— Не Горан, — рассеянно сказал князь и перевернул газетный лист. — Расписание скачек? У нас что, скачки начались?

— А ты не знал? — удивилась Мария. — Парни из племени каракул угнали отару овец у племени сабир. Сам знаешь, большого похода давно не было, вот молодежь и бесится со скуки. Удаль ведь надо куда-то деть. Их поймали, крепко побили, а овец отняли. Они за сабли схватились было, но старики остановили. Вовремя вспомнили, что за междоусобицу ты им такую виру пообещал, что придется последние штаны снять. Вот они и вызвали друг друга на состязание. Кто победит, тот получит в награду такую же отару, аргамака и хвалебную песню. По всей степи весть пошла, и остальные ханы сказали, что они ничем не хуже. И тоже всадников выставили. У них в кочевьях своих дураков хватает, которым силушку девать некуда.

— Так это что же, мы до спорта доросли? — задумчиво сказал себе под нос князь и позвонил в колокольчик. — Владыку Григория позовите ко мне!

Владыка прибыл быстро, ведь его дом стоял прямо за воротами княжеского замка. Княгиня из кабинета мужа уходить не стала и налила себе еще одну чашку кофе, щедро плеснув туда молока. Теперь она пила его вдумчиво, и даже с некоторым удовольствием. Впрочем, осталась она не из-за кофе. Она чувствовала немалый шанс прикоснуться к чему-то новому и необычному, что обещало радикальный пересмотр гардероба и приятную панику среди дуреющих от безделья жен нобилей. Нюх у княгини на подобные вещи был просто собачий, и она уже представила себе модель новой шляпки, которой посрамит этих лишенных всяческого вкуса куриц. Жены братиславских богатеев по варварской привычке всё еще продолжали увешиваться золотом, считая это признаком красоты и стиля.

— Звал, княже? — спросил Григорий, плюхаясь в резное кресло. Его статус уже давно был таков, что лишь немногим уступал княжескому, поэтому он мог позволить себе некоторые вольности. Христианство в Словении крепло год от года.

— А скажи мне, владыка, когда последняя Олимпиада была? — оторвался князь от газеты, где на последней странице, в самом низу, ушлые монахи умудрились тиснуть объявление о продаже «ладьи доброй, из единого дерева рубленой, с бортами, насаженными дубовой доской в три пальца толщиной. Недорого!».

— В сто десятом году Эры мучеников, — не задумываясь, ответил Григорий. Это было несложно, ведь многие имперские документы до сих пор датировались несуществующими олимпиадами. — В триста девяносто четвертом, если считать от рождества Господа нашего Иисуса Христа.

Тут Григорий перекрестился, а княгиня последовала его примеру.

— Император Феодосий запретил бесовские игрища, — продолжил он. — Ревностный к вере государь был. Пусть благословенно имя его будет!

— Это не тот Феодосий, при котором христиане Мусейон Александрийский разорили, а женщину-философа Гипатию устричными ножами на куски порезали? — поддел его князь.

— Тот самый, — хмуро отвел глаза Григорий. Эти несообразности его, как человека широчайших взглядов, угнетали чрезвычайно.

— А как ты относишься к тому, чтобы Олимпиады снова проводить? — спросил князь, но увидев побагровевшее от негодования лицо архиепископа, добавил: — Под патронажем твоей епархии, конечно…

— Ф-ф-фу! — Григорий вытер пот, выступивший на лбу.

Это было очень неожиданно, но и сулило немалые перспективы. Олимпиады запретили не из-за того, что там кто-то соревновался. Вовсе нет! Просто в то время поклонение старым богам еще цвело буйным цветом, а Олимпиада, переполненная языческими ритуалами, являлась одним из символов прежней жизни. Собственно, из-за этих самых ритуалов ее и запретили. А соревноваться в силе никто запрещать и не думал. Скачки до сих пор — любимое развлечение столичных горожан. И плебса, и знати, и даже святых отцов. Многие так и живут, от забега до забега.

— Так что думаешь? — пытливо посмотрел на него князь.

— Думаю, если демонов языческих славить не будут, то нет в той затее греха! — решительно сказал Григорий, но потом смутился. — Точнее, есть, но он простителен. В Писании про безнравственность таких соревнований ничего не сказано. А мне, княже, приходится иногда грехи убийства и прелюбодеяния отпускать. Что там те скачки! Мелочь! Благословляю!

