Дворец засыпал. Слышались лишь потрескивание дров в камине, редкая перекличка караульных на улице и далёкий лай бродячих собак, лишившихся своих хозяев в ходе недавних бесчинств, творимых пришедшими с запада носителями великой эллинской культуры.
Таис понимала скепсис Александра. Она и сама считала верования народов, подвластных Ахеменидам, набором абсурдных ограничений и бессистемных взглядов на природу вещей. Но, недавний разговор с найденным Птолемеем жрецом – потряс её. Потряс также, как встреча с иудейским коэном и содержание некоторых текстов Тонах, что в прошлом году ей довелось изучить в Иудеи. Тогда войско Александра, двигаясь для захвата Египта, покорило еврейские земли. Причём столица была взята совершенно бескровно. Более того, Александр предоставил иудеям льготы и права, коими не до, ни после, не одаривался ни один народ в его империи. Он добился лояльности иерусалимского первосвященника Шимона, очень просто: увидев старца, сразу признал его бога – своим. Делов-то! Одним богом больше, одним меньше. Парменион, заслуженный полководец ещё отца Александра – Филиппа, еле сдержался от смеха, когда царь македонский, спрыгнув с коня, поклонился вышедшей навстречу процессии: «Старец, я видел тебя во сне, когда обдумывал, как мне покорить Персов. Ты сказал: «Иди и не думай, все твои начинания будут удачны»». После такой лести и личного принесения македонцем храмовой жертвы, первосвященник, конечно, расположился к молодому правителю, тем более его армия уже подошла к Иерусалиму. Иудеи признали безоговорочную власть Александра, но поставить свою статую в Храме, всё же не разрешили, обязавшись взамен всех рождённых в течение года мальчиков, назвать Александрами. Воистину, царь македонцев – мудрый стратег!
Воспользовавшись плодами столь хитрого задабривания Авраамовых сынов, Таис с лёгкостью нашла общий язык с Шимоном, и один из дней они провели в неспешных беседах об единобожьей вере, её пророках и святых писаниях. Первосвященник, безусловно, был умён и мудр. Но все попытки Таис понять, как единственный Бог Яхве, умудряется жить в сердце тысяч евреев одновременно, в конце концов, сводились к объяснению строгости Закона, требований Кашрута, перечислению колен Израилевых и последовательности бесчисленных ритуалов и празднеств. Ну а когда старец указал, что брит-мила6 как раз и проводиться по завету, чтобы Бог «видел своих», и не терял с ними связь, Таис окончательно устала: «В конце концов, что Яхве, что Амон, что все обитатели Олимпа, всё одно: главное – их не гневить и регулярно задабривать жертвоприношениям». Она окинула взглядом огромный стеллаж в храмовом хранилище священных иудейских тестов, размышляя, стоит ли ей попросить первосвященника назначить служителя храма, знающего греческий язык, хоть что-то почитать ей из писаний. И, пересиливая сонливость, всё же обратилась с этой просьбой, оставив выбор текста за молодым священником по имени Аарон, с необычайно ясными и по-девичьи красивыми глазами.
На следующий день, как только спала необычная для весны жара и лучи солнца багряными косыми спицами пронзили заросли плетущегося виноградника, за оградой дома, где остановилась Таис, послышался противный крик хозяйского осла: кто-то пришёл ему незнакомый. Аарон скромно стоял у калитки, не зная, как ему окликнуть сановитую гречанку, и, вероятно, надеясь на своего бога, что посредством осла, сообщит о прибытии гостя. Бог, естественно, помог, и Таис вышла во двор:
– Здравствуй, Аарон – служитель Яхве, – девушка широко улыбнулась и откинула затвор скрипучей калитки.
Мужчина кинул на неё напряжённый, и Таис даже показалось – гневный взгляд. Она смутилась, но иудей, заметив это, уже мягко ответил:
– Я всего лишь его верный раб, я просто коэн – священник храма, можешь так меня называть, госпожа. Мир дому твоему, – мужчина, скромно потупив взор, перешагнул свежую навозную кучу на дороге у самого входа, оставленную сегодняшним непарнокопытным «посредником», а потом, подняв глаза на язычницу, добавил. – Но, если тебе угодно, можешь именовать меня Аарон, только не упоминай больше имя Создателя. Оно свято и никогда не произносится просто так, – коэн улыбнулся и почтено поклонился приближённой особе нового завоевателя и царя Иудеи… сколько их было у этого народа, а сколько ещё будет.
