– Всем встать, – объявляет конвойный. – Почетный судья Айзек.

Я поднимаюсь, по-прежнему глядя в сторону Слоун. Слышу, как открываются двери, как входит судья, но хрен я обернусь, пока Слоун не посмотрит мне в глаза. На ней новое платье. Черное. Твою мать, как на похороны приперлась. Волосы собрала в пучок на затылке. Такая солидная, охуительно сексуальная. Хер напрягается. Жаль, нельзя в туалет отпроситься, а то бы вывел ее в коридор, задрал на ней платье и впился бы ртом между ног.

Я скучаю по ее запаху. По мягким ляжкам у меня на щеках. По тому, как она вся напрягается, когда я запускаю в нее член.

– Можно садиться.

Я сажусь.

Ебаться в рот, как же тут жарко.

Судья начинает что-то болтать, и Пол сует мне записку. Опускаю взгляд на нее и читаю:

Я тихонько смеюсь и хватаю ручку. Пишу: «На хуй судью. И тебя на хуй, Пол». Возвращаю листок адвокату и опять смотрю на Слоун.

Вот теперь она глядит мне прямо в глаза и поджимает губы. Мне нравится. Мне очень это нравится. Слоун что-то переживает, причем сейчас ее мысли совсем не о Люке.

– Я тебя люблю, – одними губами говорю ей.

Слоун смотрит на мой рот, и я улыбаюсь. Но тут этот гондон штопаный, эта ебанина тупая и сраная пидарасина встает и направляется к ней в дальнюю часть зала. Пройдя по проходу, опускается на стул рядом. Обнимает, блядь, мою невесту, и она утыкается лицом ему в плечо, как будто с облегчением. Я заглядываю ему в глаза – этому козлу ебаному, уроду, который ей мозги запудрил, – а он заслоняет ее от меня и смотрит так пристально, будто запугивает, мол, отвернись давай.

Так и убил бы. Я даже перебираю в голове способы.

Выхватить у конвойного пистолет и пристрелить его.

Подбежать к нему и шею на хуй свернуть.

Взять ручку, которой я только что написал Полу записку, и вогнать ему в сонную артерию.

Но я сижу смирно. Сдерживаюсь, потому что знаю: слушание пройдет в мою пользу и я выйду под залог до следующего заседания.

Убить Люка можно и потом.

Надо спланировать все куда тщательней и не дергаться на глазах у судьи.

Отворачиваюсь. Взгляда Люка я не испугался, просто хочу убедить судью, что он поступит верно, отклонив ходатайство о возбуждении дела.

Я стараюсь слушать, когда судья отвечает адвокату. Улыбаюсь, когда он смотрит на меня. И все же кровь в жилах кипит – от мысли, что Люк позади меня рядом со Слоун тискает ее. Охренеть – она проводит ночи с ним, а мне приходится ублажать себя вручную! Он наверняка уже совал в нее член, пальцы, язык. Отлизывал ей и брал то, что принадлежит мне. Что должно принадлежать мне одному.

Когда судья ударяет молоточком, пульс у меня зашкаливает.

– Заседание суда откладывается.

Я медленно вдыхаю носом и, посмотрев на Пола, выдыхаю. Спрашиваю:

– Сука, че?!

Пол взглядом велит мне не повышать голос, а я, услышав плач Слоун, оборачиваюсь: Люк помогает ей встать. Она ревет, цепляется за него, всхлипывает.

Слоун расстроена, и это нехорошо, ведь расстроилась она из-за меня.

– Что, суд будет? – спрашиваю у Пола. – Ты же, блядь, обещал, что до суда не дойдет!

Пол трясет тощей маленькой головенкой.

– Судья решил, что суда не будет, – отвечает он. – Твое заявление о самозащите поддержано. На время придется вернуться в камеру, до тех пор пока я не внесу за тебя залог по другим обвинениям. Это займет часов пять, а потом я сразу за тобой приеду.

Я снова перевожу взгляд на Слоун: Люк помогает ей покинуть зал. Чего она плачет-то? Обвинения отклонены, с фига ли она разревелась?

– Как думаешь, сколько должно пройти времени, прежде чем человек, которому запудрили мозги, придет в себя?

– О чем ты, Эйса? – уставившись на меня, спрашивает Пол.

– Ну, типа сколько надо ходить к психотерапевту, чтобы избавиться от внушения? Недели? Месяцы? Больше года?