— Скачки, бег, метание копья, стрельба из лука, штанга, кулачный бой…, — поднял глаза к потолку князь. — Тут ведь как развернуться можно! О-го-го! И это только летние виды!

— Ты ведь, государь, затеял это, чтобы людей сплотить? — спросил его Григорий, и Самослав молча кивнул.

— Хорошее это дело, — улыбнулся Григорий. — Вся Греция на время Олимпиад перемирие устанавливала. Каждый себя эллином чувствовал, а не афинянином или жителем Коринфа. Благое это дело! Давай следующим летом и проведем!

— Следующим летом я не смогу, — поскучнел князь. — У меня большой поход намечается. И пока в том деле слишком много неизвестных, владыка. Я могу сразу вернуться, а могу и на пару лет застрять. Это во многом зависит от того, что за весть нам Вацлав принесет.

В то же самое время. Карфаген. Африканский экзархат. Империя ромеев.

Что делает нормальный грек, когда его город берет в осаду орда варваров? Коста не угадал. Правильный ответ таков: он устраивает праздник с музыкой, танцами и веселыми девками. Он надирается до невменяемого состояния и узнает, что в городе хозяйничают дикари только утром, когда его кто-то нежно пощекочет копьем и поведет на площадь, где уже сидят его соседи и родственники, приготовленные для продажи. Сиракузы, Антиохия, Карфаген и множество других городов потеряли свою свободу из-за легкомыслия жителей, недооценивающих врага. Нет ошибки страшнее, чем эта! Это Косте в бытность его в Новгороде вдолбили намертво. Потому-то они никуда не спешили, перекрыв все трое ворот, что вели из великого когда-то города.

К удивлению Косты, здесь лишь немногие слышали про Ганнибала. Опускающаяся на мир тьма невежества не обошла стороной и Карфаген, который за последнее тысячелетие был разорен дотла трижды: римлянами, вандалами и снова римлянами, а потому выглядел теперь, как самый обычный городок ромейского Востока, пыльный и скучный. Каменные здания со сводчатыми окнами и черепичной крышей были отстроены лишь в центре, а по окраинам лепились невысокие глинобитные лачуги с плоской крышей, в одной из которых и прятался предатель Никита. Театры и цирк пришли в запустение, базилики стали церквями, а акведук пересох навсегда. Так было повсеместно. Города пустели, а жители их перебирались на землю, бросая ремесло, которое уже не могло их прокормить. И все-таки несмотря на голод и чуму, в римской провинции Африка проживало не меньше людей, чем в Египте. Пшеница, мед и оливковое масло производились здесь в невероятном изобилии. Африка была богата, и с каждым годом все меньше нуждалась во власти константинопольских императоров, впавших к тому же в монофелитскую ересь.

Командовал операцией лично Вацлав Драгомирович, а потому все окрестные кривые улочки были разведаны заранее, дыры в заборах пересчитаны, а пути возможного отступления перекрыты. На все это ушло несколько часов, после чего парочка крепких парней, изображавших подгулявших матросов, вломилась в неприметный домик, стоявший у западных ворот. Впрочем, они тут же вышли оттуда.

— Он мертвый там, — хмуро сказал Косте воин, взмахом руки приглашая в дом. — Зарезали!

Никита лежал на полу, разбросав руки, а на его лице было написано удивление, которое не смогла стереть даже смерть. Он покинул этот мир небыстро. Его ударили несколько раз в живот, а потом в грудь. И убили его не один день назад. В доме изрядно воняло.

— Эк его раздуло! — поморщился Коста. — Едва узнать можно.

— Он знал того, кто его убил, — задумчиво повел взглядом по сторонам Вацлав. — Следов борьбы нет. Он не ожидал этого.

Они осмотрели домишко. Самая обычная лачуга, слепленная из обожженного на солнце кирпича. Крошечное окошко, куда едва влезет кулак. Излишество в этом климате, где пустынные суховеи несут порой огромные тучи песка. Грубый стол и широкая скамья, она же постель. Посуда на столе, пара кувшинов с тухлой водой. Сундук… Что в сундуке? Да ничего необычного. Смена одежды, кинжал, бляха с вороном и пара сандалий. Денег нет. А это еще что?