Дитрих Бонхёффер Между двумя посылами фраз: Взгляд через окно в сад. Пёс Взмывает за мячом, Он чёрен и грузен, глаза сияют, слюна Драгоценна, к Господу он глассолает В экстазе! Прыжок пса на миг Закрывает солнце – и снова. Как просто! Я знаю, о чём они говорят — Пес-креационист, верующий в славу мяча, И Бог; и язык не помеха. Язык и не существовал. Какая неловкость для секулярной теологии, Какая заминка В беседе за полуденным чаем! Хотя – аргумент ли это для вас, Дитрих, Уж наверное приготовившего для меня Нечто существенное в этом как бы диспуте, — Самое важное, – ведь времени Вряд ли у нас достало: такая весна, конец войны, Рейх повержен, столько конкретного дела, И вы так спешили быть гостем сегодня — Не прошло и двух часов после вашей казни. «Капитанская дочка»: на жизнь и смерть патриарха Алексия II розовый мальчик Гринёв… Сергей Стратановский Ныне отпущаеши Пленника, но не раба твоего, ироде, Хотя не целованной ручка Землистая, в мозге засохшем, тате, осталась твоя! (Бог уберег, Молвят одне, а другие: Карта легла! – ухмыляяся, скрипнут зубами). Хладен ты, век, Ветр оренбургских пустот! Ныне – по небу Путь на свободу тебе, ныне – ратями править, Ныне благословен верой и правдой служить. Но безнаказанной, нет, не уйдёт никакая свобода, И лыком под кожу, В гнойную строку вплетут бытописью, слизью гадючьей, Попомнят не раз Заячий вечный тулупчик тебе, офицер. Иконостас открыв банку морской капусты я туда постного масла добавил а у вас не было такой возможности о. Павел чёрными линиями ламинарий выложим у черты прибоя одну словно бы чёрную присыпанную набухающим берёзу весну непрекращающийся мозг новый путь, весы новый век поднимет нас за власы: соловецкий лагерный завод левашовская пустошь перечисление непустот нам не понять – ну что ж имя «флоренский» в наш век — плывущее в пустоте: не вы воссоздатели и не вы и не вы. и не те. Мать Мария Скобцова попробуй детям Своим прикажи: «не высовывайтесь! там за стеной визжит шальная трассирующая жизнь — не ходите за Мной!» вышивает мулинэ огненный парадиз: св.равенсбрюк воскресения пещь русская птица-весна парижский карниз Дух-Песнь-Вещь попробуй удержи уговорами или крестом — поёт и поёт без спросу! попробуй погаси Своим великим постом её вечную папиросу Вечная память Людмиле Айзиковне Никишиной Легла, как Руфь, в чужой земле, у ног Владыки. Воскомастих степного минусинского песка Твои наполнил плотно ноздри, Как лентием, окован смуглый лоб таинственным венцом — Се, таинство воздвиженья престола! — Радостамою дождей омыта грудь, Свет Литургию памяти вершит На бренных рёбрах: Как эти Кровь и Тело, память – вечна. О, когда Горячим жаром Галилеи и любви Ты разжигала русскую сырую веру, Когда гортанным арамейским соловьем Любимому Христу ты пела эту песнь В снегах сибирских, — Не сам ли предстоял Иаков, брат Господень, Апостол Ерушалаима, Воздев молитву и огонь сухих ладоней Передавая небу! Читаю ночью Качание ветвей и Шмеман на луне. В мои глаза вселенная живая Глядит как Церковь: всё во мне – вовне. И не переставая, не переставая. Качание в ночи, движение руки. Что – дни мои! всё днёвки, дневники. Как после даты препинания легки: Отточье, запятая. О. Александру Шмеману, в честь выхода в России его книги «Литургия смерти» Когда в весеннем Екатеринбурге В костре, разжённом во дворе, сжигали, Изъявши из библиотек училищ, Написанное им, и пели хором: «Православье Иль смерть!» – он близ стоял, и щурился в огонь, И тоже Пел – о смерти. Слегка дрожали пальцы над костром, Сжимающие папиросу, И не особо звучны были связки, Был голос глуховат – но слышен Во все концы церковной эйкумены: «О, благослови именословием Христовым Храм и всех входящих во_нь Сахарного клёна лист багровый, Пятипалая ладонь! — Миром ставший, но не узнан миром, Возвращаясь в вечный дом, Перед смертью, как перед Потиром, Руки на груди сложи крестом. Русь, Америка, чужбина ли, отчизна — Хором Сил небесная взорвётся тишина: Литургия смерти, литургия жизни, Вечная весна». |
