты или сосиски, а в холодную зимнюю ночь впускали в теплые подъезды домов. Каждый, тайком от соседа, вытер одинокую слезу, наплывшую на ресницы, и представил себе горькие слезы мальчика, сидящего рядом с мертвой собакой.

Проехав несколько километров, машина остановилась. Хлопнула дверца, и к солдатам подошел капитан. Немного стесняясь самого себя и своих подчиненных, он спросил у них, что с собакой, а узнав, словно извиняясь и пряча взгляд, сказал: «Если бы свернули на такой скорости, то не собака бы, а мы… И затормозить нельзя…» – и вернулся в кабину.

Снова хлопнула дверца, и машина покатилась дальше. Ребята подумали, что, наверное, и у их строгого капитана намокли ресницы. А машина медленно, как бы преодолевая себя, силясь, поднималась и спускалась по холмистой дороге. Она, казалось, тоже переживала, как и ее хозяин, с которым за два года службы они успели «подружиться» и составить одно целое.

Первое сентября. Для Алексея Куницына, рослого, белобрысого, с прической «под ежика» парня, оно было пятнадцатым. Над верхней губой уже пробился едва заметный пушок усов, на некогда прямом носу виднелся «набитый» бугорок, а карие глаза оставались такими же, как в раннем детстве, живыми и даже излишне возбужденно-радостными.

Еще во всю припекало солнышко, но уже золотило кроны, потерявшие сочную зеленую свежесть. Пожелтевшие кое-где на березках пятаки-листочки, трепещущие при легком дуновении ветерка, не выдерживая, грустно срывались и падали в лужицы, оставшиеся после дождя. Такое падение напоминало о том, что на подходе промозглая осень с туманами, зонтами и блестящими импортными плащами. А на мальчишек и девчонок, еще не отпустивших счастливое чувство свободы и беззаботности, признаки увядания навевали тоску и зарождали внутри какую-то неосознанную тревогу.

Стайки учеников всех возрастов медленно стекались к огромному квадрату школы – панельному четырехэтажному зданию, залитому успокоительно-нежным светом. Интереснее всех смотрелись первоклашки: самые нарядные, с крупными белыми бантами и в беленьких гольфиках – девочки, в отглаженных брючках – мальчишки, и все – с разноцветными шарами в ручонках и обязательно с охапкой цветов. Они пугливо и любопытством озирались по сторонам, ранцы на их спинах казались громоздкими, и и новоявленные ученики держали их неуклюже, но с ревностной опекой.