Хранитель спотыкается, падает на одно колено и вытягивает одну массивную руку, пытаясь устоять на ногах. Наконец-то его голова оказалась в пределах досягаемости, даже для старого избитого воина, полагающегося на тело из израненной плоти и поврежденной бионики. Гурон поднимает топор и со всей силой обрушивает его прямо в то место, где обе шеи соединяются с телом.

Лезвие вонзается в измененную плоть и погружается до самой рукояти, шипя и плюясь, когда силовое поле искажает и разрушает материю, с которой оно соприкасается. Страж испускает последний беззвучный стон и опрокидывается на спину, а Гурон поворачивается, чтобы оценить дальнейший ход боя.

Фракн почти наверняка мертв, и только трое из отряда Яриэля остались целы, не считая самого чемпиона. Два кастелана магоса Даллакс лежат разбитыми вдребезги, сама магос двигается с легкостью человека, чье тело частично сломано — Гурон знает это не по наслышке, — но страж, с которым сражались ее подопечные, превратился в почерневшие, дымящиеся и раздробленные останки. Из почетного караула Вернгара выжило меньше половины, но Туразан и Придан Гарвак остались целы, а страж, с которым они сражались, был раздавлен, похоже, заклинанием, не отличимым от того, которое туземный колдун использовал для убийства рапторов. А сам Вернгар…

Подходит к постаменту, на котором покоится Эбеновый Коготь.

— Вернгар! — кричит Гурон, выхватывая свой топор и делая шаг к своему подчиненному и артефакту. Однако руки Вернгара уже протянуты и сомкнулись на Когте прежде, чем Гурон успел сделать второй шаг или произнести хоть слово.

— Во славу твою, лорд Гурон! — прорычал Отступник одновременно радостным и неискренним тоном. Он выхватывает Эбеновый Коготь со своего места и высоко поднимает его, а в голове Гурона мелькают образы, которыми демон дразнил его, пока он выслеживал Честь Макрагга.

Однако у него нет времени размышлять об этом, потому что над всеми ними что-то трещит. Для горы из стекла это не очень приятный звук.

— Вытащите нас отсюда! — рычит Вернгар, его голос резко становится более серьезным, и он бросается к Туразану и Гарваку. Гурон почти сразу же чувствует нарастание силы и шипит проклятие, но как раз в тот момент, когда он собирается вложить в нее свои метафизические пальцы, Гарвак заканчивает свое заклинание. Сила варпа поднимается синим огнем, скрывая их из виду, и через мгновение Гарвак, Туразан, Вернгар и его уцелевший почетный караул исчезают.

Вместе с Эбеновым Когтем.

Гурон лишь с бессильной яростью смотрит на то место, где они стояли. Он следовал за Отступником в этот жалкий мир, пробивался сквозь бесчисленных врагов, и все равно Вернгар сумел наложить свои жалкие ручонки на Эбеновый Коготь. Более того, он сделал это, несмотря на присутствие Гурона. Вместо того чтобы позаботиться о том, чтобы Вернгар никогда не смог заполучить артефакт, Гурон позволил ему продемонстрировать свое превосходство, завладев им. С ним и с Честью Макрагга Вернгар сможет склонить на свою сторону многие сердца и умы.

У Гурона во рту вкус пепла, но у него нет времени размышлять о своей ярости. Гора снова трещит, и из прохода, ведущего к сомнительной безопасности снаружи, доносится звон падающих осколков стекла.

— Лорд Гурон? — спрашивает Тагрон. Хускарл тяжело дышит — не лучший признак для космического десантника. — Какие приказы?

— А ты думаешь? — рычит Гурон. — Бегите!

Гурон Черное Сердце не должен был бежать, но теперь ему приходится.

Гора трещит над ним и вокруг него. Возможно, колдовство, удерживающее эту неестественную вершину, закончилось после того, как был удален Эбеновый Коготь; возможно, это запоздалая реакция на разломы в коре планеты в результате первоначальной бомбардировки Красных Корсаров; возможно, это просто прихоть Изменяющего Пути, протянувшего палец из варпа, чтобы поиздеваться над этим миром ради собственного удовольствия. Детали не имеют значения: пол покрывается трещинами, из которых начинают литься реки крови, сверху падает стекло, и Гурон намерен успеть выбраться наружу до того, как на его голову свалится что-нибудь более серьезное.

