Наместник Алексеев тоже в целом был доволен. Хоть целей войны, которые ставили перед собой он и другие «безобразовцы», достичь не удалось, но он сохранил за собой пост Наместника Дальнего Востока. И хотя некоторое время спустя покинул его, но ушёл на повышение, в Госсовет.[17]

Недостаточную же успешность войны на суше переложили на Куропаткина. Этого я понять не мог! Казалось бы, мужик воевал ровно в соответствии с заранее озвученными планами. И добился поставленной цели! Японцы вымотались и были вынуждены согласиться на невыгодные для себя условия мира! Бери его опыт да изучай! Но нет, на него «повесили всех собак»!

Больше же всех был доволен Сандро. Признание его заслуг выразилось в присвоении ему звания вице-адмирала[18] и назначении его Шефом Легких Сил Флота, то есть тех самых «тэкашек», подлодок и морской авиации. Да, в морскую авиацию тут включили и самолеты, и дирижабли!

Кроме того, было создано Беломорское Наместничество, в которое вошли Кемская губерния, Архангельская губерния и свежесозданная Усть-Сысольская губерния. При этом помимо ранее переданного Повенецкого уезда к Кемской губернии добавили ещё и Петрозаводский уезд. Наместником, само собой, поставили Сандро, так что он теперь сравнялся в позиции с Воронцовым-Дашковым.

Мои «благодетели» пытались, чтобы и меня не миновал «золотой дождь», ходатайствовали о производстве в графы, но… То ли ходатайствовали недостаточно сильно, то ли ещё что, однако с наградами меня обломали. Говорят, Император пробурчал что-то вроде: «Ему и деньгами хорошо достанется! Недаром за него даже японцы просили! Не говоря уж про американцев с британцами!»

А вот с Макаровым вышло сложно! Поскольку в этом варианте истории не вышло позорного и почти полного разгрома ни Первой, ни второй Тихоокеанских эскадр, генерал-адмирал Алексей Александрович в отставку подавать и не думал! Больше того, он обвинил самого Макарова в «неумении командовать большими кораблями». Дескать, в эскадренных боях счёт в пользу японцев, а командовать малыми кораблями, которые и перетянули суммарный счёт «в нашу пользу» — не адмиральское дело!

В итоге сам Макаров фактически стал командовать теми самыми Лёгкими Силами Флота и развивать их, а наши «флотские» разбились на три группировки. В первой были «генерал-адмиральские», всячески умалявшие заслуги и Макарова и «Лёгких Сил Флота».

Во второй группе была «адмиральская оппозиция», которую возглавил «незаслуженно обделенный воинской славой» Рожественский. Эти не отрицали заслуг «тэкашек» и минного заградителя «Амур» (хоть он никого и не потопил, но хорошо прикрыл сам Порт-Артур). Однако они выражали серьёзные сомнения в умелости командования Макаровым большими кораблями. Ну а в третьей группе были «макаровские». Среди последних, кстати, были почти все герои этой войны.

Кстати, неожиданным для меня следствием этой безобразной свары стало резкое торможение программы строительства Флота. И вообще его развития. Потом уже, разобравшись, понял, что раз каждая из групп проталкивала свою оценку эффективности тех или иных действий, то иначе и быть не могло!

И Николай II был прав, когда послал спорщиков «в закат»! Дескать, вот когда столкуетесь, тогда и приходите!..'

Беломорск, 18 декабря (31 декабря) 1904 года, суббота

Но больше всех был недоволен я сам

— Родная, я так больше не могу! Нас опять даже не спросили! Витте и Сандро подписались увеличить поставки, но выполнять-то опять нам. Нам с тобой!

— Ничего, родной! Сдюжим! Ты же понимаешь, что это не нам надо, это нужно России!

И возразить мне, вот ведь чёрт, было нечего. Да, таков уж род Ухтомских. И я знал, кого беру в жёны. Раз уж взял себе жену из этого рода, то — изволь соответствовать! Тем более, что в этот раз, я точно знал, что история изменена и существенно. По факту условия мира совершенно не ущемляли Россию! И возможности для развития Дальнего Востока были не просто сохранены, они даже и усилены. В общем, Россия получила существенно больше, чем имела, хотя и существенно меньше, чем хотела. И я не мог понять, почему общественность считает этот мир позорным! Да и Витте с поста не сняли, Столыпиным не заменили. Так что я окончательно убедился, что история пошла по другим рельсам[19]…

Рига, 23 декабря 1904 года (5 января 1905 года), четверг

— С наступающим Рождеством вас! — поприветствовал Бермана портье на входе.

