Домашний арест. На целых, мать его, полгода.

Наша страна и ее руководство – сборище расистов, лицемеров и клоунов, при которых парням вроде меня сплошная лафа. Я бы стыдился этой страны, если бы не любил ее за отсутствие наказаний.

Ну и раз уж мы заговорили про парней, которые без последствий для себя насилуют девчонок… У меня на обеих руках пальцев не хватит сосчитать, сколько раз я засаживал девкам без согласия. Черт, да я со счета сбился, сколько пялил Джесс, когда она меня не хотела. Если совсем по чесноку, это единственная причина, по которой я вообще с ней заморачивался. На ее злость у меня стоит.

Одного не пойму: как мне удалось отмазаться и никто по этому поводу говном не изошел. Я ведь красивее большинства пацанов, которых по национальным новостям кажут. И не дохляк какой-то там, как почти все они. Хрена ли экранное время достается этим недоношенным дрищам и уебкам?

Это потому что я не из богатой семьи?

Видимо, да. Я рос сиротой при двух говенных предках. СМИ в курсе, что пипл не схавает историю вроде моей, ведь меня не поддерживают двое богатых родителей.

Ясен хуй. У меня был единственный шанс прославиться, но предки мне и тут поднасрали.

Пол, мой адвокат, говорит: и хорошо, что я не светанулся в прессе. Типа если журналюги ухватятся за меня, то раскрутят дело и судья даст мне срок показательно. Так-то логично, но вряд ли Пол всекает, как я действую на людей. Я ведь невъебенно харизматичный. Влюблю в себя прессу. А когда замелькаю на каналах, то Слоун всякий раз, включая телик, будет видеть меня и ей придется следить за моей историей.

Бля, опять я сдал. Я старался выполнять рекомендации психиатра, не думать о ней. Всякий раз, как я о ней думаю, у меня будто начинается сердечный приступ, как у какого-нибудь старого жиробасины с холестерином до небес. Пальцы сами впиваются в грудь, а колени тянутся к полу.

При мысли о том, как Слоун со мной поступила, становится трудно дышать.

Моя Слоун.

Сам виноват. Не надо было ее так любить. Просто не смог ничего с собой поделать. Решил, что она создана для меня, что ее послали на землю лично мне – в награду за все дерьмо, которое довелось пережить в детстве. Бог извиняется, так я подумал. Типа лови, Эйса, Я сотворил этот лучик света, чтобы развеять тьму, в которую погрузили тебя предки. Она – Мой дар тебе, дитя. Она уймет твою боль.

Боль правда прошла. Два с лишним года у меня под боком жил собственный кусочек рая. Слоун была как Ева, еще не соблазненная ебучим змием. Милая и невинная. Нетронутая. Мой личный ангелочек в человеческом облике.

А потом явился Люк.

Люк – это Сатана для моей Евы. Змий. Он искусил ее яблоком, ввел во грех. Совратил.

Вспоминая Слоун – ежесекундно, ежедневно, – я вспоминаю Слоун до прихода Люка. Слоун, которую я любил. Слоун, которая зажигалась, как сраная рождественская елка, стоило уделить ей хоть каплю внимания. Слоун, которая пекла мне кокосовый торт и делала спагетти с фрикадельками просто потому, что это мои любимые блюда. Слоун, которая спала в моей постели, ожидая, когда я приду к ней посреди ночи и разбужу своей любовью. Слоун, которая содержала мой дом в порядке как примерная женщина. Женщина, не шлюха. Я охуенно любил смотреть, как она прибирается. А она ни разу не пожаловалась на свиней, не уважавших мой дом. Просто молча прибиралась после них, зная, что мне нравится, когда моя нора выглядит презентабельно.

Мне не хватает той Слоун. Не хватает того, как она меня любила. Мне не хватает ее невинности. Где мой ангел, личная компенсация от Господа за страдания?

А вот той Слоун, что поддалась соблазну сучьего змия, я желаю подохнуть. Пусть они оба исчезнут. Мне больше не придется сокрушаться по ушедшей Слоун. Я перестану воображать, как эта шлюха стонет под Люком. Без нее пройдет и ненависть за то, что она изменилась, забрала мою любимую Слоун.

Но вдруг она вернется, если убрать с горизонта Люка? Она ведь не пропала совсем. Иногда мне хочется дать ей шанс, а себе дать шанс полюбить ее снова, как раньше.

Мечтать не вредно. Люк уже побывал в ней. Осквернил ее тело и забрался в голову. Убедил, что он лучше меня. Она поверила, а эту глупость я вряд ли сумею простить.

