Прежде я никого не убивал. Тип, который попытался взять чужое и получивший за это пулю, стал первым.

Я еще не разобрался, что чувствую.

Стóит, наверное, беспокоиться, ведь убийство влечет за собой последствия. А еще злиться – потому что едва я кончил того типа и притащил Слоун вниз, как остальные гондоны сразу расклеились.

Ссут, наверное, что их я тоже кончу.

Я слегка тревожусь из-за последствий. Обычно, если кого-то пристрелят, то вызывают полицию, и копы наверняка уже мчатся сюда. А все проклятый любопытный сосед.

Речь о настоящих копах, не об этом позорище, которое сидит прямо сейчас передо мной.

Жаль, что все пошло не по плану. Я пристрелил одного типа в целях самозащиты, а остальные забыли к херам про работу и сдристнули? Значит, Джона, Кевина и Далтона больше не стерегут, и один из них точно сейчас придет ломиться в эту дверь. Захочет знать, какого хера я их так подставил.

С выбором у меня не богато, да и вообще, мне кажется, единственный выход – пристрелить Люка, пальнув ему прямо в самодовольную рожу, прихватить Слоун и убраться отсюда, пока не поздно. Потом, как только мы снова где-нибудь обоснуемся, подлечим Слоун у психотерапевта. Терапия точно понадобится после такой-то промывки мозгов.

Времени практически нет, а мне бы очень хотелось послушать историю Люка, как он первый раз трахнул Слоун.

Не то чтобы я завелся от этого. Я ж не какой-нибудь извращенец. Мне просто нужно понять, составить картину: что он наговорил ей такого, раз она повелась. Пришлось ли ему ее убалтывать, как мне? Кричала ли она так же, как, бывает, кричит подо мной? В какой позе он ее трахал? Сверху? Или снизу? А может, пристроился сзади?

Все это мне нужно знать, чтобы потом, когда в будущем стану заниматься со Слоун любовью, не повторять за ним ничего, ни слов, ни действий. Не трахать ее в тех же позах, в каких ее трахал он.

Кто-то колотит в дверь, а Люк так и не сказал ни слова.

– Эйса!

Это Далтон.

На его счет я по-прежнему не уверен. С одной стороны, Далтон мне нравится, он кокаин, а кокаин все любят. С другой стороны, кокаин – из тех наркотиков, которые чаще всего подделывают. Какую только хрень за него не выдают! Толкачи на улицах вообще сбывают полуживым наркошам, сидящим на крэке, толченый аспирин.

Так что Далтон, может, и не кокаин. Скорее всего, он какой-нибудь адвил, растолченный и пересыпанный из пузырька в пакетик.

– Эйса, открой дверь! – орет Далтон.

– Куда все делись? – кричу я в ответ. – Чего так тихо?

– Открой, тогда и перетрем!

Я смеюсь и повторяю вопрос:

– Куда все делись, Далтон? Где Джон и Кевин?

– Смотались. Учуяли подставу и слились.

Ну еще бы. Друзья до гроба, мать их. Козлы.

Я смотрю на Слоун. Она сидит в изголовье кровати, подтянув колени к груди. Таращится на меня.

Люк тоже на меня смотрит. Куда бы я ни пошел, где бы ни встал и что бы ни делал, он не сводит с меня, сука, глаз. С самого первого дня, с самой первой встречи, когда его привел Далтон.

Я наклоняюсь к щели между косяком и дверью.

– А ты почему еще здесь, Далтон? Ждешь, пока подмога приедет?

Проходит какое-то время, прежде чем он отвечает:

– Я тут из-за друга. Отпустишь его – и мы уйдем.

Поверить не могу, что повелся. Несколько месяцев эти ебланы жили со мной в одном доме, а сами замышляли меня уничтожить.

Я будто в свое сраное детство вернулся.

Ну, хоть Слоун меня любит.

Хоть она у меня есть.

Я медленно оборачиваюсь к ней.

– Помнишь, когда я сидел в душе, ты спросила, не прихватить ли чего в продуктовом?

Она едва заметно кивает.

– Я ответил, что хочу десерт, ведь мы празднуем. Ты купила его?

Она снова кивает.

– Как ты любишь, – шепчет. – Кокосовый торт.

Видали? Она, бля, любит меня.

– Далтон, – зову я. Впрочем, он, наверное, и так в оба уха слушает.

Лучше бы мне отойти в сторону, а то этот пидор прямо за дверью. Еще шмальнет в меня через нее.

