И так хорошо стало… От осознания, что мы здесь вдвоем, что никто не помешает и не разрушит наш маленький уютный мирок. Что нет запретов, не существует правил и приличий. И что эта ночь только наша. Одна на двоих.

А потому можно позволить себе сколь угодно долго любоваться на пляшущие язычки огня в камине, чувствовать мягкость кашемира под озябшими ладонями, тепло, исходящее от нагретого жаром очага тела.

Я невесомо гладил её ладонь, ласкал нежные ухоженные пальчики, бездумно водил вниз вверх по запястью. Очень чувствительному, пусть это местечко и не кажется таковым.

Мне не хотелось спешить. Напротив, хотелось запомнить каждый момент, каждое прикосновение и последующую за ним реакцию. Всё до мельчайших деталей. До поворота головы, мягкой полуулыбки на чувственных губах, блеска в горящих счастьем глазах и отблесках огня, скользящих по молочно-белой коже.

А потом я нырнул на иной уровень восприятия. И увидел её — капельку солнца, трепыхающуюся в груди. Нет, не сердце. Душу, что обосновалась в районе солнечного сплетения. Пульсировала, переливалась, мягко горела, освещая всё вокруг. Такая чистая, красивая, бесконечно живая и теплая. Моя Айрель.

И сердце заходилось от одной лишь мысли, что она рядом, что она выбрала меня, доверяет мне и, возможно, чувствует сейчас то же самое.

— Кай, почему так? — спросила она, и звуки голоса утонули в бархате ночи.

— Что «почему»? — отозвался я, с трудом вынырнув на поверхность.

— Почему мы знакомы всего ничего, а у меня ощущение, будто я всю жизнь тебя знаю?

Ну и что ей ответить? Я ведь и сам не подозревал, что так бывает.

Не подозревал до встречи с ней.

— Ты веришь в родственные души? — спросил я, но вовсе не ждал ответа. Она и не ответила. Слушала. Внимательно. Чутко. И, кажется, даже дыхание затаила. — Бывает, что люди мыслят одинаково. Идут по жизни параллельными дорогами. С одними и теми же ценностями, принципами, мечтами. И не важно, какое они получили воспитание, чем занимаются, в Верхнем ли городе живут или Нижнем. Они просто понимают друг друга. С полуслова, полувзгляда.

— Как мы с тобой? — спросила Айрель, и я не мог не улыбнуться.

— Да, как мы…

А она повернула ко мне лицо и заглянула в самые глаза. Мне показалось, будто она в них что-то ищет. Вот только что? Ответ на невысказанный вопрос? Подтверждение своих неозвученных мыслей? Разрешение вдруг появившихся сомнений?

Не знаю. Но она явно нашла то, что искала, потому как через несколько мгновений Айрель перевела взгляд на мои губы. Уже не вопросительный, но просящий. И я не мог не осуществить её просьбу. Плавно подался вперед и накрыл её уста своими.

Томительный, нежный поцелуй разом выбил из головы все мысли. Разве что кроме одной. Желания обладать, слиться в единое целое. Здесь и сейчас. Прямо на этом ковре, напротив горящего рыжим пламенем камина, под прерывистый треск поленьев и размеренное тиканье старых настенных часов.

Я оторвался от нежных губ и невесомо провел рукой по её лицу, заправил лезущую в глаза прядку за маленькое ушко и скользнул пальцами по шее, к плечу, так соблазнительно выглядывающему в вороте свитера. Подцепил край этого самого ворота и сдвинул ещё ниже, полностью обнажая покатое узкое плечико. Вслед за пальцами бархатной кожи коснулись и губы.

Девушка коротко вздрогнула, будто обжегшись, но сорвавшийся с губ полувздох-полустон, дал понять, что ей приятна эта откровенная ласка. Как и последовавшие следом поцелуи, оставленные на тонкой шейке. И отнюдь не невинные прикосновения сначала к обнаженной коленке, а потом и крайне чувствительной внутренней стороне бедра. И вторая рука, вконец осмелевшая и пробравшаяся под просторный свитер.

Что странно, я не встретил ни единого намека на сопротивление. Ни стеснения, ни скованности, присущей невинным девушкам. А ведь она ещё совсем молоденькая. Благородная. И вряд ли у неё уже были мужчины. Но то, как она реагирует… Смущением там и не пахнет. Тает от моих прикосновений, сама выгибается навстречу, водит руками по спине, пояснице, животу, заставляя меня самого вздрагивать от закрутившегося внутри желания. Провоцирует, умело и без тени робости. И сама расстегивает ставшую лишней рубашку.

