…И был ещё один сюжет – пушкинский. На вечере выступал Дмитрий Михайлович Минаев, заместитель председателя «Бунинского общества России», исследователь генеалогии поэта. Известно, что род Буниных породнился с родом Пушкина. Но немногие знают, что и Валентин Сорокин, будучи представителем знаменитой на Южном Урале казачьей фамилии, причастен к пушкинскому древу. Через жену. Её родители – из «бывших». Старинный род служивых, государственных людей в основном расстреляли, лишили имущества, уцелевших – выслали. Потому знакомство с потомками аристократических фамилий происходило не на балах, а на улицах, состоящих из бараков для зэков.

Весомую часть своей жизни Валентин Сорокин щедро отдаст погибшим и репрессированным поэтам – Сергею Есенину, Павлу Васильеву, Борису Корнилову, Алексею Ганину, Николаю Гумилёву, Борису Ручьёву, Сергею Поделко-ву… Уцелел бы Бунин, не скрывавший своего отношения к новым порядкам, если бы не уехал из Советской России в 1920 году? А его жена, племянница председателя Первой Государственной думы?..

В 1917 году были поколеблены самые основы русской жизни. Политические – пало государство, монархия; экономические – распад территории, передел собственности; демографические – миллионы погибли в гражданской междоусобице или оказались за границей. Но культурные основы – те, что создают и поддерживают цивилизацию, – Буниным и его читателями были частично спасены.

Чувство ответственности за сохранение и приумножение высших сущностей – это и есть настоящий аристократизм. Он был присущ Бунину по праву рождения и с блеском воплощён в его творчестве, в котором так много любви к жизни, верности красоте, требовательности к себе и другим. Вот почему нашим новым господам, которые изо всех сил изображают из себя знать, цепляя на руки часы с бриллиантами, активный сионист, личный друг президента Израиля Ицхака Бен-Цви, лауреат четырёх Сталинских и одной Ленинской премий Самуил Маршак ближе и понятней, чем «русский изгнанник» Бунин.

Ещё бы! Бунин так и умер без гражданства. И без собственного дома. Трудился всю жизнь, как каторжный. Нигде не предал Россию. Ни перед кем не лебезил. Не подличал. Следовал тому, что писал: «…Умейте же беречь / Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, / Наш дар бессмертный – речь».

Нынешние баре, наоборот, нахватали паспортов, видов на жительство и гордятся друг перед другом роскошными виллами, купленными на украденные деньги. А речь используют для лжи и восхваления себя, любимых.

Это видно и по новейшей литературе, которую поддерживают российское начальство и медиа. Она не только лишена аристократизма, но и не догадывается о нём, работая на понижение культуры и демонстративно подчёркивая свою «плебейскость». О подобных писаниях Бунин в своих дневниках отзывался так: «Всё цветисто и часто гнусно до нужника. Патологическое пристрастие к кощунству, подлому, нарочито мерзкому».

Что же, мой очерк подходит к концу. Я пишу его в деревенском доме, который почти ровесник Бунину – 1883 года рождения. Родительское гнездо – это и есть «наш маленький Париж». Здесь, в комнатах с невысокими деревянными потолками, с печкой-шведкой, с яблоней за одним окном, с вишней – за другим, многократно, всласть, не спеша перечитаны «Сосны», «Мелитон», «Святые горы», стихи…

Ночью я опять читала «Суходол». И не могла начитаться!.. Чудо.

Нельзя не позавидовать Бунину: его жизнелюбивой художественности и достоверности, объёмности и предметности его плотной, умной и гармоничной прозы.

Аристократ по рождению и судьбе, он острее писателей-разночинцев выразил недостаток фамилизма и его искажённость в русском дворянстве. «Суходол» – поэтичная и страшная книга о сумасшедшей родне. И да, в житейском смысле Бунин был несчастным человеком – единственный его сын умер в пятилетнем возрасте. Писатель никогда не расставался с портретом ненаглядного Коли. И, наверное, сокрушался, что все свои силы отдал художественности и искусству.

