— Эйх-э, прости меня, солнце Бермонта, что я так нехорошо ворвался к тебе, — проскрипел шаман слабо, когда за охранниками закрылась дверь. — Нехорошо, нехорошо. Но дело срочное, боялся не успеть до того, как заснешь. Несколько часов летел, но успел.

— Ты садись, — Полина, слушая, налила ему воды, подала, он жадно выпил, присел в кресло, смотрясь в нем крайне чужеродно.

— Слушай, медвежья жена. В полночь сегодня закончили мы Большое камлание. Пели песни, заглядывали в огонь, ходили вокруг костров-до-неба в большом круге, били в барабаны. Горе увидели, ай великое, — он говорил, а колокольчики на его одежде тревожно звенели. — Мои братья по духу полетели во все стороны, в ближние селения и дальние, а я к тебе направился, чтобы ты других правителей оповестила. Тьма вот-вот шагнет на Туру, солнечная королева, и не будет от нее спасения, кроме как под землей, высоко в небесах и в храмах Триединого. Бермонт стоит на камне, камень нас и спасет. Прикажи людям прятаться в подвалы, тем, кто в горах — в пещеры, а остальным — идти под защиту Творца. Не тронет тьма места, где есть его свет.

И тебе надо уходить вниз, в скалы, и всему городу. В ближайшие дни решится судьба Туры, и даже если выстоят те, кто составляет основу и суть нашей планеты, множество городов и селений будет сметено с лица Туры.

Тебе голос, дочь Воина. Отдавай приказы, есть у тебя еще время. Скажи, что селение можно спасти, если выставить вокруг служителей Триединого с защитной молитвой — они знают, какой. И если нет в селении храма или служителя, то пусть люди забираются в самые глубокие подвалы и там читают молитвы Хозяину Лесов. Отец Бермонта Михаил суть твердь земная, последним треснет он, а если уж падет, то и планеты не станет.

— Поняла, — сказала Полина без лишних вопросов. На часах было пять пятьдесят.

Она уже на ходу позвонила генералу Ульсену и за две минуты, очень четко и коротко передала ему суть разговора и свой приказ. Затем — Василине, которая не спала и находилась на каком-то совещании. И в конце, уже спускаясь в подземелье, отцу с Каролиной.

Тайкахе шел рядом с ней, слушая и одобрительно кивая.

Она успела спуститься в часовню и передать через фрейлин приказ леди Редьяле и всей замковой челяди тоже спускаться в подземелья — и заснула прямо у входа, сделав всего несколько шагов по светящимся мхам.

Шестое мая, 1.00 — 9.00 утра, Йеллоувинь, Менисей

21.00 — 05.00 по Иоаннесбургу

Как ни торопился Вей Ши вернуться обратно в Тафию, не мог он просто так уйти с поля боя — пусть даже битва закончилась и шло добивание сотен разбежавшихся и разлетевшихся инсектоидов. Но судьба решила так, что он остался единственным Ши императорской крови, который участвовал в бою, и поэтому нужно было зайти в командный пункт, известить о том, что уходит: ведь на него могли рассчитывать, его принялись бы искать. Как солдат он должен был доложить старшему по званию, как будущий император обязан был высказать благодарность генералитету и офицерам за умело разработанную стратегию битвы. Да и ментальную лакуну для общения с отцом спокойнее создавать из защищенного места, дабы не наткнуться на отбившегося инсектоида.

Путь к командному пункту Вею указал один из усиленных равновесниками бойцов. Наследник доехал туда с успевших подсохнуть за эти дни полей на медицинской машине с ранеными, спрыгнул с подножки в лесу, потому что тяжело было выносить отчаяние, боль, страх пассажиров. Кедры и лиственницы шумели так умиротворенно, будто недавно не звучали неподалеку взрывы и стоны умирающих. Вей шагал в ночи к освещенному лагерю и чувствовал, как постепенно отпускает его жесткое напряжение последних дней.

Заболел порез на шее, оставленный клинком убитого повелителя иномирян — впервые с ранения Вей ощутил этот порез, коснулся его, коснулся длинной серьги, которая так раздражала его и в результате спасла и ему жизнь, и весь Йеллоувинь. И улыбнулся — потому что девочка-Кейя, Каролина, сама того не ведая, и в этом оказалась прозорлива.