— Спасибо, и вас также! — с улыбкой ответил Ян Карлович и одарил того новеньким двугривенным из никелевого сплава.

Дикари! Русские дикари! Даже календарь у них не как у всех цивилизованных людей. Впрочем, он ещё с юности научился не показывать, как он на самом деле относится к этим угнетателям Польши, так что любезный ответ и подарок выдавал совершенно автоматически. Впрочем, сейчас его куда больше тревожил предстоящий разговор с Толстым, видным деятелем из партии эсеров[20].

Нет, он с удовольствием уклонился бы от этого разговора, тем более, что Толстый мог быть на него в претензии. Предыдущий заказ Берман делал как раз Толстому, и он обернулся для группы боевиков-эсеров арестом. Но руководство было уверено, что вскоре в России будут серьёзные революционные волнения, и поручило Яну Карловичу, имеющему выход в самые верха партии эсеров, провести переговоры о финансировании их благородной борьбы.

Увы, но заочно такие дела не решаются, пришлось ехать. Хотя ещё большой вопрос, удастся ли ему эту встречу пережить. Какая-то сволочь распространила среди российских революционеров слух, что он — провокатор, работающий на жандармов. А к таким Боевая организация беспощадна. Остаётся рассчитывать на свою речистость, на убедительность будущих денежных поступлений, а на крайний случай — на боевые умения свои и подручного, предоставленного руководством. Ловкий малый, по всему видно. И с револьвером обращаться умеет, и с ножом. Сейчас Берман как раз и дожидался подручного в номере этой дешёвой гостиницы. Тот отправился в условленное место с заданием встретить Толстого и привести сюда, сбросив возможное наблюдение. Если Толстый будет один, без товарищей, то в случае конфликта они вдвоём точно его одолеют!

К его разочарованию, подручный вернулся один и доложил:

— Ждал, как велено, десять минут, потом все равно проверился, чтобы не проследили. Ничего, есть ещё резервное время на завтра. Подождём?

— А куда мы денемся? Ладно, пошли обедать!

— Как прикажете! Позвольте вам помочь? — тут подручный выхватил из шкафа шубу Бермана и помог продеть правую руку в рукав. Ян Карлович протянул назад левую, но вдруг боль охватила всю левую сторону груди. Не в силах устоять, он повалился на пол, но убийца-подручный аккуратно поддержал тело, не дав грохнуться о пол.

Беломорск, 24 декабря 1904 года (6 января 1905 года), пятница

— Юрий Анатольевич, простите, что беспокою в праздничный вечер, но из Риги поступили срочные сведения. Очень важно! Буквально несколько минут наедине!

Я взглядом испросил прощения у супруги и гостей, и мы вдвоём прошли в кабинет.

— Итак?

— Вчера, в Риге, в номерах дешёвой гостиницы был обнаружен неизвестный мужчина, убитый ударом ножа в сердце. Денег, документов и драгоценностей при нём не обнаружено, однако дорогую шубу не тронули. При нем было обнаружено рекомендательное письмо на имя — тут Артузов сделал небольшую паузу, подчёркивая значимость того, что скажет дальше — Яна Карловича Бермана. Проверка отпечатков пальцев и сличение с изображением подтвердили — это именно он, ваш «крестник».

— Хм… Тоже мне, Рождественский подарочек! — хмыкнул я. — И что вы думаете?

— Если бы его просто убили, это могло бы быть уголовщиной или местью натравленных нами революционеров. Но письмо… Такой опытный конспиратор не стал бы его носить. Да и не нуждался он в нем! Значит, подкинули, чтобы иметь гарантию опознания.

— Согласен. Похоже, я был прав. И англичане дают нам понять, что покушения были делом не их рук. И что они сами наказали подчинённого за своеволие. Похоже на некий жест извинения. И попытку примириться.