Мы все собираемся у камина в гостиной, которая теперь кажется мне чужой территорией. Я беру на себя обязанность помогать Фамке и подавать чай с печеньем. Мама пытается встать и сказать мне, что она разберется, но я возражаю, и Бром, зная, что мне нужно сделать, вовлекает ее в разговор.

— Катрина, — тихо произносит Фамке, когда я возвращаюсь на кухню после того, как подала чай. — Ты же знаешь, что тебе не следует здесь находиться.

— Ты знала, что я вернусь, — говорю я ей, ставя пустой поднос и облокачиваясь на стойку. — Ты же не думала, что я возьму ожерелье и записку и больше никогда тебя не увижу.

— Да, — резко отвечает она, вытирая лоб испачканной в муке рукой. — Я этого ожидала. Вот почему я подарила тебе это ожерелье, — она смотрит на дверь, и на ее лбу появляются морщинки беспокойства.

— Бром и Мэри там, рядом с ней, — заверяю я ее. — Он знает, что делать.

— И ты ему доверяешь? — спрашивает Фамке.

Я хмурюсь.

— Брому? Конечно, — я беру ее за руку, крепко, но нежно. — Фамке. Ты сказала, что хочешь защитить меня. Ты можешь защитить меня, рассказав все, что знаешь. Пожалуйста. Я чувствую… что мое время на исходе, и у меня нет ответов ни на один из вопросов.

Она резко вдыхает через нос, ее взгляд снова устремляется к двери.

— Пожалуйста, скажи, зачем ты подарила мне это ожерелье.

Она на мгновение поднимает глаза к потолку, словно разговаривая с богом, затем вздыхает.

— Ожерелье принадлежит моей семье, — говорит она с печальной улыбкой. — Мои бабушка и дедушка из Голландии были религиозными людьми, а также язычниками. Да, странная пара. Это ожерелье всегда сочетало в себе две стороны и предназначалось для защиты от тех, кто желает им зла. Камень оникс служит для дополнительной защиты.

Я похлопываю по ожерелью в кармане.

Ее взгляд следует туда.

— Твой отец знал, что однажды он уйдет и останешься только ты. Он доверил мне заботиться о тебе. Когда Бром покинул Сонную Лощину… — она отводит взгляд, качая головой. — Ты не представляешь, как я была счастлива. Я знала, что твой отец был бы рад узнать, что ты освободилась.

Я вздрагиваю.

— Он так сильно ненавидел Брома?

— Ненавидел то, что он олицетворял, — хрипло шепчет она, ее глаза сверкают. — И отсутствие у тебя свободы воли. Пока Бром был рядом, это означало, что твое будущее определено за тебя. И он знал, что планы твоей матери на будущее никогда не учитывали твои интересы.

Я киваю, поджимая губы и пытаясь задать все свои вопросы за короткое время.

— Родители Брома — не его настоящие родители?

— Нет.

— А кто они?

Она пожимает плечами и возвращается к раскатыванию теста.

— Я не знаю.

— От чего ты пытаешься меня защитить? — спрашиваю я ее многозначительно. — Чего так боялся мой отец? Чего боишься ты?

Она бросает на меня мрачный, уклончивый взгляд.

— Твою маму, — шепчет она. — Что она сделает с тобой то же, что сделала с твоим отцом.

Я тянусь и хватаю ее за руку.

— Что она сделала с моим отцом? В прошлый раз ты сказала, что она забирала у него. Что она забирает?

— Она забирает тебя, — шипит она на меня. — Она забирает то, из чего ты сделана, и использует для себя, пока от тебя ничего не останется. Она выкачивает, Катрина. Она выкачивает твою душу.

Я пытаюсь сглотнуть, но не могу. Я едва могу дышать.

— Я познакомилась с твоим отцом, когда ему было двадцать лет, — продолжает она, — он нанял меня еще до того, как женился. Потом появилась твоя мать. Она выглядела на тот же возраст, что и сейчас. Ох, она была хрупкой, всегда болела, была слишком худой, за исключением тех нескольких дней в полнолуние, когда она выздоравливала, потом снова впадала в уныние. Твоя мама не постарела ни на день со дня твоего рождения.

Я смотрю на нее, в голове все путается.

— Она… вампир? — удается мне спросить, мой голос едва слышен.

Фамке криво улыбается.

— Вампир? Нет. Она ведьма, Катрина. Она ведьма из очень могущественного клана, и ты всегда была ключом к ее существованию.