В лагере было живо, светило несколько наземных фонарей; в сотне метрах от кучно стоящих машин связи и командования, от больших штабных палаток, находился полевой госпиталь: там суетились врачи, туда подводили и подвозили раненых. Там же стояли огороженные ширмами душевые, парила прачечная, неподалеку пыхтела большая полевая кухня, пахло рисовой кашей с мясом и овощами.

У наследника Йеллоувиньской империи прозаически забурчало в животе. Вслед за способностью чувствовать физическую боль вернулся и голод.

Но он умел терпеть голод.

Пойманный по пути к штабу солдат, вытянувшись по струнке, доложил:

— Генерал Хэ Онь в штабной палатке заканчивает совещание по итогам боя, ваше высочество!

— Как ты узнал меня? — с удивлением спросил Вей Ши.

— По глазам, мой принц, — восхищенно отчеканил солдат. — Янтарем переливаются! Кто ж сейчас не наслышан, что вы появились в сердце битвы, убили императора иномирян и привели нас к победе?

Это бесхитростное и яркое восхищение было очень знакомым, очень искушающим — о, как он купался в нем почти все прошлые годы и как приятно было бы поддаться ему снова! Гордыня, та, что ранее возносила его высоко над простолюдинами, обрадованно подняла голову, но Вей сжал зубы и проговорил:

— Я сделал то же, что сделал бы любой боец нашей армии, солдат, будь у него моя сила. Каждый из нас привел Йеллоувинь к победе. И ты тоже. А повелителя иномирян победил мой дед, светлейший император Хань Ши. Никто иной с врагом бы не справился, даже я.

Он хлопнул замершего солдата по плечу и пошел дальше, к большой темно-зеленой палатке, почти растворившейся в ночи.

Генерал Хэ Онь, увидев наследника, встал из-за стола, сложил руки и поприветствовал его уважительным поклоном. Вей Ши тоже склонил голову — перед возрастом и заслугами командира, а затем, сдержанно и торжественно, как будто они были на приеме во дворце, поблагодарил всех поднявшихся.

Все выглядели измотанными, были здесь и раненые командиры подразделений, с перевязанными головами, руками — но и его лицо, одежду, руки, покрытые пятнами крови, грязи и инсектоидной слизи, разглядывали со страхом и благоговением. И снова словно вернулось одно из чувств — он почувствовал, как зазудела кожа, осознал, как несет от него кровью и потом, и понял, что никуда не сможет уйти, не вымывшись.

— Генерал, — проговорил он, — уделите мне немного времени.

— Конечно, мой принц, — отозвался Хэ Онь, готовый дать знак, чтобы остальные вышли из палатки. — Вы желаете поговорить здесь?

Вей качнул головой.

— Я скоро верну вас к совещанию, генерал. Не стоит срывать людей с места. Это дело нескольких минут. Прогуляемся.

Неспешно двигаясь от одной службы к другой, Вей рассказал о том, что должен уйти и на него дальше рассчитывать не стоит, а затем спросил о последних днях деда, и узнал, как высаживал тот семена равновесников, чтобы усилить своих гвардейцев, и как сам лично ходил в разведку. И как пил последний чай меж величественных старых лиственниц и кедров.

— Шатер его императорского величества все еще стоит, — голос генерала дрогнул и он указал на едва виднеющийся средь больших деревьев скромный шестиугольный шатер, у которого стоял почетный караул. — Никто из нас не посмел коснуться его вещей, а верный слуга светлейшего Хань Ши, Йо Ни, ушел в Пьентан с Ли Соем. Пусть теперь этот шатер пригодится тебе, янтарный принц. Я приставлю к тебе адъютанта и прикажу принести тебе ужин.

Вей некоторое время смотрел туда, куда указывал Хэ Онь. Горло вдруг свело. Он кашлянул.

— Не нужно адъютанта, генерал, — сказал он скрипуче. — Ты забыл, что по званию я рядовой гвардеец? У меня есть руки, я сам способен взять себе еды.

— То, что ты без звания, не лишает тебя твоей крови, — возразил старик. — Здесь каждый почтет за честь послужить тебе, мой принц. Я бы уважил твое желание, но ты сам говорил, что торопишься. Не отказывайся, это сэкономит твое время.