— Жорж-ж-ж, возьми уж-же трубку — прожужжала Жанна. У неё от сонной истомы даже губы не хотели разлепляться.

— Алло! Кто бы ты ни был, но ты очень невовремя, неизвестный человек. Надеюсь, ты мне не предложишь купить квартиру в Новой Москве.

— Здравствуйте, Жорж. А Новая Москва — это где? — У незнакомца был частично деловой, разбавленный ноткой смущения, голос. А фамилия этого незнакомца Гуревич. — Узнал я вас, Олег Петрович, так что богатство кое-кому не светит.

— Да и бог с ним, с этим богатством. Прошу прощения, что помешал. Попозже перезвонить?

Когда человек спрашивает, а не перезвонить ли попозже, это значит, что у него какое-то очень важное и дико срочное дело. Парадокс налицо: когда человек звонит чисто потрепаться от нечего делать, он так вежливо себя не ведет, политесами не заморачивается, чужое время не ценит. Если у самого это не ценный ресурс, то и время друзей не экономишь.

— Да ладно, чего уж. Всё равно разбудили, так что могу говорить. — Стою такой, помахиваю харизмой.

— Разбудил?

— Так у меня часовой пояс другой, у нас сейчас уже ночь.

— Ой, извините тогда. — Блин, что я леплю спросонок? Какой часовой пояс, кака ночь, когда он на городской номер звонит в той же Москве, где и он сам.

— Погоди, Петрович! Всё, я проснулся. Какое дело у вас?

— Да вот, хотелось бы встретиться где-нибудь, за жизнь поговорить. Может, завтра? Если временем располагаете.

Так хотелось назначить встречу в каком-нибудь уютном кафе, перекусить чего-нибудь вкусного за счет чужого кошелька, кофею выпить с круассанами. Ага, в Москве двадцатого века, разбежался. Жанна и та удивлялась поначалу, как пренебрежительно я отношусь у тутошним «приличным» местам. Как получше меня узнала, удивляться перестала, умная девушка решила, что я сравниваю наш советский общепит с уровнем капиталистических заведений. Собственно, так и есть. В России по-настоящему уютные кафешки и бары появились только знаменем капитализма. Я говорю не про пафосные, не про модные, не про дорогие, а именно про уютные атмосферные места. Сейчас их нет. Или они настолько элитарные, что простому смертному, каким я всё еще являюсь, туда хода нет.

— А знаете что. А подгребайте-ка завтра вечерком ко мне домой. Кофе попьём с шарлоткой. Я заставлю одну девушку её испечь. А не получится, так посидим. Адрес мой помните?

— Если вы, Жорж, не съехали со своей квартиры на «Соколе», то помню.

— Вот и чудно. А насчет съехать — меня отсюда никакой силой не выцарапать. Разве что пара богов в кооперации с высшими демонами ополчится против меня.

— Тьфу-тьфу, не накликайте. Демоны, кооперация… Завтра в восемь я у вас. И не гоношитесь с шарлоткой, я что-нибудь захвачу, чтоб не идти в гости с пустыми руками.

— Тогда до завтра!

Года не прошло, как маклер вспомнил обо мне. Чего ему потребовалось от юного и безработного человека от спорта? Еще кооперативы обплевал, обжегся что ли? Или по другой причине подгорает? Завтра видно будет, нет информации к размышлению, нечего и размышлять. А что Гуревич придет с пирожными — это правильно. Не то, что в заграницах бесовских, всяк с пустыми руками норовит притащиться с разговорами о высоком да накидаться на дармовщинку.

— Жорж, кто звонил? — В полутемной квартире девичья фигура, завернутая в покрывало, походила на привидение. Сходства добавляло то, что темный оттенок ткани удачно сочетается с полом, так что в потемках и не разобрать, где кончается пол и начинается Жанна. Или наоборот.

— Привидение, ты хорошее?

— Я голодное. И писать хочу.

— Тогда определяйся с очередностью, покушать у нас пока есть.