Эти слова обволакивают меня, как пепел.

— Так почему же ты не уйдешь? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Зачем подвергать себя риску, оставаясь здесь? У тебя она ничего не забирает?

— Я не ведьма, — говорит она, снова раскатывая тесто. — У меня нет никакой магии или силы. Но у тебя, Катрина, есть. Есть причина, по которой твой отец заставил тебя пообещать никогда не показывать свою магию в присутствии матери, потому что он знал, что это только подтолкнет ее забрать все. И я дала обещание твоему отцу. Пока ты в Сонной Лощине или в школе, я буду здесь, присматривать. Я не хочу, чтобы ты была рядом с этими ведьмами. Твоя мать — это еще цветочки, но ее сестры? Они намного хуже.

Я замолкаю. Кажется, что со всем этим невозможно справиться.

— Ты доверяешь Мэри? — спрашивает меня Фамке.

— Да, — рассеянно отвечаю я, пытаясь все осмыслить. — Конечно.

— Хорошо. Тебе понадобятся друзья, Катрина.

— И ты тоже можешь ей доверять, — говорю я. — Если что-то… случится со мной. Если что-то пойдет не так. Если от меня не будет вестей, пожалуйста, знай, что ты можешь ей доверять. Она поможет тебе, когда моя мать откажется.

— Ладно, — кивает Фамке с мрачным видом. — Хорошо.

Я оглядываю кухню, пытаясь собраться с мыслями.

— Сколько… сколько лет моей маме?

— Я не знаю, дитя мое, — говорит она. — Но что бы они ни запланировали для вас с Бромом, лучшее, что вы можете сделать, это сесть на лошадей и отправиться в Тэрритаун. Можете отправиться сегодня вечером. Бегите сейчас, пока можете.

— Я не могу, — жалобно говорю я. — Не могу оставить Крейна.

Она тяжело вздыхает.

— Тогда иди и забери его, а потом уходите.

— Это не единственная проблема, — говорю я ей, размышляя, стоит ли мне рассказывать ей всю правду. Потом я понимаю, что терять мне особо нечего. — Бром одержим всадником без головы.

Фамке роняет скалку, и та с грохотом падает на пол.

— Что? — спрашивает она.

Внезапно в кухню врывается моя мама.

— Катрина, — говорит она. — Перестань приставать к Фамке и иди развлекать свою компанию. Это очень невежливо — вот так приглашать гостью, а потом бросать.

Я смотрю в безумный взгляд Фамке, потом отворачиваюсь.

— Конечно, приношу свои извинения, — говорю я маме, направляясь в гостиную. На заднем плане я слышу, как мама спрашивает Фамке, о чем мы говорили. Но не слышу ее ответа.

Я неуверенно, виновато улыбаюсь Мэри и сажусь рядом с Бромом на диванчик. Он берет меня за руку, и я ценю такой простой жест. Его рука словно поддерживает меня, придает мне силу и мужество, которые, как я думала, потеряла. Может, он и одержим, но в данный момент он все еще мой.

— Ты со мной, нарцисс, — шепчет он мне на ухо, его дыхание щекочет, и я нутром чую, что это правда. — Я буду защищать тебя. Буду делать то, что тебе не понравится, но защищу.

Я отстраняюсь и вижу, как его глаза горят решимостью, и мое сердце замирает.

Но момент исчезает, когда в комнату возвращается мама и начинает разговор. Во время чаепития, затем ужина (после которого Мэри ушла) и десерта я могла думать только о том, что сказала Фамке.

Моя мама не постарела ни на день.

Она не постарела ни на день.

Я мысленно возвращалась к прошлому, мама всегда казалась одинаковой, но это нормально, и воспоминаниям нельзя доверять. Когда ты маленькая, на все смотришь по-другому. У нас в доме даже нет фотографий. Я помню, что папа интересовался новой техникой рисования, хотел написать семейный портрет, но мама была категорически против. Она говорила, что это слишком дорого.

Теперь я понимаю почему.

Тогда было бы доказательство.

Следя за временем, мы с Бромом быстро съедаем десерт, придумывая оправдания, почему нам нужно вернуться пораньше. Я уверена, что она тоже знает, почему.

Мы прощаемся с мамой, и я так много хочу сказать Фамке, но у меня не появляется другого шанса остаться с ней наедине. Все, что я получаю в ответ, — это быстрый взгляд, полный предупреждения.