Сколько раз не ездил Сергей этим и другими памирскими маршрутами, никогда не мог ни то, чтобы задремать, а просто оторвать глаз от окна. И дело не в инструкциях и приказах, написанных кровью военных, погибших в засадах, и запрещавших отвлекаться от наблюдения за своими секторами. И не в убитых дорогах и сложностях трасс, когда от скорости реакции зависит твоя жизнь: успеешь или нет открыть дверцу, и выпрыгнуть из срывающегося в пропасть авто. И даже не в камнепадах и селях, предупреждающих лишь за несколько секунд своим грохотом: «Тормози!», или наоборот: «Газуй!».

Нет. Дело в пейзажах, каждый раз завораживающих своей величественной красотой и грандиозностью замысла их творца. Вечность, застывшая в недоступных горных пиках и, до которой, кажется, можно дотронуться рукой. Бесконечность, взрывающаяся на выходе из ущелья ослепительным солнцем и небом, готовым лопнуть от распирающей его синевы. Необузданная мощь, в теснинах, выворачивающая наизнанку реку, до этого лениво текущую по долине. Девственная чистота, белой фатой лежащая на вершинах хребтов и на кронах цветущих по весне садов. Древность, повсеместно выступающая руинами крепостей, о защитниках которых, порой не осталось даже легенд. И ничтожество твоей собственной персоны, на фоне этих масштабов, размеров, эпох.

А ещё, Сергея поражало, как меняется восприятие здешнего ландшафта и природы, в зависимости от сезона, и даже времени суток. Конечно, самый живописный вид – это весной и до середины лета, когда резкий контраст цветовой гаммы просто сносит голову. Если вершины гор одеты в белоснежные папахи, то чуть ниже, начинается пояс каменных изваяний, окрашенных в серо-коричневые тона. Его изредка разрезают тёмные трещины в скалах, серебристые паутинки горных ручьёв, белёсые мазки пенных водопадов или чёрные языки уже высохших водяных потоков. Ещё ниже, уже еле виден мелкий кустарник и кривые деревца, чудом уцепившиеся за каменные россыпи и робко дребезжащие зелёными листиками. А ещё ниже, они постепенно переходят в изумрудные пятна и полосы рощ, подножия которых устилает яркий травянисто-цветочный ковёр, словно нарисованный ребёнком, впервые получившем в подарок акварельный набор: каких цветов там только нет! И весь это ансамбль, играет оттенками и светотенями, под управлением великого дирижёра – Солнца. В утренних лучах снежные шапки сияют, словно фаворским огнём, а голые каменные склоны и россыпи под ними, на минуту стыдливо окрашиваются нежно-розовым румянцем, будто стесняясь своей обнажённости. И если в этот момент ты находишься в горном ущелье, то, взглянув в небо, сможешь увидеть потрясающую картину затухающих звёзд, чей свет неохотно растворяется лазурью. Ну а на закате солнце разыгрывает цветовую феерию в багряных тонах. Нити горных ручьёв вспыхивают серебристым блеском отражённых косых лучей, седые пики подсвечиваются алым, изумрудно-бирюзовое буйство становится насыщенно-нефритовым, переходящим в тёмно-фиолетовый цвет аметиста.

Сейчас был конец июля, и коричнево-серая краска поглотила всю остальную цветную палитру, позволив лишь зелени сохраниться в долине, где протекал Пяндж. УАЗик, не спеша, ехал по грунтовке, изредка прижимаясь к её краю, пропуская встречные машины, наездников, гужевые повозки и мелкие отары. Когда проезд сужался критически, водитель вовсе останавливался. Но каждый раз и он, и пассажиры брались за дверную ручку, а дважды Кузнецов приоткрывал даже дверцу – в полуметре справа, на глубине тридцатиметрового ущелья, злобно ворчала река, оловянно-белая от пены.

По мере движения заезжали на пограничные заставы, отметиться и связаться с отрядом. На комендатуре в Ишкашиме пообедали, после чего Сергей выслушал доклад капитана Мухробова. Тот, в своей уклончивой и многословной манере расписал сложность оперативной обстановки, и, насколько скупые результаты его усилий, сродни подвигу легендарных нелегалов прошлого. В частности, по агентурным данным разведчика, у фигуранта уголовного дела, четыре сестры. Две проживают в Зонге, а две куда-то уехали. Куда, источники не знают. Самое интересное, что оба агента присутствовали на свадьбе сестры Али, что сыграли полтора года назад. А один даже был свидетелем со стороны жениха.