Смелая. Будто точно знает, чего хочет.

Странно. Я полагал, что благородные семьи своих дочерей воспитывают в строгости. Берегут от всяческих посягательств и ненужных знаний. А тут…

Кажется, я чего-то решительно не понимаю.

Впрочем, какой смысл ломать голову? Проще ведь спросить.

— Айрель, — прошептал в маленькое хорошенькое ушко. — У тебя это впервые?

Напряглась. И брови сдвинула. Хмурится. А когда я легонько приподнял её подбородок, поймал совершенно растерянный взгляд.

— Я… нет… не знаю…. то есть нет. Не впервые.

Глаза в пол опустила и губу прикусила.

Стесняется? Считает зазорным?

Но ведь это не имеет никакого значения. А она переживает. Боится, что не достаточно хороша для меня? Глупышка.

Вновь приподнял её подбородок, заставляя посмотреть прямо в глаза, и сказал со всей серьезностью:

— Ты для меня самая лучшая. Слышишь?

Кивнула. Улыбнулась. Теперь уже робко, недоверчиво. И я даже на мгновение пожалел о своем неуместном вопросе.

Замкнется же ведь теперь. Сдерживаться станет и придется ломать в впопыхах возведенные преграды.

Но ничего, обошлось. Оттаяла. И вновь прижималась доверчиво. Льнула, обвивая руками шею. Покрывала невесомыми поцелуями лицо.

Длинный её свитер задрался до самой талии и казался совершенно лишним, но снимать его я не спешил. Жар от огня, конечно, греет, но не настолько, чтобы оставаться на голом полу совсем без одежды.

Хотя, по поводу голого, я был не прав. Помимо ковра под нами обнаружился ещё и светлый плед из мягкой овечьей шерсти. Странно, что я заметил его только в тот момент, когда на этот самый плед опустил хрупкое девичье тело.

Мысленно порадовался неожиданной находке. Не хотелось бы, чтобы жесткий ворс ковра касался нежной молочной кожи. А ещё одежда. Та, что на мне. Грубая и решительно неудобная. Лишняя. И вскоре отправившаяся куда-то на пол, позволяя быть еще ближе, прижиматься еще теснее, теперь уже всем телом чувствовать тепло и мягкость её кожи.

А ещё ощущать легкий трепет. Отчего? Страх? Волнение?

Нетерпение…

И моя сдержанность, стремительно подходящая к концу. Тающая с первым страстным, глубоким поцелуем. Со стоном, сорвавшимся с чувственных губ, когда моя ладонь, пробравшаяся под свитер, сжала небольшую, но упругую грудь. И окончательно исчезнувшая, когда она послушно развела колени, позволяя удобно устроиться между них.

Первый толчок принес острое наслаждение и понимание — соврала!

— Зачем?

Одно только слово, но она поняла.

— Прости. Не хотела, чтобы ты сомневался.

Думала, я не возьму её, будь она девственницей? Вдвойне глупышка! Ну какой мужчина не мечтает быть первым?

— Глупая… Мне было достаточного лишь твоего желания, — шепнул в приоткрытые губы и услышал очередное: «Прости».

Да что ж она всё время извиняется?

— Всё, молчи… — и накрыл её уста своими, пока она не сказала ещё какую-нибудь глупость.

И вновь подался вперёд. Медленно и плавно, стараясь не причинить лишней боли. Позволяя привыкнуть к новым ощущениям. Параллельно поглаживая ладонью обнаженное бедро. Успокаивая. Снимая излишнее напряжение.

И лишь, когда она в достаточной степени расслабилась, позволил себе двигаться резче, жёстче, как самому того хотелось.

А в голове вертелась лишь одна навязчивая мысль: «Айрель, моя Айрель. Не отпущу. Ни за что. Никогда».

Волна удовольствия накрыла резко. Окатила с ног до головы, заставив напрячься буквально каждую клеточку. Содрогнуться всем телом. И схлынула, выбросив обратно на берег, взмокшего, тяжело дышащего, уткнувшегося носом в тонкую ключицу.

Почувствовал, как Айрель потрепала меня по волосам и благодарно поцеловала в висок.