Раньше бы Вей уперся из принципа. Но не сейчас.

— Ты прав, Хэ Онь, — проговорил он. — Благодарю.

Вей сначала обмылся в походном душе и переоделся в выделенную ему военную форму — ему казалось кощунственным войти туда, где провел последние дни дед, не очистив тело. Помощник, выделенный ему, молодой боец, отправился за ужином, а Вей, скрипяще-чистый, снял перед шатром обувь и шагнул внутрь.

И сердце сжалось — потому что внутри было просто и аскетично: циновка, невысокий столик, сундучок с личными принадлежностями, подставка с несколькими ве-лой, шелковой национальной одеждой, так любимой дедом, — и в то же время едва заметно позвякивали на столе крохотные колокольчики на подставке, играя с потоками воздуха, а на поверхности чаши для омовения рук плавали розовые лепестки.

Вей прижался лицом к шелку ве-лой и несколько раз вдохнул и выдохнул. А когда отстранился, на ткани остались мокрые пятна.

Снаружи донесся запах еды, показавшийся ему невероятно вкусным — что он там успевал поесть за эти дни? Но Вей сел на циновку, скрестив ноги, закрыл глаза, и мысленно позвал отца. Цэй Ши, будущий император, откликнулся сразу. Словно ждал этого все это время.

«Я счастлив слышать тебя, сын, — раздался его голос в голове. — Мое сердце просит поговорить с тобой сейчас, ибо я знаю, что именно ты проводил моего отца и твоего деда в последний путь. Я хочу знать, как ты жил все это время, и чтобы ты знал, как мы ждем тебя. Но сначала я должен закончить траурную церемонию памяти Хань Ши. Отдохни. Я приду к тебе в сон через пару часов».

«Я не могу спать, потому что я должен уйти в Тафию, отец, — ответил Вей сдержанно. — Ты знаешь, что я обещал Мастеру защищать его жену, знаешь, что дед предсказал, что последний портал откроется, когда пройдут шесть суток после его смерти. Остались сутки. И теперь я знаю, что портал откроется в Тафии, в храме Триединого. Я должен идти туда — там не только жена Мастера, но и простые люди, к которым я… привязался. Сейчас во мне есть силы призвать равновесника, достаточно большого для того, чтобы отнести меня».

Цэй Ши помолчал.

«Ты ведь не будешь принуждать меня остаться, отец?», — спросил Вей Ши, готовый защищаться.

«Нет, сын, — ответил будущий император. — Если твой путь сейчас — путь воина, кто я, чтобы препятствовать ему? Дед пытался, и все же ты на поле боя. Об одном прошу — подожди, пока я освобожусь. Клянусь, что не буду запрещать тебе. И помогу. Раз один из Ши дал обещание, он должен его исполнить. Я закончу церемонию, затем мне нужно сходить к Колодцу: пусть я не коронован, но моя кровь тоже ему по вкусу. Клянусь, к утру ты будешь в Тафии. А сейчас отдохни. Силы тебе пригодятся».

Вей открыл глаза, покачнулся — все же он бесконечно вымотался за эти долгие дни боев. Выглянул из палатки, поднял оставленный у порога поднос с дымящимся чайничком, рисовой кашей и консервированным мясом, и поужинал так, будто это была лучшая еда в жизни.

А затем лег на бок на циновке, накинув на себя дедов ве-лой, и прикорнул, строго-настрого наказав себе проснуться через два часа.

Во сне девочка-Каролина печально обнимала его за толстую шею и гладила по шкуре. А он видел все словно со стороны — так устал, что и во сне спал. Валялся на боку у ручья и глаз открыть не мог.

— Мне очень жаль твоего дедушку, — говорила она ему в ухо, и он сонно дергал им. — Весь дворец оделся в темно-фиолетовый, уже несколько дней идут траурные мероприятия. Вы очень красиво радуетесь, Вей Ши, и очень красиво горюете, ты знаешь? Твои бабушки обрезали волосы… так странно, когда у тебя их три. Я видела твоего отца на церемониях, Марья Васильевна сказала, что нам нужно выказать уважение и присутствовать. Он постарел на десяток лет. И все его жены очень красивые… твоя мать — третья? У тебя ее губы и линия скул, я сразу поняла, что это она. И она такая молодая… А твои сестры и тети… само совершенство.