Пол еще некоторое время пристально смотрит на меня, потом качает головой.

– Скоро увидимся.

Он встает, и я тоже. Те же четверо конвойных уводят меня из зала.

Наверное, мне полагается кипятком ссать от радости, если уж обвинения не приняты. С остальными разобраться будет еще проще: Пол говорит, что управление Люка решило ничего не предъявлять. Значит, если я заключу сделку с прокурором, подлечусь у мозгоправа, солью Джона с Кевином, то меня вряд ли осудят за то, что я продырявил Люку грудь.

Это многое говорит о нашей судебной системе. Я хладнокровно стрелял в человека, а теперь выхожу на свободу, просто слепив горбатого и прикинувшись дурачком.

Обожаю США!

С другой стороны, обидно. Я придумал хитроумную схему, однако признания не получил: пришлось отрицать все связи с липовым рейдом, а это здорово ударило по самолюбию. Я, сука, горжусь тем спектаклем, и мне охота кричать на весь мир, хвастаться, как я все провернул.

Я уж молчу про ахинею с шизой. Всего-то залез в одежде под душ, пару лишних раз проверил замок на двери, и все. А люди решили, что я кукухой поехал. Впрочем, и хорошо. Я же себя знаю: если бы подозрения оправдались, если бы выяснилось, что Слоун реально трахается с кем-то еще, я бы слетел с катушек и убил бы оленя. И чего, мне потом идти под суд как вменяемый взрослый? Не, я подстраховался, чтобы не гнить полжизни в тюряге, как мой папаша. Придумал историю с шизофренией: загуглил справочник по психическим болезням, узнал симптомы и сыграл для окружающих в психа.

Ладно, видимо, не все мои усилия пропали даром: история с шизофренией еще пригодится. В конце концов я сошлюсь на болезнь, ведь Люк остался жив.

Оказавшись в камере, падаю на шконку. Решетка с лязгом закрывается, но я не в силах сдержать улыбку.

Все получается очень даже красиво. Пройдет какое-то время, и Слоун очухается, я знаю. Особенно когда Люк насовсем пропадет с горизонта. И я так ее затрахаю, что она про него больше не вспомнит. Я буду трахать ее вдоль и поперек, в разных позах, пока при взгляде на нее не перестану вспоминать о Люке.

– Ты чего такой довольный? – раздается голос.

Я оборачиваюсь и вижу сокамерника. Не помню, как его зовут. Когда меня швырнули к нему, он обо всем спрашивал и спрашивал, но сейчас я отвечаю ему впервые.

– Скоро я буду свободен, – говорю, глядя в потолок и улыбаясь от уха до уха. – Женюсь наконец на своей невесте. Настоящую свадьбу устрою. С трехъярусным кокосовым тортом.

При одной мысли об этом не могу сдержать смеха.

Я иду за тобой, Слоун.

Ты обещала меня любить.

До конца жизни.

И ты, сука, будешь любить меня.

Я дрожащими руками подношу к губам кружку кофе. Меня трясет так сильно, что о фарфоровые стенки бьются крохотные черные волны напитка.

Часы на дальней стене показывают три утра.

Прошло два дня с тех пор, как отклонили обвинения по делу Эйсы. В тот же день после обеда его выпустили под залог, а нас с Люком для защиты до следующего слушания перевезли на квартиру в городе.

Квартира милая, но мне очень страшно, и я боюсь ступить за порог или выглянуть в окно. Люк много раз заверял меня, дескать, Эйсе нас тут не найти. Однако, даже если Эйсу до конца жизни упекут за решетку, я все равно буду жить с оглядкой. Если он сам не сможет поквитаться со мной или с Люком, с него станется нанять кого-то для этого дела.

Услышав, как открывается дверь спальни, я оборачиваюсь. Сонно протирая глаза, выходит Люк, голый по пояс, в черных беговых трениках, которые висят на нем, как мешок. Часть груди скрывает повязка. Босой, Люк шаркает в мою сторону по деревянным половицам.

Я откидываю голову на спинку дивана, а Люк наклоняется меня поцеловать.

– Все хорошо? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

– Не спится. Снова.

Люк убирает мне со лба волосы.

– Слоун, – тихо произносит он, – здесь тебе не о чем волноваться. Нам ничто не грозит, и до следующего слушания мы в безопасности. Клянусь.