За что же мы любим его? За талант? За красоту? А может, за чувство удивительной, непреходящей молодости, которую он перелил в свои стихи и прозу? Миллионы пьют из этого источника уже второе столетие, а он всё не скудеет, удивляет новизной, заставляет всё так же сопереживать его героям, видеть это небо, эти косогоры, пашни, леса, увалы, реки…

Что же это?!

Чувство родины – главное в его творчестве, и оно явлено так объёмно, страстно, что свет его озаряет всех бунинских героев с их «неправильными жизнями» и поступками. «…А счастье всюду. / Может быть, оно – / Вот этот сад осенний за сараем / И чистый воздух, льющийся в окно». Это же только о родине можно сказать!.. Глядя на французские сараи и понимая, что будешь на них смотреть до конца жизни, созерцательностью не утешишься.

Бунин – щедрый художник. Он не обворовывает читателя, не сбивает его с панталыку, не запутывает нравственно (даже в самых своих откровенных, интимных и страстных произведениях), никого не поучает и не обличает. Сила его художественности такова, что он побеждает красотой. Но это не холодный эстетизм, не расчёт, не приманка. Понимание значимости красоты, но красоты национальной, делает его непобедимым.

Суть его прозы – восхищение красотой, стремление её запечатлеть. (И «Деревня» – как угроза, тёмная сила, что готовит ей гибель.) Да, конечно, он пишет о себе, о пережитом, но это не имеет никакого отношения к «исповедальной прозе» (исповеданию грехов). «Красота – это чувство Бога», и он до последних своих дней, будучи уже беден и стар, стремился рассказать об этом чувстве.

Единственное оправдание художника – возвращать чувство Бога в своих трудах; всё остальное – не имеет смысла, не имеет смысла, не имеет смысла…

2021

Снежная, морозная зима. Вьюга намела серебристые сугробы-барханы – выше окон нашего невысокого деревенского дома. Буря бушевала ночью, а днём – ослепительный блеск сверкающего великолепия. Тугие, будто натянутые покрывала, снега, жемчужные, заснувшие в палисаднике деревья.

Самое тёплое место в доме – лежанка, кирпичный прямоугольный выступ, обогреваемый печью. Привыкнуть к твёрдости каменной спины невозможно, хотя она покрыта домотканым половиком, а иногда, когда сильно нагревается, ещё и старым ватным одеялом.

На лежанке сушатся чёрные, жёсткие валенки, дремлет рябой кот, здесь же множество предметов детского хозяйства – пустые катушки, лоскутки ткани, неработающий будильник без стрелок, несколько старых счётных палочек и разномастных пуговиц в самодельной шкатулке, сшитой из поздравительных открыток. Тут же большая, не помещающаяся на этажерке книга в голубовато-сером твёрдом переплёте – «Мороз, Красный нос». Мне читали её всего один раз, но я отлично помню содержание. Я знаю, что это – поэма и что написал её Некрасов.

Книгой наградили в школе старшую сестру Тамару – за успехи в учёбе и примерное поведение. Плотная глянцевая бумага, крупные буквы, подробные иллюстрации во весь лист. Но теперь сестра относится к подарку без трепета – книга безжалостно «дорисована» братом. Савраска тащит сани, в которых поверх дров установлен пулемёт «Максим». Старик-отец, скорбно опустив голову, копает могилу тяжёлым заступом, не замечая, что на дне «траншеи» лежат две гранаты-лимонки. Крестьянин Прокл похож на героя Гражданской войны – он перепоясан крест-накрест пулемётными лентами, за поясом у него – револьвер. Его жена Дарья, будто партизанка времён Великой Отечественной, вооружена карабином.

Брат Виктор старше меня на десять лет. «Разве можно рисовать в книгах?» – безмолвно возмущаюсь я. Мне ещё неведомо слово «гармония», но я чувствую, что красота разрушена, пусть даже «военная тема» исполнена братом с виртуозным мастерством – он знаток оружия и искусный рисовальщик. И всё же насмешка над персонажами поэмы кажется мне святотатством. Удивляет, а позже восхищает дерзость брата – нет, я никогда не смогла бы так шутить над смертью!..