Сияние Слоун погасло. Теперь она потускневшая кукла. Она пошла по рукам.

Ебаный стыд.

Ну ничего, это ненадолго. Я выяснил, как до них добраться.

Я ложусь на диван и закрываю глаза. Запускаю руки в трусы. Надеюсь, когда-нибудь мне больше не придется думать о Слоун, просто чтобы передернуть. Даже от ненависти, ебучей ненависти к ней встает колом.

Я вспоминаю Слоун до появления Люка. Вспоминаю ту ночь, когда впервые поцеловал ее. О том, что я вообще был первым, чьи губы коснулись ее губ. О том, как она была свежа и невинна. Как восхищалась мною. Как смотрела на меня, жадно и ненасытно, словно на самого Господа Бога.

Мне не хватает Слоун, в которую я когда-то влюбился.

И только я успеваю подрочить, как кто-то ко мне стучится.

– Бля. – Я со стоном достаю из штанов руки. Херовое же чувство момента у незваного гостя. Я встаю с дивана, гадая на ходу, получится ли когда-нибудь привыкнуть к тяжести браслета на щиколотке. Он меня с ума сводит. Жду не дождусь, чтобы привести в исполнение свой гениальный замысел.

Я смотрю в глазок – пришел Энтони. Он входит без лишних слов. Я тоже не дурак, в курсе же, что эти сучары нашпиговали мой дом жучками.

– Даров, чел, – говорю, принимая у Энтони рюкзак.

– Привет, – говорит он, входя и озираясь по сторонам, как придурок параноидный. – Нашел тебе кокосовый торт, как ты и хотел.

Кокосовый торт – это кодовое обозначение для компьютера. А Слоун – пекарня.

Те два компа, что еще остались в доме, я не включаю. Когда окружной прокурор строит дело, то компы подозреваемому не оставляют, их конфискуют. А то, что оба моих компа в доме, значит, что за мной следят и ждут, когда я начну рыскать в Сети.

Назло легавым я по часу в день ищу всякую хрень типа «как обрести спасение через Иисуса Христа». Даже включаю церковные подкасты, пусть все думают, типа я и правда хочу исправиться. Черт, я даже создал аккаунт в «Пинтересте». Все верно, Эйса Джексон завел аккаунт в «Пинтересте». Я три часа кряду пудрил ищейкам мозги, добавлял в коллекцию всякие рецептики и мотивационные цитаты.

Все-таки мы живем в ебанутом мире.

Устраиваюсь за столиком. У меня месяц ушел, чтобы найти чувака, который не сдаст. Слишком много я нарыл на него: вздумает стучать – до конца жизни присядет. К тому же Энтони нужны легкие бабки. Он бы Слоун с Люком пришил и взял бы дешевле, чем за этот ноут. Один минус – слишком долго искал. Нашел типа, сумевшего пробить их адресок. Детали я не выспрашивал: чем меньше знаю, тем будет лучше, если снова возьмут. Но я почти уверен, Люка нам слил продажный обмудок из управления. И взял за это еще меньше, чем я отслюнявил Энтони.

Вот такие они, люди. За деньги мы все идем на отчаянные поступки.

– Пекарню нашел? – спрашиваю, и Энтони кивает.

Ебаться в рот.

Он отыскал сраную пекарню.

– Я сам сходил и все проверил, – усмехается Энтони. – Ты, кстати, прав, пекарня – заебок.

У меня кишки завязываются узлом. Что этот мудак сказал о Слоун – заебок? Кем он себя возомнил?!

– А че, кстати, особенного в этой пекарне? – спрашивает он, разваливаясь в кресле. Хочет знать, с какой радости я отвалил ему десять тонн и обещал пятерку сверху, если он надыбает мне видео, пруфы того, что Слоун и правда кантуется по названному адресу.

– Эта пекарня такая одна, Энтони, единственная в своем роде, – говорю, доставая комп из рюкзака. Энтони расписал в инструкциях, как получить запись с камер наблюдения; видео он загрузит на сервер. А еще в сумке лежит Wi-Fi-роутер, зарегистрированный на его имя. Мне потом хер что пришьешь.

– Капкейки в пекарне прихватил? – спрашиваю я. Капкейки – это видео с камер. Обсуждая выпечку, мы с Энтони напоминаем двух долбоебов, поэтому я и перехожу с ним на этот шифр. В прошлый раз мы терли за сериалы.