– Я думала, ты работаешь в пищевой отрасли.

– Но не в той его части, где производят пикантный соус из кешью.

Харриет принялась гуглить, периодически хватаясь свободной рукой за дверную ручку, чтобы не укачало.

– Черемша – это многолетнее цветущее растение рода лук из семейства амариллисовых. По вкусу напоминает чеснок.

– Ясно. А они в курсе моих пищевых особенностей?

У него была аллергия на салат. Порой Харриет казалось, что в этих немногих словах весь Джон. Аллергия на салат – разве такое бывает? Только представьте конфуз при полицейском дознании – причина смерти: радиччио.

– Твоя мама сказала, что возьмет это на себя.

А если заявит, что ничего такого не говорила, то у меня для доказательства есть сообщения.

Харриет уже уяснила, что отношения с родными Джона требовали бдительности смотрителя Военного бункера Черчилля. В присутствии Джаклин Барраклаф допускалось дремать только одним глазом.

Харриет сунула телефон обратно в сумку и прибавила громкость радио. Дуэт Everything But the Girl исполнял «Missing».

– Слушай, Хэтс, выключи, а? У меня опять мигрень, – сказал Джон.

– Конечно, сверни на обочину.

– Что?

– Выключила. Ничего.

Джон недоуменно посмотрел на нее. Он принадлежал к тем людям, которые считают, что у них отличное чувство юмора. В его случае чувство юмора напоминало охранную сигнализацию: могло сработать при включении, но он часто забывал его включать.

– Да будет тебе известно, Джону Ф. Кеннеди приходилось заниматься сексом несколько раз в день, иначе у него болела голова.

– Принимая во внимание его загруженность, это было неудобно. А что, ибупрофен не помогал?

– Нет, ему помогала Мэрилин Монро.

– Ах да.

Харриет чувствовала, что слегка раздражала его. Не дай бог ляпнуть такое в присутствии его чопорных родителей, а сейчас они неуклонно приближались к их планетарной орбите. Джон уже настроился и хотел, чтобы Харриет вела себя соответственно. Как актриса, входящая в образ на площадке перед командой «Мотор!»

– Полагаю, для Джоффри Баратеона готовят куриные наггетсы и чипсы? – сказала Харриет.

Джон покосился на нее и недовольно цокнул языком.

– С ним все не так плохо. Ему скоро двенадцать, вступает во взрослую жизнь. А в детстве мы все бываем несносными.

Харриет промолчала. Джеки, мать Джона, его отец, Мартин-старший, брат Мартин-младший с женой Мелиссой и их одиннадцатилетним сынишкой Барти (или Бартоломью, как его называли, когда отчитывали, что, по мнению Харриет, могло бы случаться почаще) всей компанией застряли в одной большой несносной фазе.

В отношении собственного семейства Джон придерживался двойственной позиции: он никогда не отрицал, что они вели себя как законченные поганцы, потому что это было слишком очевидно. С другой стороны, он никогда не усматривал в их действиях злого умысла, что, как считала Харриет, свидетельствовало о нехватке прозорливости и критического мышления.

Они всегда хотели как лучше.

Это стремление выдавать желаемое за действительное имело логическое обоснование. В психоанализе Джона истинные личности сородичей страдали синдромом «запертого человека», будучи трагически неспособными обнаружить присущую им доброту.

– Почти на месте, – Джон бросил взгляд на часы на приборной панели: – Час на душ и переодеться, я так считаю, а после джин с тоником в баре.

– Хороший план, – миролюбиво сказала Харриет, и Джон просиял.

На сороковую годовщину свадьбы родителей он со свойственной ему щедростью оплатил ужин и ночевку всего семейства в загородном отеле в Йоркширской долине.

Харриет согласилась поехать с привычным чувством тоски, но, как известно, родственников парня не выбирают. И помешать Джону транжирить свое внушительное жалованье таким экстравагантным образом тоже не было никакой возможности.

– Богатство в гроб не положишь, Хэтс, – говорил он, ероша ей волосы.

