— А лодкам от этих разрядов ничего не будет? — обеспокоилась я судьбой моряков.
— Сухое дерево — отличный изолятор, — сообщил Лисан и даже как-то приосанился, будто его на занятиях в академии вызвали отвечать и он отлично справился. — Так что, если ты не в воде, опасаться нечего.
Порывы ветра принесли вкусный запах жареной рыбы, но с оттенком чего-то... не знаю, куриного? Туша рептилиеподобного переростка осталась колыхаться на волнах, лишь наполовину скрывшись под их мокрым покровом. Вокруг убитого чудовища кверху брюшками повсплывало множество селёдок. Началось пиршество чаек...
— О нет, они же и эту тварь начнут жрать... — проговорила я.
— Вряд ли с панцирем справятся, — пожал плечами Лисан. — Да и электричество отлично убивает личинок, как и самих серпентоморфов. В ранние годы, когда ещё не знали, что им для развития необходима гниль, да и бороться с ней не умели, заразившихся именно шоковой терапией лечили. Как же я рад, что родился не тогда... — последнюю фразу он добавил с болезненной отстранённостью.
— Ага, а ещё солёная вода должна всё прекрасно обеззараживать, — наморщила я нос, — только вот эта хвостатая рыбка про такие вещи явно не слыхивала.
— Ну, бывает, — пожал плечами парнишка. — Хлорид натрия отлично дезинфицирует, да и магию впитывает. Если гниль присыпать обычной поваренной солью, она загнётся. Но в океане её концентрация не такая, чтобы действовать наверняка, и всё же соль существенно снижает угрозу. Если гниль не попадёт в живое существо сразу, то довольно быстро потеряет заразность.
Наверное, только поэтому воды, омывающие наши берега, ещё не превратились в чернила, а неводы до сих пор кормят прибрежные посёлки, хотя городские жители предпочитают пользоваться услугами рыбных ферм.
Экипажи шлюпок снова подняли вёсла и погребли обратно к кечу, который за прошедшее время успел отойти от сцены сражения. Оставшаяся позади туша с гребнем-веером, лёгшим на волны, начала медленно погружаться. Поди панцирь слишком тяжёлый, тянет ко дну быстрее, чем полагается той же касатке.
— Ну вот! Мы всё пропустили! — подлетела к ограждению Санда, когда народ начал расходиться. — Блин, а я так хотела посмотреть на чудище...
— Не особо-то интересно было, — утешила я подругу.
— Тебе хорошо говорить, ты всё видела, — буркнула она, совершенно позабыв, что в последнее время я на чудищ уже выше крыши насмотрелась.
Лисан достал записную книжечку в простой обложке и принялся быстро что-то строчить да рисовать свинцовым карандашом. Милка взглянула на бумагу и спросила:
— Вы это видели?
Начинающий волшебник кивнул и похвастался:
— Scomber serpentomorphus. Я пока в больнице лежал, уже сделал по памяти несколько зарисовок Brachycer’ы. Если так дальше пойдёт, я по серпентоморфам диссертацию защищу.
Ну, вот. Конечно, профессора магической академии и такую зверюшку успели поименовать умным названием.
— А scomber — это... — пусть у нас дома полки ломятся от книг, но я не Блайк, и иностранные языки не изучала.
— Скумбрия, — услужливо перевёл Лисан.
Подобрать отвисшую челюсть я смогла, только когда Киллиан небрежно тронул уголок записной, фыркнул и с профессиональным отвращением сообщил:
— Тоже мне художник выискался: ни ракурса, ни композиции.
— Слушай, ты ещё к моим наброскам придираться будешь? — наконец-то огрызнулся магик.
— Тихо, мальчики, не ссорьтесь, — встала между ними Санда, сверкая улыбкой и полыхая жизнерадостностью. — Нервничать вредно для пищеварения, а у нас впереди ещё дегустация и уж одними помидорчиками мы точно не ограничимся.
Было бы сказано, а вот и порт Этцеля.
У набережной теснился если не целый лес, то определённо роща из рангоута, увитая лианами такелажа. Промышляющие селёдкой и треской доггеры, лодочки-кураги и прочие рыболовецкие суда швартовались к нескольким вдающимся в морские воды причалам. Уютная бухточка защищала строения и суда от волнений, фасады зданий первой полосы встречали гостей приветливыми белыми наличниками, решёток на окнах я не заметила. Как не было здесь и городских стен.
