Я не мог поверить, что Фрэнсис и Роджер наконец-то сошлись во мнениях. Терри Киллам. Очень красивая, невероятно умная, у нее превосходное чувство юмора и потрясающая фигура, она занимается медитациями и пользуется всеобщей симпатией. Звучало слишком красиво, чтобы быть правдой. Если она настолько хороша, то почему рядом с ней никого нет? Все время я относился скептически к этой затее. «Опять двадцать пять, – думал я, набирая ее номер, – еще одно свидание вслепую». Всевозможные ритуалы, которые надо соблюдать при этом, были мне ненавистны хуже зубной боли. В конце концов, почему бы не умереть одиноким, жалким и несчастным? По-моему, это лучше, чем вечно ходить на свидания.
У меня было обыкновение проводить лучшее время года с Фрэнсис Воон и Роджером Уолшем[12] в замечательном доме в Тибьюроне, принадлежавшем Фрэнсис, где нижнюю комнату приспособили специально для меня. Фрэнсис к тому времени была заметной фигурой: бывший президент Ассоциации трансперсональной психологии, будущий президент Ассоциации гуманистической психологии, автор нескольких книг, из которых самая примечательная – «Внутренний ковчег» (The Inward Arc); не говоря уже о том, что она была красива и выглядела намного моложе своих сорока с небольшим. Роджер родился в Австралии, но последние два десятка лет прожил в Штатах. В течение рабочей недели он преподавал в Калифорнийском университете в Ирвайне, а на выходные прилетал сюда, чтобы быть с Фрэнсис. Получив в Австралии степени, эквивалентные американским степеням доктора медицины и философии, он тоже написал несколько книг; совместно с Фрэнсис они редактировали самое известное (и лучшее) введение в трансперсональную психологию – книгу «Пути за пределы эго». Роджер был для меня как брат, в моей жизни раньше никогда такого не было. И вот все мы обосновались на Парадиз-драйв и жили как небольшая и дружная семья.
Разумеется, в этой семье не хватало одного человека – женщины, моей супруги, – поэтому Фрэнсис и Роджер старательно осматривали все вокруг в поисках подходящей кандидатуры. Фрэнсис предлагала вариант, а Роджер вполголоса бросал мне: «Она, конечно, не красавица, но ведь и ты тоже». Потом кого-нибудь предлагал Роджер, а Фрэнсис говорила мне: «Она, конечно, не семи пядей во лбу, но ведь и ты тоже». Главное, что я запомнил, – что целый год, с кем бы я ни знакомился, впечатление было одно: Роджер и Фрэнсис никогда не сойдутся во мнениях по поводу женщины.
Но в один прекрасный день, примерно год спустя, Роджер пришел и сказал: «Самому не верится, но я нашел для тебя идеальную женщину. Не понимаю, почему я не вспомнил о ней раньше. Ее зовут Терри Киллам». «Конечно, – подумал я, – проходили. На этот раз обойдусь».
Три дня спустя пришла Фрэнсис и сказала: «Просто невероятно. Я нашла для тебя идеальную женщину. Не понимаю, почему я не вспомнила о ней раньше. Ее зовут Терри Киллам».
Я был поражен. Фрэнсис и Роджер согласны друг с другом? И не просто согласны, а полны энтузиазма? «Наверное, – подумал я, – это невиданная красавица, которая благотворно подействует на мою душу». Я взглянул на Фрэнсис и как бы в шутку сказал: «Я женюсь на ней».
Из дневников Трейи
Наше знакомство было необычным. Выкроить время, которое устраивало бы обоих, оказалось нелегко, и в конце концов мы договорились встретиться в доме общего приятеля, у которого был роман с моей школьной подругой (а у нее, кроме прочего, когда-то были отношения с Кеном). Я пришла после девяти вечера, по окончании рабочего дня (я принимала клиентов). Мы с Кеном едва успели поздороваться, как наши друзья стали обсуждать какие-то очень серьезные проблемы в своих отношениях. Кена попросили быть «фасилитатором»[13], или «психотерапевтом на этот вечер», и следующие три часа мы работали над их проблемами. Нетрудно догадаться: Кен предпочел бы провести вечер иначе, но он оставался в своей роли, пребывал в состоянии сосредоточенного присутствия и по-настоящему чудесно себя проявил, работая над потаенными и сложными аспектами их взаимоотношений.
Мы с Кеном так и не поговорили: у нас просто не было такой возможности! Большую часть времени я потратила на то, чтобы привыкнуть к его бритой голове, которая меня нервировала. Вид спереди мне нравился, но вот сбоку… в общем, к этому надо было привыкнуть. На меня произвело сильное впечатление то, как он работал, его деликатность, чуткость и сострадательность, особенно когда дело касалось женщины и ее трудностей в отношениях, в частности связанных с желанием иметь ребенка.