Сергей выслушал подчинённого, но вопрос о том, что агенты умолчали о гражданстве жениха и вообще, сокрыли от сотрудника массу «мелких деталей», поднимать не стал. Решение о переводе капитана уже было принято.

– Миша, – обратился Кузнецов к подчинённому уже перед самым отъездом, – я дальше по участку поехал, предупреди 13-ю заставу, возможно, ночевать у них останемся. И напомни, как зовут твоих агентов в Зонге? Условия связи по паролю, те же остались? Для задержанного нужно кое-какие вещи забрать, поэтому навещу его отца и заодно, может, штыков проверю.

Капитан ответил. Протянул набранную флягу воды, и Сергей только сейчас заметил, что левая ладонь у парня забинтована:

– Что с рукой?

– Да, ерунда. Порезался, когда обыск проводил.

– Не изъятым кинжалом, надеюсь?

– Им, – удивился капитан прозорливости начальника, – острый как бритва оказался.

Кузнецов пристально взглянул в глаза подчинённому:

– Плохая примета, хвататься за клинок чужого ножа… Ладно, пора ехать.

Дом Али находился на самом краю кишлака, подпирая своей стеной горный склон. УАЗик подъехал к дувалу, и со двора выбежали двое любопытных мальчишек. Али заулыбался и, не дожидаясь, пока осядет пыль, выскочил из машины. Пацаны бросились к нему, один тут же оказался на руках у парня. На шум из дома вышли две девушки, одетые в национальные цветастые платья. Одна, что помладше, увидев машину с посторонними мужчинами, тут же исчезла и спустя мгновение, появилась уже в платке. Вторая, вспыхнув улыбкой, сразу кинулась Али на шею.

Сергей, прежде чем выйти, обратился к водиле:

– Сань, посиди пока в машине. Автомат здесь оставляю. Двери закрой на замок, а то не заметишь, как местная пацанва растащит всё по винтикам. Сейчас определюсь, что да как, покажу, где туалет и т.д. В любом случае оружие не показывай, закрывай в машине. Кстати, как туалетом пользоваться, помнишь, с какой стороны камни брать, с левой или правой? – он улыбнулся.

Водитель засмеялся, вспомнив, как впервые оказавшись в горном кишлаке, поначалу так и не сообразил, зачем у ямы лежат две небольшие кучки круглых речных камней. Такое, конечно, было редкостью, но тем не менее в отсутствии воды, и тем более бумаги – встречалось, и тот урок солдат запомнил на всю жизнь:

– С левой, товарищ подполковник.

– Молодец. Запомнить просто: левая рука нечистая, ею ничего подавать нельзя, а то обидишь. Так что, берёшь чистый камень слева, а использовав его, кладёшь в правую кучу.

Кузнецов подошёл к Али, и одновременно из калитки вышел старик, одетый в тёмно-синий чапан, тюбетейку и традиционную местную обувь – калоши. Увидев сына, он всплеснул руками и засеменил навстречу. Обнялись. Старик заплакал, что-то неразборчиво причитая и качая головой. Сын с улыбкой отвечал, успокаивая отца. Потом повернулся к офицеру:

– Это моя семья, командон джан, – он по-прежнему держал на одной руке племянника, другой обнимал старика, а две сестры стояли по бокам, прильнув к нему.

– Давайте лучше войдём во двор, – предложил Кузнецов, не желая привлекать внимание соседей.

Старик сразу же засуетился, взял офицера под локоть и провёл через калитку:

– Да, конечно, уважаемый. Проходи! Аиша, Гульнара, ну чего стоите? Видите, гости приехали, накрывайте достархан. Быстро, быстро!

Младшая дочь тут же помчалась в дом, а старшая продолжила держать брата за руку. Сергей лишь мельком взглянул ей в глаза, не смея задерживать взгляд. Он что-то пошутил на дари, и отец засмеялся, удивившись знанию языка русским офицером. А Кузнецова, тем временем словно разрывало на части желание повернуться к девушке, сдерживаемое волевым запретом смотреть на местных женщин. При этом он всем телом ощущал на себе взгляд сестры Али.

– Меня зовут Сергей, – представился офицер и протянул руку старику.