Кузнецов разжал пальцы, посмотрел на порез: крови уже не было, и широко улыбнулся:

– За столько лет никто так и не понял, кому должны помогать эти избранники и кого защищать? Да уж! Сначала ты заставил меня поклясться перед портретом товарища Ленина. А теперь говоришь, что надлежит узнать у него имя моего тайного подзащитного. Интересно, как? Не в мавзолей же идти? – Сергей снисходительно засмеялся. – Ладно. Давай закончим то, с чего начали разговор. Только прежде, теперь ты должен поклясться мне, в трёх вещах. Готов?

– Говори.

– Первое. Содержание нашего разговора не подлежит оглашению. Второе. Ближайший год, для всех родственников и знакомых, ты будешь якобы в тюрьме. Поэтому не видеться, не общаться, ты с ними не сможешь. Мы вдвоём съездим в Зонг. Ты сам объяснишь это отцу, попрощаешься, и на год исчезнешь. Обязуюсь проследить, чтобы семья не бедствовала. Поможем и дровами, и всем остальным. Не волнуйся, без тебя не пропадут. И третье. Я решу твою проблему с уголовным делом, помогу покарать убийцу сестёр, но ты поможешь Родине в борьбе с душманскими бандами. Как? Расскажу позже. Уверен, ты сможешь. И ещё. Впредь без моего разрешения ты никогда не появишься на территории Ваханского коридора и тем более, в афганском кишлаке, где жили твои сёстры – в Лангаре. Если готов, вот новый протокол твоих показаний по уголовному делу, чтобы прокурор мог прекратить его. А здесь, – он положил перед собеседником чистый лист и ручку, – запечатлеешь свою клятву, содержание помогу изложить.

Кузнецов подвинул кинжал к Али, откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на ваханца. Тот, взял акинак за рукоять и медленно извлёк его из ножен:

– Теперь мы оба слуги этого господина… поскорее узнай у своего Бога, зачем кинжал выбрал тебя, – и, вернув его опять на середину стола, придвинул белый лист: – Диктуй, что писать.

Москва в течение пяти дней согласовала замысел проведения агентурно – боевой операции по уничтожению бандформирования Вахида и собственно, ликвидации её главаря. Такая сговорчивость Центра обуславливалась тем, что на территорию Пакистана направлялись агенты, и, соответственно, в случае их пленения, предъявить СССР будет всё равно нечего – кровная месть, ничего не поделаешь: «Советский Союз не имеет никакого отношения к иностранным гражданам, задержанным на территории Пакистана». Да и сдаваться в плен, Али точно был не намерен, свято веря в незавидную участь, какую в таком случае ему уготовит мистический акинак.

Для работы вместе с ваханцем, или агентом «Ассасин», как он теперь числился в негласном аппарате КГБ СССР, Кузнецов отобрал надёжного конфидента из числа пуштун, в нейтральной бандгруппе другого полевого командира. Данное формирование, как раз действовало на приграничной с Пакистаном территории. Оно остро враждовало как с моджахедами Наби Фаруха, так и с беспринципной бандой Вахида, который уводил скот и грабил родовые кишлаки обоих душманских группировок. Формирование считалось нейтральным, потому что советским гарнизонам препятствий не чинило, но и на контакт с «неверными» шурави, главарь не шёл.

Молодого пуштуна год назад завербовал офицер разведотдела, прикомандированный к полевой оперативной группе загрангорнизона Бондар-пост, что дислоцировался рядом с Пакистаном. Дерзкий парень – будущий агент, похитил в родовом кишлаке Наби Фаруха девушку, дочь одного из полевых командиров главаря. Естественно, сделал это с благими намерениями – жениться. Однако родители невесты и родственники, мягко говоря, оказались категорически против, потребовав вернуть дочь. Жених отказался. Мнение невесты в этом споре, конечно, никто не спрашивал, хотя она выразила своё желание на замужество. Согласно пуштунскому кодексу чести пуштунвали, такое поведение иноплеменника считается тяжким оскорблением родителям, и на совете старейшин, пылкому юноше был объявлен бадал, или месть за оскорбление. В таком случае кодекс предписывает компенсацию от обидчика и его племени, вплоть до убийства. Главарь нейтральной банды хоть и враждовал с Наби Фарухом, но усугублять конфликт ещё и межплеменной кровной местью, не желал. Поэтому он, как говорится, «с темы съехал» и приказал парню вернуть дочь родителям, а вместо этого купить себе белую ишачку, или, если позволяют средства, завести бачу-бази. Однако юноша богатством ещё не разжился, да и любимую ишачку уже имел, правда, обычную – серую. Но как известно, даже последнему дивону15, ни животное, ни мальчик для сексуальных утех бача–бази, родить наследника не могут, поэтому бедняга впал в «пуштунскую депрессию», то есть накурился гашиша и ночью случайно забрёл на минное поле вокруг советского загрангарнизона. Цепанув растяжку, чудом получил всего два осколка в ногу. От боли дурь его отпустила и, переждав в траве пулемётную реакцию сторожевого охранения русских, благоразумно остался лежать до самого рассвета.

