— Королева всегда была фикцией, — усмехнулся он. — Или скорее функцией. Чужой функцией, обеспечивающей чужую власть. Принцессе Веласкес передали планету во владение, но только в рамках имперского проекта усиления власти отца, а затем брата. А после переворота и Независимости… Ты сам на всю страну рассказывал, как кланы первую королеву поимели, ещё даже не наши, а имперские. Пока её дочка Джинни не развязала с имперцами войну. Я смотрел твои выступления.

А вот это приятно. Нет, я его всё равно грохну, à la guerre comme à la guerre, но всё равно приятно, что тебя знают и слушают.

— Власть на Венере всегда контролировали кланы. Контролируют они её и сейчас, — продолжил он. — Им нужны мигранты — они будут ввозить мигрантов. Сольют нас? Значит сольют. Будет обидно… Для меня и моих сотрудников. Но те, кто придёт на наше место, будут делать то же самое, Хуан! И никакая королева не в состоянии что-то изменить.

— Но ведь её привели к власти, я про Аделину Первую, люди! Простые шахтёры! С оружием в руках! А значит передали механизм реальной власти. Люди с оружием — это сила. Винтовка рождает власть, говорили в древности.

— Привели, дальше что? — Насмешка во взгляде. — Хуан, как там тебя, не могу выговорить твою фамилию. Да, винтовка рождает власть. Но её она только рождает! А вот поддерживает и удерживает отнюдь не винтовка. А экономика, экономические интересы. Кому на Венере принадлежит экономика? Кланам. И для того, чтобы управлять страной без такого атавизма, как избранница народа и её представительница, кланы создали мощный бюрократический аппарат. Армию верных им чиновников. И далее уже чиновники начинают работать на усиление позиций своих патронов. Шахтёры дали королеве реальную власть? Нет, не надо её забирать СРАЗУ. Но кто мешает это делать постепенно, шаг за шагом? Вначале вроде бы логичные и закономерные ограничения здесь. Потом вот тут. Затем тут. Потом вот тут и тут — ограничения для её дочери. А там — для внучки. А ещё, чтобы чиновничья армия не могла пострадать от действий одиозного полномочного монстра, попутно принимаются такие законы, с помощью которых можно вывести свою ценную креатуру из под удара. Из под любого прямого удара, кроме, разве, измены Родине! Так работает Система, Хуан. Убьёшь меня — не изменится ровным счётом ничего. Убьёшь всех моих сотрудников, кто годится для козла отпущения — снова вы ничего не получите. Потому, что сам механизм регулирования обществом власти, сместился, и работает вот так, а не как хочется. Атавизм королевская власть в двадцать пятом веке, нет — не берусь судить, но против исторических тенденций не попрёшь, а они говорят, что сила за кланами. Сила за Республикой.

— Теми кланами, кто легко предал собственное государство, убивал собственных рабочих для достижения политических целей — потому, что люди для них всего лишь ещё один, даже не самый важный ресурс?

— Такова жизнь, не я её придумал, — развёл руками сеньор. — С историческими тенденциями можно спорить, можно локально, на время откатывать назад, но они всё равно рано или поздно победят.

— А люди что? — усмехнулся я. — Вчера шахтёры привели к власти её пра-пра-прабабку, почему завтра им не вернуть как было, и не привести к власти её пра-пра-правнучку? По проторенной дорожке?

— Хуан, не смеши меня! — Сеньор хрипло рассмеялся. — Кто пойдёт воевать против кланов? ЭТИ?

«Эти» было брошено с таким презрением, что мне стало не по себе от неуважения к нашему народу. Это всё же мой народ, и я его представитель. Это уже личное, наверное. Додавлю гадину! Уничтожу собственными руками!

— А что не так с «этими»? — сдерживаясь, спросил я.

— Они — ни на что не способное быдло! — засверкал глазами сеньор глава департамента, подаваясь вперёд. — Когда-то, на заре освоения Венеры, каждый третий из них был пассионарием. Они осваивали суровую планету, сражались на ней с жестокой природой и атмосферой за выживание. Это были Люди с большой буквы! Человечища! Но прошли десятилетия, и их потомки, изнежились, превратились в стадо. Нас много миллионов! Миллионов, Хуан! А этих чёртовых мигрантов… Ну, не знаю, сотни тысяч. Может, миллиона два.