В какой-то момент все мы отправились на кухню, чтобы выпить чаю. Кен приобнял меня. Я почувствовала легкий дискомфорт, ведь я была едва знакома с ним, но тоже медленно приобняла его. А потом что-то заставило меня обнять его обеими руками и закрыть глаза. Я почувствовала нечто – чувство, которое невозможно описать. Тепло, ощущение близости, взаимопроникновения, соединения – чувство, что мы с ним одно целое. Я позволила себе на один миг окунуться в эти ощущения, после чего, удивленная, открыла глаза. Моя подруга смотрела прямо на меня. Я не знаю, заметила ли она то, что произошло; могла ли она это объяснить.
Что же это было? Что-то вроде узнавания – узнавания за пределами нашего мира. Было совершенно безразлично, сколько слов до этого мы успели сказать друг другу. Это было чувство мистическое, внушающее суеверный трепет, которое возникает лишь раз в жизни. Когда наконец в четыре часа утра мы стали уходить, Кен обнял меня перед тем, как я села в свой автомобиль. Он говорил, что сам был удивлен: ему вообще не хотелось меня отпускать. То же ощущала и я: словно мое место было в его объятиях, и это было почти сверхъестественное чувство.
Той ночью Кен явился мне во сне. Мне снилось, что я выезжаю из города через мост [ «Золотые Ворота»[14] ] – так и было предыдущей ночью, – но только по мосту, которого там на самом деле не было. Кен следовал за мной на другой машине, и мы должны были с ним встретиться в каком-то месте. Мост вел в волшебный город, он немного напоминал обычный, но ощущался каким-то неземным, преисполненным значением, смыслом, а главное – красотой.
Любовь с первого прикосновения. Мы и пяти слов не сказали друг другу. А по тому, как она смотрела на мой бритый череп, я бы предположил, что любовью с первого взгляда здесь и не пахнет. Я, как почти все вокруг, оценил красоту Трейи, но ведь я ее совсем не знал. Когда же я обнял ее, то почувствовал, что дистанции, отчуждения между нами словно не бывало; казалось, что происходит какое-то взаимопроникновение. Возникло ощущение, что мы с Трейей были вместе в течение многих жизней. Это чувство казалось совершенно реальным и очень явным, и я не понимал, что мне со всем этим делать. Мы с ней к тому моменту не успели даже толком поговорить друг с другом, так что и не подозревали, что оба испытываем одни и те же чувства. Помню, я подумал: «Отлично. Сейчас четыре часа утра, а я пережил какой-то странный мистический опыт, дотронувшись до женщины, с которой я не знаком». Да, объяснить все это было непросто…
В ту ночь я не мог заснуть: образ Трейи заполонил мое сознание. Она действительно была красива. Но в чем же все-таки дело? Казалось, она вся лучилась энергией, сиявшей во все стороны, – энергией мягкой и спокойной, но при этом невероятно мощной и сильной; энергией, в которой были мудрость и исключительная красота; но главное – это была энергия жизни. В этой женщине было больше ЖИЗНИ, чем во всех, кого я когда-либо встречал. Ее манера двигаться, держать голову, эта улыбка, которая осеняла ее самое открытое и откровенное лицо на свете… О господи, какой же живой она была!
Ее глаза смотрели на все и сквозь все. Не то чтобы у нее был пронизывающий взгляд – от такого веяло бы чрезмерной агрессивностью, – просто казалось, будто она видит все насквозь и готова принять все, что видит; словно ее глаза были рентгеновскими лучами – деликатными и сочувствующими. «Ее глаза привержены истине», – решил я в конце концов. Когда она смотрела прямо на тебя, ты мог с уверенностью сказать: это человек, который никогда тебе не солжет. Ты мгновенно проникался доверием к ней: ее необычайная цельность, казалось, насквозь пропитывала даже ее изящные движения и манеры. Она казалась самым уверенным человеком на свете, хотя ни тени гордыни или бахвальства в ней не было. Я даже задумался: а бывает ли так, что она нервничает; по крайней мере, это было трудно себе представить. Но, помимо этой почти пугающей цельности ее характера, были глаза – танцующие, все насквозь видящие, не настырные, а скорее всегда готовые к веселью. Я подумал: этой женщине наверняка все дается шутя, вряд ли хоть что-то может ее напугать. Ее окружала легкость, в которой была искренность, но ни тени серьезности; со своим переизбытком живости она могла позволить себе идти по жизни легко, а если бы вдруг захотела, то преодолела бы силу земного притяжения и взлетела к звездам.
