Десятилетия прошли, а «минута» всё длится! На главных телеканалах страны по-прежнему Владимир Познер (последний литературный секретарь Самуила Маршака), другие двупаспортные «оценщики» нашей жизни, а Лихоносова нет, Евсеенко нет, да и Бунин там эпизодически, «по случаю». Спасибо Нобелевскому комитету за премию по литературе 1933 года. Не мастерство писателя, не любовь народа, но признание заграницы – аргумент для местечковых медиа, кичащихся своей «всемирностью».

Впрочем, у Нобелевского комитета ныне критерии скорее политические, чем эстетические. Бунину присудили премию «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». А вот Светлане Алексиевич, которая в СССР воспевала чекистский «меч» Феликса Дзержинского, нобелевскую награду в 2015 году дали «за многоголосное творчество – памятник страданию и мужеству в наше время». Многоголосие, видимо, это завуалированное определение беспринципности. Сегодня ты поёшь оды чрезвычайке, а завтра ничтоже сумняшеся обличаешь «кровавый режим». Разница между «строгим» и «многоголосным» творчеством так велика, что даже обидно за Бунина.

Через несколько лет после смерти Ивана Евсеенко я случайно обнаружила в архиве электронной почты письмо от него – почему-то не прочитанное мною вовремя. К отправлению была приложена повесть «Вторая учительница». С посвящением – «Виктору Ивановичу Лихоносову».

Повесть – автобиографическая, действие её происходит в 1953 году. В сельскую школу приехала работать немолодая, одинокая горожанка из «бывших». Мужа и сына она потеряла на недавней войне. В день, когда в газете «Правда» было напечатано известие о кончине Ивана Бунина, Ольга Сергеевна Гончарова пренебрегла программой и рассказала своим четвероклассникам о великом русском писателе, прочитав им рассказ «Лирник Родион». Из дореволюционной книги, которую принесла в школу.

Этот её поступок окажется в сердцевине конфликта с «идеологически правильным» директором школы по прозвищу Дециметр. После «проработки» на педсовете учительницу вынудили уехать из села. Прощаясь с мальчиком, от лица которого идёт рассказ, она дарит ему заветную книгу:

«– Возьми на память, – тихо сказала Ольга Сергеевна и ещё тише, уже почти шёпотом, добавила: – И да хранит тебя Бог…»

Вот так, из рук в руки, от сердца к сердцу, преодолевая догмы различных «измов», люди спасали красоту, душу народа, русскую речь. Вопреки тем, кто насаждал – террором, законом, номенклатурным насилием, цензурой – другую, уродливую, изломанную действительность, утверждая, что она-то и есть единственно правильная, и потому мы должны покоряться чужой воле бездумно, не размышляя.

«Часто думаю о возвращении домой. Доживу ли? И что там встречу?» – это из дневников Бунина 1943 года.

В 49 лет он стал эмигрантом, «русским изгнанником», категорически не принял большевизм, заклеймив разрушение государства и старой России в книге «Окаянные дни» (в СССР была запрещена). В её основе – дневниковые записи времён революции и Гражданской войны. «Шёл через базар – вонь, грязь, нищета, хохлы и хохлушки чуть не десятого столетия, худые волы, допотопные телеги – и среди всего этого афиши, призывы на бой за третий интернационал. Конечно, чепухи всего этого не может не понимать самый паршивый, самый тупой из большевиков. Сами порой небось покатываются от хохота».

Удивительное дело, но в 1991 году, когда Бунин совсем уж «вернулся домой», когда все ограничения с его имени были сняты, в России вновь начались «окаянные дни», растянувшиеся на долгие годы. Они вместили обнищание народа, расстрел Дома Советов, войну на Северном Кавказе, энтузиазм воровского интернационала, объединившегося для грабежа богатств сверхдержавы. Кровь, горе и смерть! И – насильственная эмиграция десятков миллионов русских. В одночасье они оказались на чужбине, в изгнании, цинично преданные властвующими иудами.

За это преступление – уничтожение государства – до сих пор никто не ответил.