Беспечные они какие-то, эти жители Атля. Возможно, близость океана с его штормами, которые могут в одночасье смыть всё это поселение, делает их жизнь более философской, и такая опасность, как змеиная гниль с её порождениями — лишь ещё один повод сказать «ну, бывает».
Когда мои ботильоны застучали по дощатому настилу, а шумная компания устремилась следом, я заметала существ, о которых знала с самого раннего детства, но никогда не встречала вживую.
Двое нахашей разговаривали с каким-то рыбаком.
Не узнать их было трудно, как и принять за людей.
Закутанные в суконные хатаны с тряпичными поясами и такими же шарфами, частично укрывающими головы, они и так казались чужеземцами. Но если присмотреться, становились заметны страшные, безносые, немного продолговатые лица, перемазанные глиной.
И под этими масками скрывалась чешуя.
Один из них повернулся, заметив мой остолбенело-любопытный взгляд.
— Осса, не пялься так, они же заметят, — взяла меня под локоток и повела прочь Санда, бойко чеканя шаги. — Сразу видно, ни разу родные берега не покидала, совсем не понимаешь, как с этими ящерицами себя вести. Правило первое: не таращиться на них, это неприлично.
— Да ладно, — сказал Киллиан, даже не пытаясь понизить голос. — С такими рожами им точно не привыкать. Они серьёзно думают, что стоит изгваздать морды и всё, вылитые люди?
Я читала про эту традицию. Рептилии, живущие вблизи людей или тесно с нами взаимодействующие, издревле мажутся глиной в знак похожести народов. Ну, вроде как делают себе человеческие лица. В их понимании. Зрение-то отличается, и самим нахашам кажется, что в таких масках они неотличимы от нас. Если же глины на змеелюде нет, берегись, он не замышляет ничего хорошего.
— Неужели не ясно? — Лисан раздражённо посмотрел на рисовальщика. — Все люди для нахашей на одно лицо, как и они для нас, а главное внешнее различие — отсутствие чешуи. Потому они полагают, что достаточно замазать её, и тебя не отличить от человека.
Собственно, магик высказал вслух то, о чём я только что подумала, а затем нахлобучил на голову новую широкополую шляпу, которая всю поездку болталась у него за спиной, и предложил локоть своей даме. Милка, с лёгким румянцем на щеках, приняла галантный жест.
— Ага, главное не рассказывать им, как они заблуждаются, — хохотнул Киллиан в адрес инородцев да приобнял Санду. — Не то живо за клинки похватаются и пузо продырявят, — он начинал вести себя всё отвязнее, будто припрятал под одеждой фляжку горячительного и втихаря потягивает. Или же ему просто весна в голову ударила. Не знаю даже, в мастерской он так безобразно себя никогда не вёл.
— Да условности всё это, — покосился начинающий волшебник на подмастерье, и во взгляде сквозило презрение. — Думаешь, они совсем дураки? Или среди наших не находятся умники, вроде тебя? Может, ты не в курсе, но люди тоже иногда живут в их поселениях, а в своей среде нахаши лица не прячут. Это не значит, что вас точно убьют, но значит, что ничего не обещают.
Вечером этого же дня, когда мы успели перепробовать десятки сортов спелых, сочных помидоров, случилось ещё одно событие, отпечатавшееся в моей памяти.
Санда с Киллианом танцевали и веселились под озорную музыку: если прежде рисовальщик только казался подвыпившим, то теперь впечатление соответствовало реальности. Лисан с Милкой уединились на лавочке и разговаривали, держась за ручки и взаимно смущаясь. Я же как никогда ощущала себя пятым колесом.
Но этот прискорбный факт мало меня занимал.
Чего нельзя сказать о богато накрытом столе, уже изрядно опустошённом всеми гуляками, заплатившими за вход на мероприятие и ни в чём себе не отказывавшими. Нет, я вовсе не стремилась в одиночку справиться со всем этим гастрономическим великолепием, да и шнуровку корсета уже пришлось ослабить.
На белой скатёрке, рядом с биточками из куриного фарша, на вытянутом блюде возлежали две безголовые скумбрии. Я взирала на ровно порезанные копчёные куски, покрытые золотистой шкуркой с полосками — с гарниром из свежей зелени и помидорчиков, разумеется. Пялилась я на этих рыбок, пялилась, и никак не могла взять в толк...