Эх, хотелось окна в доме сделать побольше. Но ни возможностей, ни уверенности в правильности решения. Смотрел на вопрос изнутри, а сейчас задумался, как это будет со стороны выглядеть. Нехорошо, если разобраться. Дом не просто коробка, не просто хрущевка, а сталинка, хоть и без лепнины. И как это будет выглядеть, если три окна в доме станут заметно отличаться по форме и размеру? Не поймет архитектурный надзор, стуканут соседи, и будут правы. Так что оставим окна в покое. Тем более, что вид за окнами вполне подходящий для жизни. Просто старые деревья, просто дома напротив, но не сильно близко, потому как скверик в наличии. Нормально я устроился, за такую жизнь можно и… еще пожить.

Утром моё умиротворенное состояние человека, у которого всё хорошо, несколько исправилось на привычное, когда тебя нагружают, погоняют и критикуют по существу. Служба, она и есть служба. Потому что отдыхом зовут другое. На горизонте нарисовались, прости-господи, выборы президента Советского Союза. Блин, я что, ради этого бабочек давил⁈ Или нет иного пути у моей страны кроме как по граблям? Не Горбачёв, так Романов, эдак и Ельцин какой-нибудь подтянется из ниоткуда. Кстати, да! На Ельцина я объективку из будущего не подавал. Отделывался кое-какими упоминаниями вскользь.

Параллельно старшие товарищи посоветовали не привлекать внимание к объекту путем выхода на контакт в универе, мол хрен знает, как и чего обернется, а у человека уже будет клеймо. Одно из возможных или оба сразу, так тоже бывает. Кем у нас Комитет госбезопасности интересуется? Врагами государства и своими кадрами. Потенциальными врагами и потенциальными кадрами. С определившимися окончательно общаются уже в другом формате.

— И чего мне, на территории Михаила вашего перехватывать?

— Нашего, а не вашего. Или даже конкретно твоего. И вообще, раз его сосед по комнате нашим секретным сотрудником числится, то прямо в общежитии его и возьми в оборот. А соседа отправь за хлебушком, чтоб уши не грел. Только время ему определи, будет глупо выглядеть, если пятикурсник будет час торчать около двери своей комнаты, а потом оттуда не девица растрепанная выпорхнет, а тип угрюмый. Нехорошо думать начнут.

Блин, сколько нюансов в оперативной работе, которые вроде осознаешь, но можешь упустить в процессе, если они не часть твое работы. А еще инструктор спецшколы бывший. Инструктор-теоретик доморощенный. Невольно задумаешься, что на самом деле меня в Конторе держат за обезьянку. За говорящую собаку чау-чау.

Проковырялся до вечера, чуть не опоздал домой, куда должен прискакать хитрый еврей без одесского акцента и с русским именем. Я вообще заметил, что у евреев позднесоветского разлива нет так любимого авторами акцента, картавости и тем более грассирования. Евреев в Советском Союзе сейчас много, особенно в Москве, особенно в тех отраслях экономики, которая не требует физического труда. Отличить их от прочих граждан можно, но не всегда, и точно не по произношению. Брови, носы, губы… пожалуй, на этом всё. Ах да, еще и фамилии как маячки. Вот когда сходятся брови и фамилия — тогда совершенно четко видишь кандидата на отъезд на историческую Родину через несколько лет. Не думаю, что если или когда Союз распадется, их кто-то удержит в нашем холоде. Евреи привычны к теплу Южной Азии, комфорту Западной Европы, у нас же здесь Север. Да, так и запишем: Россия это вам не Запад и не Восток, Россия — это Север.

О, звоночек! У меня нет привычки распахивать дверь перед любым позвонившим, у меня в двери глазок. И когда в глазке темно, я дверь ни за какие коврижки не открою. Если пришедшему понадобится закрывать его, то мне такие гости без надобности. Тем более, что окно на лестничном марше большое, днем света хватает, а ночью лампа работает. Перегоревшая лампа в момент прихода посетителя трактуется как дурной знак, так что вот. Но сейчас всё пучком, сейчас в глазок хорошо виден ожидаемый мной Олег Петрович, век бы его не видеть. НУ или столько времени, сколько он мне не понадобится. Зачем приглашаю, если не хочу в его проблемы влезать? Так слово было сказано, а чужие проблемы, они порой превращаются в личные доходы. Или в личные проблемы, как повезет.

На мне домашние джинсы и футболка, гостевые тапочки стоят рядышком, так что можно открывать дверь без опаски.

— Привет, Олег Петрович! Заходи, разувайся. Ага, пирожные, это хорошо!