Речь ее лилась, как ручей, и он отдыхал, как большой кот, пригревшись у чужого тепла. И словно видел все церемонии ее глазами: и как в первый день овдовевшие императрицы и наложницы во главе с первой императрицей, бабушкой Вея, Сапфировой бабочкой Туи Сой Ши, в сопровождении всей большой семьи Ши, всех дядей, теть, сестер и высоких придворных, поднимаются на цветущий некрополь — туда, где захоранивают почивших Ши, высаживая над их могилами деревья и цветы, и кладут в могилу пряди волос деда, которые были у каждого из родных, и его коронационный наряд. А затем жены и наложницы обрезают волосы, которые растили всю жизнь, а ныне сыплют в могилу мужу — чтобы мягче было в посмертии. И все среди великанов-деревьев и могил исполняют Танец Прощания, медленный и величественный, под тоскливые звуки флейт и смычковых эрху́.

— Позавчера Пьентан запускал в воздух фонарики, и это было очень красиво. А сегодня твой отец призвал, наверное, тысячи журавлей, и крутился, раскинув руки, и что-то пел, а они огромной стаей крутились над ним, — говорила девочка, — а потом отпустил, и они полетели ввысь! Я это обязательно нарисую, это было так невероятно, Вей! Белые журавли в темно-синем небе поднимаются вверх и становятся алыми от далекого заката… Твоя тетя Юнлинь рассказала мне о вашем поверье, что журавли помогают душе быстрее подняться в небесные сферы. А еще листья на деревьях все пожелтели, словно осенью, но тетушка сказала, что через шесть дней они опадут и вырастут снова, опять весенними. — Он слушал и видел и полет сотен журавлей, и траурный наряд природы в честь великого Ши. — Как же жаль твоего дедушку… а я никого из своих не знала. И мама умерла, когда я была совсем маленькой. Я ее почти не помню. Не помню лицо, представляешь? — На нос ему капнула слеза и он заворчал. — Поэтому я тебя понимаю. Ты хотя бы говорил с ним, когда уже был взрослым. Мог обнять… Помнишь его голос… Тетушка Юнлинь сказала, что если я буду тренироваться, я смогу вспомнить. И смогу возвращаться в эти воспоминания.

Она долго так болтала, и он засыпал все сильнее, видя то, что происходило в Пьентане ее глазами, и чувствуя, как расслабляется тело. Затем он услышал сдавленное ойканье.

— Прости, что вторгся сюда, красная дева, — раздался тихий голос отца. Словно он опасался испугать девчонку. — Но мне нужно поговорить с сыном.

— Конечно, ваше высочество, — растерянно проговорила красная принцесса. — Я пойду. В другой сон. Подслушивать не буду, обещаю!

Вей хотел сказать, что ее надо будить, а то обязательно подслушает, но снова вышло лишь заворчать.

— Благодарю, — с изумительным спокойствием ответил Цэй Ши. Мягко толкнул стихии в лакуне — и Вей ощутил, когда они с отцом остались одни.

— Просыпайся, сын, — Цэй Ши коснулся его ладонью и полилась от него живительная родственная сила. — Поговорим.

Когда Вей очнулся, отец в человеческом облике стоял у ручья и с удовольствием оглядывал ментальную лакуну — ручеек, рябинку, лес. А Вей смотрел на него — отец был молод, всего сорок четыре года, повыше деда и пошире его — сказывалась и служба в армии, и дальше работа главным военным инспектором империи. Чисто выбрит — бороду Ши начинают отпускать после коронации. Изящество, свойственное всем Ши, сквозило в его движениях и жестах.

Они мало общались из-за службы и обязанностей отца и были почти чужими, но Вей с детства относился к нему с почтением.

— Как выросла твоя сила, — сказал отец с удовольствием. — Как рад я видеть тебя, сын.

— И я, отец, — ответил Вей Ши, поднимаясь на ноги. Поклонился, подошел ближе, поцеловал руку — отец обнял его, похлопав по спине, и отстранился.

— Покажи мне, как умер твой дед, — попросил он, садясь на берег.

И Вей, сев рядом, положил его руку себе на лоб и показал.

— Я всегда знал, что он велик, но теперь я понимаю, что он величайший из Ши, слава нашего первопредка, — сказал отец, когда увидел и бой, и смерть, и победу глазами Вея. — Я рад, что ты оказался рядом. Что смог помочь ему и проводить его, сын. И в посмертие он ушел, оставив свою кровь защищать Йеллоувинь. Но я знаю, что он усыпил тебя, когда ты приближался к Менисею. Как ты сумел проснуться?