Девушка провела священника в дом, где две служанки уже мельтешили вокруг стола, уставляя его блюдами с фруктами и пресными лепёшками.
– Заметь Аарон, вчерашняя беседа не прошла даром. На столе лишь кошерные угощения, купленные в иудейской лавке и соответствующие вашим строгим требованиям нынешнего поста в честь праздника… – она взяла лист папируса и прочла: – Песах! Верно, я сказала? – Таис задорно улыбнулась.
Коэн снисходительно качну головой и улыбаясь, взглянул на служанку, чьи обнажённые смуглые бёдра выглядывали из разрезов шаровар. Хозяйка тотчас строго кивнула, показав подбородком на дверь. Служанка немедля исчезла, оставив за собой лишь лёгкий шлейф мускатного аромата.
Оставшись одни, священник достал из холщевой сумы довольно большую книгу, на вид не очень древнюю, но потрёпанную – изрядно:
– Госпожа, прошу прощения, что не явился поутру. Но вы – эллины, оказались очень любознательными. С утра, по настоянию первосвященника я был почтён приёмом важного вельможи царя Александра, он, как и ты, жаждет изучить святой Тонах. А сам великий царь уж третий день проводит в беседах с самим Шимоном. Да будет здравствовать его душа!
– Вельможа? Ах да! Это славный Птолемей, он очень мудрый муж. Мы часто спорим с ним, но его интерес к вашей вере продиктован не только любознательностью, но и велением сердца… как и у меня.
Коэн внимательно посмотрел в глаза Таис, словно искал там подтверждения сказанных слов:
– Я был свидетелем твоей вчерашней беседы с первосвященником, и мне показалось, что ты не нашла ответы на свои вопросы, потому что их задавал не ум… а сердце? – его большие красивые глаза заблестели, словно внутри зажёгся огонь, и этот свет, истекая наружу, чудесным образом преобразил его лик. – Это значит, ты в пути… – тихо сам себе ответил коэн и загадочный свет заполнил всё вокруг.
Он положил перед собой книгу:
– Я решил, что именно этот текст сейчас важнее всех: для тебя там есть ответы. Первая книга пророка Шмуэль, и я прочту тебе её. Вернее, две первые главы, а потом мы продолжим беседу. Здесь говорится о женщине, Ханне, ты готова услышать?
– Да, – покорно вымолвила Таис, поражённая таким преображением священника и его вопросом: не слушать, а услышать.
– Ну, слушай… всем сердцем…
«…Она же в скорби душевной молилась Господу и горько плакала. И дала обет, и сказала: «Господи! Если Ты снизойдёшь к страданию рабы Твоей и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей, и дашь рабе Твоей дитё мужского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, и бритва не коснётся головы его». И вот, так как она долго молилась пред Господом, Эйли следил за устами её…». – Прочитав половину первой главы, Аарон оторвался от текста и взглянул на Таис. Она сидела неподвижно, широко открыв глаза и устремив взор свой в окно, где в сладкой истоме вечернего зноя, остывающее солнце опускалось в Средиземное море. Коэн продолжил:
«…Ханна же говорила в сердце своём, только губы её шевелились, голоса же её не было слышно; и Эйли счёл её пьяною. И сказал ей Эйли: «Доколе будешь ты пьянствовать? Вытрезвись от вина своего!» И отвечала Ханна, и сказала: «Нет, господин мой, я жена, скорбящая духом, вина же и шэйхара не пила я, а изливаю душу мою пред Господом…».
Таис по-прежнему сидела неподвижно, глядя в багровую полосу заката, а по щекам её текли слёзы:
– Господи, если ты снизойдёшь… Господи… – еле слышно шептали губы девушки.
Аарон закрыл книгу, сложил руки на коленях и посмотрел на Таис, после чего его уста зашевелились в беззвучной молитве.
На улице осёл скрипучим криком, опять напомнил о своём присутствии. Девушка вздохнула и повернулась к священнику. Тот с улыбкой и восхищением смотрел в её сияющие глаза. Из них истекал свет.
