Было восхитительно просто лежать в кровати этим утром. Чувствовать легкие волны вибраций, очень ясных и отчетливых. Они чувствовались в руках и ногах, но главным образом были сосредоточены в нижней части туловища. О чем это свидетельствует? Означает ли это, что я расслабилась, а напряжения из прошлого растворились?

Я сосредоточилась на своем сердце и очень отчетливо ощутила, насколько оно открыто, – это было связано с воспоминаниями об эмоциях, которые я испытала в присутствии Кена накануне вечером. Со стороны сердца поднялась удивительно мощная волна; потом она опустилась в центр тела, а затем снова поднялась к макушке. Такая приятная, такая блаженная, почти до болезненности, – в ней были боль, томление, стремление вовне, желание, вожделение, открытость, уязвимость. Так бы я, наверное, чувствовала себя все время, если бы не защищалась, если бы отпустила свои способы защиты… И все же это изумительные ощущения: обожаю это чувство, очень живое и настоящее, насыщенное энергией и теплом. Словно моя сокровенная суть вдруг пробуждается к жизни.

После этого мы с Кеном не виделись неделю. Он сказал, что ему надо съездить в Лос-Анджелес, а по возвращении он свяжется со мной. Он снился мне еще дважды после своего отъезда. На каком-то глубинном уровне я отчетливо ощущала, что наша встреча стала знаковой, что в ней был особый смысл, но на сознательном уровне я пыталась отбросить эти мысли: а вдруг я что-то выдумываю, строю воздушные замки? В конце концов, у меня было немало разочарований в прошлом. К тому же, собственно говоря, а что произошло? Несколько объятий, несколько сновидений.

Когда неделю спустя мы отправились на наше первое настоящее свидание, Кен все то время, что мы ужинали, рассказывал про свою бывшую возлюбленную, к которой он ездил в Лос-Анджелес. Если сейчас ему напомнить об этом, он смущается. Но я помню, что меня это повеселило. Получалось, он пытается замаскировать свои чувства, заводя разговор о другом человеке. Впрочем, с этого момента и впредь мы все время были вместе. Даже если находились порознь, каждый знал, что делает другой. Но большую часть времени мы проводили вдвоем, мы не любили быть в разлуке друг с другом. А когда мы встречались, нам нравилось оставаться рядом, прикасаться друг к другу. У меня было чувство, что я за долгое время изголодалась по нему – не просто физически, а эмоционально и духовно. И был единственный способ утолить эту жажду: быть рядом с ним так часто, как возможно. Я словно черпала от него энергию на всех уровнях.

Как-то одним дивным вечером в начале сентября мы сидели на веранде моего дома в городке Мьюир-Бич и пили вино; нас окружали ароматы Тихого океана и эвкалиптовых деревьев, тихие звуки летнего вечера: шум ветра в листве деревьев, далекий лай собак, звук волн, где-то внизу ложащихся на берег. Каким-то образом мы умудрялись пить вино, полулежа друг у друга в объятиях, – фокус не из простых! После нескольких мгновений молчания Кен спросил: «С тобой что-нибудь похожее происходило раньше?» Не раздумывая ни секунды, я ответила: «Никогда. Ничего подобного. А с тобой?» – «Тоже ничего похожего». Мы рассмеялись, и он сказал, пародируя интонации Джона Уэйна: «Тут что-то большее, чем просто мы с тобой, пилигрим»[15].

Мысли о Кене стали преследовать меня. Мне нравилась его манера ходить, разговаривать, двигаться, одеваться и так далее. Его лицо возникало передо мной каждую секунду. Это стало причиной нескольких неприятных ситуаций. Как-то раз я пошла в магазин, чтобы купить несколько его книжек. Как всегда, поглощенная мыслями о нем, я выехала с парковки и оказалась прямо на пути приближающегося фургона. За все годы, что я вожу машину, я ни разу не попадала в аварию. В другой раз, вечером, я собиралась встретиться с Кеном и, снова переполненная мыслями о нем, забыла обо всем остальном. И вот при подъезде к мосту «Золотые Ворота» в машине кончился бензин.