Джон возглавлял подразделение по производству высококачественных готовых блюд сети супермаркетов. Лорна и Рокси, подруги Харриет, называли его Капитан Подлива, что он находил несмешным.

– В моем ведении не только мясная подливка, а все соусы и специи класса люкс! – кипятился он, озадаченный их усиливающимся весельем.

Таких денег, как у Джонатана, у Харриет никогда не было. Они ежемесячно падали ему на счет снежной лавиной и могли бы нарасти до размеров канализационной пробки, закупоривающей жизненные протоки, но Джон этого не допускал, деятельно спуская их на эксклюзивную мебель «Паркер Нолл», дорогую еду и уик-энды в пятизвездочных отелях.

Несмотря на его протесты, Харриет, переехав в его особняк в Раундхей, исправно вносила арендную плату. Она делила расходы на средства гигиены и в основном не позволяла платить за себя – у нее был собственный доход, соответствующий образ жизни и самоуважение, но при расточительности Джона это было все равно что сидеть в одной ванне, а горячей водой пользоваться раздельно.

Они встречались два года, и за это время Харриет поняла, что такое жить хорошо. Пусть счастье за деньги не купишь, но они меняют мироощущение, жизнь и вызывают привыкание. И, как выяснила Харриет, привносят не только удовольствие, но легкость, терпимость и комфорт. Способствуют радужному настроению и беспроблемному существованию, когда возникающие на пути трудности сглаживаются их обильным применением.

К примеру, когда Мартин и Мел забраковали первый вариант из-за неудобного расположения, а папа высказался против тамошней «растительно-непитательной» кухни («Тем, что у них на фотографиях кормят мартышек в Честерском зоопарке!»), Джон просто-напросто забронировал другой отель, даже не удосужившись узнать цены. Все должны быть довольны – он свято в это верил и по мере возможности реализовывал эту веру на практике.

Харриет всегда говорила себе и другим, что Джон невероятно, до смешного хороший парень. И испытывала внутренний дискомфорт, поскольку ее сомнения все возрастали.

Машина миновала ворота, на столбах которых восседали совы, и, повинуясь плавным изгибам дорожки, проследовала к каменному зданию. Отель раскинулся широко; в ранних сумерках теплый желтый свет тек из витражных окон на образцовую лужайку, на которой тут и там стояли столики под навесами.

Мать Джона вышла из центрального входа и двинулась им навстречу. У Харриет заныло сердце от неизбежности того, что родители прибыли первыми. Отец Джона имел привычку всегда выезжать на рассвете.

Джаклин была в розовой полосатой рубашке с поднятым воротником, с ниткой жемчуга и в белых джинсах. Рукой со свежим маникюром – ногти блестели, точно коралловые жуки – она убирала с лица волосы, выбивавшиеся из пышной салонной укладки. Она всегда выглядела до невозможности ухоженной, белая прядь в волосах цвета серебристый блонд придавала ей сходство с диснеевской злодейкой, что, по мнению Харриет, отражало самую ее суть. Джаклин, со своей стороны, почти в открытую ужасалась «занятному образу девчонки-сорванца» (© Джаклин), который предпочитала Харриет.

Харриет только познакомилась с родителями Джона и позже, в тот же день, находилась рядом, когда он получил сообщение от матери. Открывая его в ее присутствии, Джон действовал без всякого умысла, он вообще ни о чем не думал.

Харриет показалась нам славной девушкой, Джей-Джей. Очень хорошенькая, как ассистентка в том детективном сериале, где он хромой и с волчьей пастью. Но зачем ей эти ужасные очки? В последний раз я видела такие на Эрике Моркаме. Просто катастрофа. Учитывая, что контактные линзы продаются на всех углах, можно подумать, она нацелена на радикальное феминистское высказывание.

– Какого!.. – воскликнула Харриет, прижимая руку ко рту, чтобы не плюнуть чипсами со вкусом барбекю. – Что не так с моими очками и зачем говорить такое?

– Она считает, что ты красивая!

Джон покраснел, и Харриет поначалу решила, что от неловкости, но позже поняла, что это был прилив восторга – слова матери он принял за чистую монету.