Что он будет там делать — вопрос совершенно другой, поскольку он сомневается, что склон горы окажется особенно безопасным местом, но даже величайшим стратегам иногда приходится иметь дело с несколькими вещами за раз.

Хамадрия предупреждающе стрекочет, и Гурон успевает отскочить в сторону, чтобы избежать падения куска стекла величиной с него самого, который разлетается во все стороны сверкающей шрапнелью. Он поднимает руку, чтобы прикрыть лицо, и слышит, как осколки бьют по его доспехам и доспехам остальных воинов.

Они поворачивают за изгиб туннеля, и теперь он видит свет в конце. Однако по стеклянному потолку над головой, быстрее, чем они бегут, проносится трещина, которая заканчивается у самого входа в пещеру.

Которая обрушивается внутрь.

Массивные куски стекла начинают падать, нагромождаясь и блокируя выход. Гнев в сердце Гурона нарастает по мере того, как тускнеет жуткий свет небес Кирена, и он шлет все проклятия, какие только может придумать, в варп, в основном в направлении Вернгара Отступника.

Могучие шаги обгоняют его, и он понимает, что двое из оставшихся кастеланов Гризы Даллакс идут впереди, их шаги учащаются, пока они не оставляют остальных членов группы позади. Как только они достигли блокады, они принялись за работу: они бьют по ней своими заряженными энергией кулаками быстрыми движениями один-два, которые не сможет повторить даже воин Адептус Астартес. Осколки стекла летят во все стороны, но автоматоны не обращают на них внимания, и, к изумлению Гурона, когда он настигает пару роботов, в помещении уже появляется свет.

— Боишься темноты, магос? — Смеется он.

— Темнота может мешать выполнению некоторых функций и может сделать человека без аугментаций уязвимым для хищников или врагов с более чувствительным оборудованием для обработки света, но сам по себе страх темноты был бы иррациональным, — отвечает Даллакс под звук ударов, пробивающих путь через стену из стекла. Третий кастелан почему-то стоит позади нее, вместо того чтобы присоединиться к расчистке, но свет его фонаря делает его для Гурона лишь темной фигурой, даже с его улучшенным зрением. На мгновение он задумывается, не собирается ли она напасть на него, но тут же отбрасывает эту мысль. Она не сможет покинуть этот мир без него, так зачем вообще вытаскивать их, если она замышляет предательство?

На слова Даллакс он ничего не отвечает: он ничего не боится, но быть раздавленным насмерть горой, хотя это один из самых бесславных концов, который он может себе представить, так что в данный момент не имеет смысла ее раздражать. Огромная глыба стекла раскалывается надвое, обломки разлетаются в стороны, и открывается щель, достаточная для того, чтобы в нее мог пролезть каждый участник их группы. Один из кастеланов пригибается, чтобы другие куски выбитого стекла не упали в щель и не преградили им путь, а второй протискивается вперед.

— Снаружи все еще имеется проходимая поверхность, — докладывает Даллакс.

— Хорошо. — Гурон выходит следом за кастеланом и активирует свой вокс, который оживает с обычным шумом и криками, сопровождающими любую зону боевых действий. — Говорит Черное Сердце. Кровавый Удар, ответь.

Несколько мгновений голос пусто трещит, передавая лишь отрывки разговоров между воинами на стеклянных равнинах внизу. Затем Гурон слышит голос Караццалана у себя в ухе, когда за ним следуют его хускарлы:

— Кровавый Удар на связи, лорд Гурон. Вам необходима эвакуация?

— Да, — мрачно говорит Гурон адепту Механикума. Остатки Бичевания уже выходят, в том числе и Яриэль, догнавший их, пока они ждали, пока кастеланы освободят им проход. Первый из автоматонов направляется к тому месту, откуда они пришли. Для Гурона это логично: послать сначала самого тяжелого и посмотреть, выдержит ли земля. Мы на склоне горы. Поторопитесь, потому что он начинает разрушаться.