— Или пять, — поправил я.

— Как считать, — пожал он плечами. — Но почему-то никто не громит их гетто, расположившиеся по соседству, во вчера ещё спокойных районах. Никто не ставит их на место, когда борзеют. Не наказывает, когда эти отродья избивают и убивают наших — гварды за такие же взятки, какие вменяешь нам, выпускают их, иногда даже не доводя дело до суда. Никто не объясняет им, что они задержались на этой планете, Хуан! Нет пассионариев! Нет воли сражаться и отстаивать себя и свой мир!

— Мы берём взятки и легализуем их? — продолжил сеньор с жаром — его тоже повело. — А чего б не легализовывать тех, кто никому не мешает, чьё присутствие всех устраивает? У меня есть счета на Земле, есть домик в Мату-Гроссу. Не самая лучшая провинция для жизни, не у моря, но там всё равно свежий воздух, атмосфера и солнце. Почему я не могу выбрать домик в Мату-Гроссу, если ЭТИ сами не хотят постоять за себя? А раз они не хотят, значит это историческая тенденция, и у руля те, кто должен быть. Да, суровые люди, мы для них винтики, даже я со своим домиком. Завтра движением их пальца уберут любого из нас за свои интересы, и повторюсь, я такой же, как и любой из вас. Но ты можешь предложить что-то другое?

И что на такое сказать? Подонок. Просто подонок.

— Убей меня, Хуан! — горели огнём глаза этого подонка. — Давай, отведи душу. Вот только ты снова потерпишь фиаско — завтра перед тобой на моём месте будет сидеть какой-нибудь дон Педро, у которого также будет домик… В Рондонии, или Минас-Жераисе. Но ничего в стране при этом не изменится! Вообще ничего!

— Так что ты не там воюешь, юный друг, — продолжил сеньор тише, успокаиваясь. — Мы — винтики в машине, в которой претензии надо предъявлять не колёсам, а двигателю — почему он так работает? Мы всего лишь крутимся, но именно двигатель приводит в движение трансмиссию, которая вращает нас. Батиста. Ареола. Ортега. Феррейра. Монтеро. Манзони… Я сейчас только про тех, кто не замешан в перевороте, те как бы списаны. Возьми опергруппу и наведайся к ним, почему они это лоббируют, и «крышуют» нас и департаменты строительства и промышленности. И их проси изменить тренд. Может даже они тебя послушают… Первое время. — Усмешка.

«Угу, до моего силового устранения», — про себя произнёс я, ибо после такого билета на Нептун не может быть в принципе.

— Значит, считаешь, всё бесполезно? — А это я усмехнулся вслух.

— Да, — кивнул он.

— Проблема не в нас. Проблема в нас, в смысле венерианах, — продолжил тему в нужное русло я. — Пока мы не захотим стать пассионариями и вернуть себе власть, пока мы не решим выйти и сделать, именно СДЕЛАТЬ, как надо, а не говорить и писать в соцсетях, ничего не изменится. Так?

Он пожал плечами.

— Наверное. Чтоб ты ни сделал, вместо нас, меня и моих сотрудников будут сидеть другие люди. Но если ты меня грохнешь, то завтра, посмотревшись в зеркало, будешь не просто беситься от беспомощности. Сейчас ты потерпел фисако — это неприятно, но это историческая тенденция, с которой сложно бороться. Так бывает. А вот с моей смертью распишешься, что ты — слабак, который не ищет решений, а идёт на поводу у эмоций! Ты будешь ненавидеть себя за слабость, а это будет поступок слабака, Хуан.

— Так что хочешь — стреляй! — выкрикнул он. — Если ты на самом деле юнец на гормонах, и тебя зря пророчили в принцы-консорты. Давай, слабак ты или мужик с яйцами?

Браво! Что за аргументы! Приятно беседовать с умным и грамотным человеком, не боящимся открыто говорить сложные вещи. А ещё… Как же хочет жить эта скотина! Вон, руки сложил лодочкой, ждёт решения, и какую демагогию развёл!

…Как раз такую, какую я и хотел от него услышать. В прямом эфире на всю планету. Но мне нельзя показывать, что доволен. Принцип «быть, а не казаться» никуда не делся, я не могу играть мальчишку — я должен им себя на самом деле чувствовать.