Встаю у стены.

– Сделай одолжение, а! Принеси нам кокосовый торт.

Далтон снова тянет с ответом.

– Торт хочешь? – говорит он в замешательстве. – Тебе, блядь, тортика захотелось?

Почему это звучит так глупо?

– Да, хочу торта! Тащи сюда этот сраный торт с кокосом, козел!

Слышу удаляющиеся шаги Далтона. Люк смотрит на меня как на сбрендившего.

– Проблемы?

Он мотает головой и начинает говорить наконец-то.

– Есть лекарства, которые тебе помогут, Эйса.

Лекарства?

– Ты че несешь?

Люк оборачивается и глядит на Слоун, потом на меня. Я прямо с ума схожу, когда он на нее смотрит. Так и хочется вырвать ему зенки и проглотить их, как желтые таблетки матери.

– За последние пять минут ты уже раз пятнадцать проверил, заперта ли дверь, – говорит Люк. – Это ненормальное поведение, но его можно контролировать. Так же как можно было контролировать состояние твоего отца…

– Еще поговори мне про моего папашу, Люк, – перебиваю этого мудака. – Только попробуй.

На него пушку навели, а он никак не заткнется.

– Ты знал, что твоему отцу было всего двадцать семь, когда у него выявили параноидальную шизофрению? Я прочел это в его деле. Он совсем не принимал лекарства, Эйса, ни разу. А то, что происходит у тебя в голове, можно прекратить. Все это можно прекратить. Ты не обязан становиться таким же, как отец.

Я широким шагом подхожу к Люку и приставляю ствол к его сраной башке.

– Я не похож на него! Не похож!

На спуск нажать не успеваю, потому что в дверь стучит Далтон.

– Как отдать тебе торт? – кричит он.

Вот бля, хороший вопрос.

Я уже направляюсь к двери в предвкушении торта, но все портит звук сирен. Они воют пока еще далеко, улицах в четырех-пяти от моего дома.

Время есть. Будь в комнате окно, я бы грохнул Люка, прихватил Слоун и выскочил наружу, к машине. Только меня и видели.

Но сейчас на пути стоит Далтон, мать его так.

Он за дверью, принес мне торт, а значит, встал… где-то… вот здесь.

Я вскидываю оружие и спускаю курок, и в тот же миг меня по спине бьет что-то твердое. Я падаю на колени, выпустив из руки пистолет. Оборачиваюсь – а это Люк, уже готовится ударить меня ногой по лицу. Перекатываюсь вбок и делаю ему подсечку. Он падает на спину. Сразу же пытается вывернуться, продеть ноги меж скованных рук.

Поднимаюсь и тянусь за пушкой. В этот миг Слоун кидается через всю комнату, она тоже хочет завладеть пистолетом. Мы с ней боремся, но я-то сильнее, у меня опыта больше. Я знаю, с какого конца за оружие браться. Слоун еще пытается тягаться со мной, а потом сдается, видит, что я снова завладел пистолетом. Толкаю ее назад, в чертов угол.

Ударившись о стену, она отползает как можно дальше. А я снова навожу ствол на Люка; этот хрен как-то умудрился вывести руки из-за спины и уже поднимается. Я не даю опередить себя и жму на спуск. Пуля разрывает ему бедро.

Твою мать, больно, наверное.

Люк падает на колени. Спиной ударяется о стену, кривится и зажимает руками рану.

Далтон колотит в дверь.

– Эйса, открой, сука, а то я выстрелю в замок! Три… два…

– Войдешь – и они оба трупы! – кричу я в ответ.

До одного он так и не досчитывает.

Я оглядываюсь на Слоун. Она сидит у стены: вся скукожилась, зажала уши ладонями, обливается слезами. Смотрит на Люка и, кажется, вот-вот ебанется. Надо бы поскорее вытащить ее отсюда, но сирены звучат все ближе. Копы, походу, уже на моей улице.

Твою мать.

Думай, Эйса, думай.

Я трижды бью себя пистолетом по лбу. Мне нельзя с ней расставаться. Нельзя. Если меня повяжут, я не смогу защитить ее, не смогу приласкать. Ее кто-нибудь обманет, может быть, даже снова Люк.

Она единственная, кто меня любил и любит. Нельзя ее потерять. Никак нельзя.

Я подползаю к Слоун и пытаюсь взять ее за руки, а она брыкается. Приставляю сраный ствол к ее башке, чтобы не дергалась. Потом утыкаюсь своим лбом в ее лоб.