Да, впрочем, и те, кто остался в пределах Российской Федерации, дома ли мы?.. Речь не только о национальных республиках, где русским часто напоминают, что они – «в гостях». Окажись Бунин в нынешней Москве, он бы ужаснулся тому, что в олимпиадных заданиях по литературе для старшеклассников наравне с Пушкиным фигурирует гражданка Израиля Линор Горалик[1], насаждающая россиянам мат и похабщину, что викторина для школьников в его музее гордо именуется «квестом». И как ловко всё подаётся – под предлогом якобы «современности», передовых взглядов исподволь прививается отвращение к русской речи. А всё родное, задушевное заменяется чужими, жёсткими, похожими на плевки, «квестами».

Вот что получилось: «новая Россия», в которую народ заманивали под предлогом возвращения к «истокам», к «истинной культуре», к тому же Бунину, оказалась ещё дальше от старой, имперской, дореволюционной, чем поздний Советский Союз. В ХХ веке мы были дважды уничтожены. Сначала от нас отрезали «белых» (враги народа), потом «красных» (совки и быдло). С кем же мы остались?!.. Видимо, с «синими», людьми нетрадиционной этической ориентации. «Их улыбки и речи их лживы, / И законы их лживы давно, – / Патриоты жратвы и наживы, / Пляска дьяволов, сексово дно».

Строки из «дневника» Валентина Васильевича Сорокина. Именно из рук нашего выдающегося поэта в разгар новейших «окаянных дней» я получила драгоценный подарок – пятитомное собрание сочинений Ивана Бунина 1956 года издания (составитель П.Л. Вячеславов). Книги – из личной библиотеки. В советское время огромные тиражи хороших изданий расходились мгновенно, «достать» их было непросто. И подумать только, двадцатилетний парень, в то время рабочий 1-го мартена Челябинского металлургического завода, живший в бараке, пропитанном духом тюрьмы – здесь ещё недавно держали заключённых, – читал Бунина!.. И не отрывочно, по верхам, а погружаясь в собрание сочинений, впервые вышедшее в СССР. После горячего цеха, тяжёлой смены на вредном производстве он открывал «Антоновские яблоки», «Лику», «Чистый понедельник», «Деревню», «Песню»…

Неужели эти строгие книги в обложках цвета морской волны с золотистой сеточкой на корешке так изменили его жизнь?!

– Возьми на память, – сказал мне Валентин Васильевич. – Бунин – очень русский писатель. Он поможет тебе. Ведь дело-то литературное очень трудное…

Прошло – да что там! – пролетело двадцать лет, и в Москве, в Центральном доме литераторов, я вела вечер «Ивану Бунину и русскому слову посвящается». Год был неюбилейный, но что-то толкнуло меня: «Надо сделать!»

В день рождения писателя зал был занят, и в ЦДЛ предложили другую дату – 23 октября. Вышло даже лучше, символичней. После перехода на новый стиль Бунин отмечал день рождения именно 23-го, поскольку в ХХ веке разница между календарями составляла 13 дней. Вот запись из парижского дневника: «10/23 окт. 22 г. День моего рождения. 52. И уже не особенно сильно чувствую ужас этого. Стал привыкать, притупился».

На вечер я принесла четвёртый том из подаренного собрания сочинений. С рассказом «Журавли». Этот этюд подтолкнул меня к написанию собственных «Журавлей». Нет, я не подражала Бунину, а сознательно, демонстративно продолжала его тему. Вопреки главенствующим модам времени.

Зов слова – тоска по красоте. Голос мой звенел:

– Если бы Валентин Васильевич Сорокин не привил мне любовь к точной и страстной прозе моего земляка, не было бы сегодняшнего вечера. Какой красивый писатель! Какой красивый поэт! Пусть прозвучат стихи Валентина Сорокина «Журавли», посвящённые русским людям, насильно превращённым в эмигрантов.

И, сбиваясь от волнения (Автор слушает меня! Бунин – на портрете! Полный зал народу!), читаю: