Все оставляет след. Неважно, материальный или чисто психологический — след остается. В этом доме когда-то помещалась женская ремесленная школа. Остзейская баронесса, вдова, озабоченная служением Богу и людям, отвела длинный и бестолково спланированный дом под классы, мастерские и спальни для бедных девочек, собранных со всей Таврической губернии. Здесь они жили и учились — совсем недолго. До войны оставалось три года, до переворота — шесть.

Кто здесь, в этом доме, только ни хозяйничал.

Теперь здесь музей и отделы Института археологии.

От моей конторы до Института — двенадцать минут ходьбы. За это время (идти через центр) встречаешь полсотни знакомых. И тех, кто здоровается, и тех, кто просто знает, как тебя зовут, и тех, кто старается остаться незамеченным.

Дверь образца 1911 года. Гулкие чугунные лестницы. Дешевый одноцветный линолеум. Приемная — сколько я их навидался на своем веку!

Кабинет — три на четыре. Три десятка рослых томов энциклопедий, папки, немного посуды, кофеварка. Два телефона. Знакомая статуэтка на краю стола — Сирена с Кара-Тепе. Пепельница. Настольный «Ронсон». Селектор. Отчетливая тень прошлого, особо отчетливая потому, что Нина Тарасовна похожа на классную даму. В моем представлении. Почему — не знаю.

— Не ожидала, — сообщила дама, указывая на стул, — на моей памяти вы — первый чин из прокуратуры, который сюда пожаловал.

— Хорошо бы и последний.

— Действительно, — кивнула Нина Тарасовна и пододвинула блюдце с виноградом. — Вы даже не представляете, сколько еще предстоит писанины по этому несчастному случаю.

Уже знает, что несчастный случай? А ведь заключение оформлено только сегодня утром. Еще одна прелесть маленького города.

— Я принес копию официального заключения… И свое частное определение.

— В адрес института? Разрешите ознакомиться.

И даже руку протянула к моему кейсу.

— Успеется. Сначала я расскажу своими словами. С самого начала.

— Тогда это, наверное, долго. Может быть, кофе?

Я молча кивнул и, наблюдая, как Ерина заправляет кофеварку, почувствовал, что напряжение нарастает. Словно я уже сказал все, и она мне все ответила, а теперь мы вместе гадаем, что же дальше.

— А начало, по-вашему, что? — спросила Нина Тарасовна.

— Полагаю, добрый жест Виктора Степановича. Наверно, никому из археологов больше так не повезло, чтобы специалисты первоклассного института, одни из лучших в мире, выявили — да еще и за бесплатно — перспективные места для археологических работ. На суше… И на море.

Нина Тарасовна пододвинула мне чашку — рука не дрожит — и кивнула:

— Ерина упрекнуть нельзя: помочь самой бедной академической отрасли — это благородный поступок.

— Конечно. Даже если это помощь прежде всего супруге, а затем уже отрасли.

— А что, помощь мужа должна ограничиваться только чисткой половиков?

— Конечно же, нет. Может быть, кому-то и показалось бы чрезмерным, что муж так помогает жене в работе, что даже забывает об интересах своей фирмы и научной этике, но не мне. Меня даже не удивляет, что он знал по именам ваших подчиненных… Знал даже о состоянии их здоровья.

— Археология выигрывала — и это главное.

— Да, и археологи вам глубоко признательны. Настолько, что работали над вашей диссертацией, даже не заикаясь о вознаграждении.

— Это тоже есть в определении? Или устные домыслы?

— Устные… Пока.

— Полагаю, таковыми и останутся. Несмотря на известную бесцеремонность вашего ведомства, вы не станете подавать данные, не подкрепленные фактами.

— А фактов быть не может, — в тон продолжил я.

— Не может.

— А если у Георгия дома остались черновики?

— Не остались, — быстро сказала Нина Тарасовна; потом изменила тон и светски вымолвила: — Пейте кофе. Остынет.

— Хороший кофе.

Ерина взяла тонкую белую сигарету из плоской пачки на столе и закурила.

— Мы раньше не пересекались? — поинтересовалась она, щурясь от дыма. — Лицо ваше кажется мне знакомым. Сразу показалось, еще на острове.

— Город тесен. Виделись, но не пересекались. Не ваш уровень — всякие там Кузнецовы, Лейферы, Мистаки… Впрочем, последний, конечно, статья особая. Разве не так?

— Не понимаю! — раздраженно бросила Ерина.

Я постарался усмехнуться:

— Мне, по-мужски, это представляется логичным. Это, конечно, против законов и этики, но легко понять. Не можешь избавиться от молодого соперника по-хорошему, избавляешься по-плохому. С помощью того оружия, которым владеешь лучше всего.

— Продолжайте, — кивнула Ерина, — это забавно.

— Виктор Степанович — ученый. Почти бог в своем деле. И вы все его слушаетесь, как бога. Он вычислил, не мог не вычислить, что бухта Узкая временами становится смертельно опасной. И если в это время туда направить Георгия, то соперник будет устранен, и никакого криминала не обнаружится. Можно даже немного пошутить в прессе по поводу безответственности археологов. Не так ли?

— Вы его переоцениваете, — позволила себе улыбнуться Нина Тарасовна, — ничего такого он не думал и не делал. И даже не предполагал, что в бухте может быть смертельно опасно. Иначе бы предупредил — ведь на месте Георгия мог оказаться кто угодно из наших.

— Вы считаете, он так плохо знал Георгия? Из всех островитян только Георгий мог пойти наперекор страху и боли — вы же знаете, когда поют сирены, это страшно…

— Вам, конечно, виднее.

— Не только мне. Виктор Степанович принимал личное участие в исследовании бухты. Полтора года тому. Но поскромничал — в отчетах Лейфера и Кузнецова об этом ни слова.

— Он просто не тщеславен. И не мелочен.

— Мне очень нравится, как вы его защищаете. Не тщеславен, не мелочен, не слишком хорошо знал Георгия, непременно предостерег бы от смертельной опасности… А в подтексте — не ревнив, не мстителен… Облако в штанах… И знаете, это совпадает с мнением о нем. И вообще, вся эта семейная история— для Виктора Степановича прошлое. Прошло, быльем поросло и водой смыто. Водой той самой бухты, куда вы так точно направили Георгия Мистаки.

— Блеф!

— Ну конечно, блеф. Даже если Георгий рассказывал третьим лицам о вашей «наводке», даже если вы так ускоряли работы на острове, что существенно (и доказуемо) помогли взять в Гидрофизе недостающее подводное оборудование, даже если очевидно, насколько хорошо вы знаете своих подчиненных, знаете, кто на что пойдет и что переступит…

— Откройте кейс, — потребовала Ерина, доставая новую сигарету.

— Ну что ж, это уже ответ. — Я отщелкнул замки и продемонстрировал содержимое кейса: в нем не было диктофона.

— Вы удовлетворены?

— Нет, — бросила Ерина, выпустила пахнущее ментолом облачко дыма и спросила:

— Зачем вам это? Несчастный случай — так несчастный случай. Что еще ловить? Меня?

— Вы очень умная женщина, Нина Тарасовна. Даже не важно, сами ли вы догадались связать морской инфразвук с залежами эллинских пожертвований сиренам, или кто помог. Неважно. Вы продумали и выстроили цепочку: поиск раритетов — вывоз с острова — вывоз за рубеж на исследовательском корабле Гидрофиза — сбыт.

— Это цепочка ваших бездоказательных предположений.

— Я не собираюсь склонять вас к чистосердечному признанию. Достаточно, что механизм предельно ясен. Неясно только, почему вы так старались подставить Георгия — неужели он стал настолько самостоятелен, что представлял опасность? Вы знали, что он собирается уехать в Грецию?

— Все знали.

— Это же так удобно: жил бы парень в Элладе, вы ему — товар, он вам — баксы, и по старой любви все с обоюдной выгодой…

— Мне такая жизнь не нужна, — резко бросила Ерина.

Что-то промелькнуло в ее лице. Едва ли передаваемое словами, нечто такое, что схвачено безвестным создателем бронзовой Сирены.

— Это ваш просчет, Нина Тарасовна. Остались бы все живы — и нам бы не пришло в голову соваться в археологические дела. Савелко с Георгием насобирали бы ценностей, исполнительные олухи вывезли бы их в нужную страну, а уж вы со своими связями продали бы их за очень хорошую цену…