Утром афганского Отелло нашли, оказали медпомощь и отдали разведчику. Тот сразу понял, что перед ним не простой дехканин, а душман из местного бандформирования. Офицер велел принести с кухни котелок ароматнейшего плова, налил в прозрачный графин холодной воды и всё это поставил на виду у бедолаги. Так, радушно, но дозированно, утоляя его наркотический сушняк и голодняк, разведчик и выведал у боевика всю вышеописанную историю.

– Делов-то! – в конце сказал он, – вон стоит на краю хибара, видишь? – офицер показал на саманную постройку за окопом, на краю минного поля. – Разрешаю там спрятать свою Гюльчатай на пару месяцев. Пусть поживёт, никто ничего не узнает. Поставлю её на довольствие у нас. А ты, пока решаешь возникшую проблему, будешь тайно навещать невесту и заодно приносить мне информацию о происходящем в твоём бандформировании.

Парень задумался, и чтобы этот процесс не затягивался, разведчик добавил:

– Ну, или сажаю тебя на БТР и отвожу в кишлак к своим. А там уже сам объясняй, где ты был и что делал у шурави, что они тебя подлечили и с таким почётом домой вернули.

Убедительность довода была железобетонной даже для человека с наркотическим абстинентным синдромом, и, попросив ещё плова, юноша согласился на всё. Для надёжности разведчик пообещал, что, если парень обманет, он сообщит Наби Фаруху, в каком кишлаке сейчас дочь его командира. Юноша поклялся на Коране, а разведчик в качестве свидетелей этого, притащил в дом ещё двоих солдат мусульман, дабы не соблазнять вновь завербованного агента ересью, что клятва, данная «неверному», силы не имеет.

За пару месяцев парень вымолил у родственников невесты согласие на свадьбу, преподнеся им в качестве калыма исправный русский грузовик ГАЗ – 66, что он лихо отбил или угнал у шурави, в ходе ожесточённого боя. Естественно, идущую под списание машину подшаманили для приличия, и передали боевику его новые советские друзья. Еженедельно работая в хибаре над будущим наследником, агент параллельно предоставил такую информацию, которая уже не оставляла ему обратной дороги.

Через некоторое время, оба племени – жениха и невесты, хорошо погуляли на их свадьбе, ну и… привычно продолжили враждовать. То ли из-за очерёдности полива своих полей водой единственного в округе скудного ручья, то ли ещё из-за чего-то. Как говорится, был бы кодекс у чести, а уязвить её – повод найдётся. Но разведку это уже не интересовало, главное – агент надёжно от неё зависим, в относительной безопасности, заинтересован в работе и делает это качественно. Более того, парень проявил себя отчаянным моджахедом и постепенно заслужил уважение у главаря бандформирования. Тот хотел его назначить одним из своих помощников, но воин попросил дать возможность пожить обычной жизнью с молодой женой. Главарь разрешил, при условии, что боец всё же будет привлекаться для сложных дел. Таким образом, агент получил определённую свободу действий и по-прежнему владел всей обстановкой в районе и в своём бандформировании.

За два дня до вывода Ассасина на афганскую сторону и его знакомства с напарником, Кузнецов, как и обещал, повёз ваханца домой. Выехали рано утром, так как впереди предстояло осилить больше ста тридцати километров горной дороги вдоль реки Пяндж.