Вернгар не смог предоставить координаты планеты, на которой, по его словам, находится Эбеновый Коготь, так что Призраку Разрушения придется подстраиваться под Честь Макрагга в пределах имматериума, пока Вернгар будет заниматься навигацией. Если же он погрузится в варп раньше, чем Гурон будет готов последовать за ним…

Гурон сосредоточится на тареллианском лидере. Он достаточно хорошо знает этих пришельцев, чтобы иметь представление о некоторых их обычаях, а их клятва едва началась. Они должны назвать свою родословную и имена всех членов своего отряда, чтобы все они были связаны одной клятвой. Затем они должны перечислить врагов, с которыми будут сражаться, и тех, с кем не будут. То, что Гурон не понимает их рычания, несущественно: клятва дается им, а не ему как таковому. Они благородны, в определенном значении этого слова, и свирепы.

И их можно использовать.

Гурон поднимает Коготь Тирана ладонью наружу и разводит пальцы, чтобы заставить тареллианцев замолчать. Он знает, что последует за этим, и он прав: ксеносы поднимаются на ноги, их гортанные клятвы переходят в рычание и рык, поскольку, согласно их убеждениям, их предложение верности не уважают и бросают им обратно в лицо. Оружие вынимается и приводится в готовность, выхватываются клинки, и начинают мерцать устройства, назначение которых Гурон не совсем понимает.

Вождь тареллианцев открывает рот, чтобы прореветь приказ к атаке.

Гурон активирует тяжелый огнемет, вмонтированный в ладонь «Когтя Тирана», и струя огненного прометия с ревом вырывается наружу, охватывая каплевидный кусок первых восьми шеренг ксеносов.

Объяснять ситуацию бессмысленно: тареллианцы не поймут и не простят. Что еще важнее, Гурон Черное Сердце не просит понимания низших существ. Если бы тареллианцы промолчали, они бы остались живы. Вместо этого они оценили свою мнимую честь выше, чем уважение к его власти или собственную жизнь. Они сделали свой выбор, и теперь им придется с ним жить. Или, вернее, умереть с ним.

Гурон выхватывает свой топор и бросается в толпу воющих пришельцев, его лицо искажается в смертельной ухмылке. Это не его желание и не его цель, ведь эти смерти ни на йоту не повлияют на Империум и не увеличат его собственную власть. Однако это необходимость.

Кроме того, он рожден убивать. При всех недостатках и промахах Империума, он отлично плодит убийц. Глупость заключается в том, что он пытается держать их на слишком коротком поводке и убеждает себя в том, что Адептус Астартес — не более и не менее чем убийцы.

— Подготовить Кровавый Удар! — прорычал он, когда четверо хускарлов приблизились к нему. — Я должен немедленно добраться до Призрака Разрушения!

Тареллианцы обречены, и они это знают, но без боя не сдадутся. Один из них, шипящая, пылающая развалина, вырывается из строя и бросается на Гурона с вытянутыми когтями, которые уже почернели от огня, поглощающего его. Гурон отмахивается от него ударом Когтя Тирана, и тот с воплем падает на землю где-то за его правым плечом. Гурон использует движение обратного взмаха, чтобы тут же нанести удар тем же оружием, который разрывает торс другого тареллианца и отправляет его обратно к своим собратьям, а затем поворачивается и обрушивает свой топор в ударе, который рассекает третьего пришельца по диагонали.

Гурон Черное Сердце — развалина, собранная воедино злобой, колдовством и механической изобретательностью, и его движения уже не обладают прежней скоростью, но это не значит, что он стал менее смертоносным в бою. Несмотря на то, что его оружие вряд ли можно назвать точным, его удары наносятся с тщательностью многовекового опыта, его шаги направляются завихрениями провидения варпа, а его сила так же свирепа, как и прежде. Он не может избежать всех ударов, которые наносят ему враги, но лишь немногие из них достигают цели: они отскакивают от округлой поверхности панциря, приземляются на пластину доспеха, а не пробивают сустав, или же парируются, пока ему кажется, что его череп расколется на две части.

Гурон ловит лезвие двуручного тареллианского топора ладонью Когтя Тирана и наносит удар ногой, разрывая в щепки то, что служило ксеносу ребрами, и отправляя его на землю. Затем он перестраивает хватку, чтобы перехватить рукоять, и замахивается вниз, чтобы вогнать клинок в голову тареллианца. Тот умирает, рефлекторно дернувшись, и Гурон проносится мимо него, не останавливаясь ни на секунду.

— Кровавый удар готовится к запуску, повелитель, — рычит Тагрон, разрывая пришельца пополам массивным силовым кулаком своего терминаторского доспеха: оружие менее древнее, чем «Коготь Тирана», но не менее смертоносное. Его комби-болтер трещит, убивая еще двоих. — Он будет готов к нашему прибытию.

— Хорошо, — ворчит Гурон и убивает еще одного тареллианца. — Дайте сигнал Призраку. Пусть они следят за Честью Макрагга и будут готовы к переходу, как только мы взойдем на борт.

— Отступник хочет опередить вас, повелитель? — спрашивает хускарл, находящийся по другую сторону от Гурона. — Грязный предатель! Его душа должна быть вырвана из тела!

— Мы все предатели, Рафкен, или ты забыл? — усмехается Гурон. — Я не рассказывал Вернгару о своих планах, и, кроме того, он мне еще пригодится. — Он отшатывается от клинка, вонзающегося ему в лицо, хватает руку, которая его держит, Когтем Тирана и быстрым щелкающим движением вырывает конечность. Тареллианец отшатывается назад, из него выплескивается сине-зеленая кровь, и Гурон отрубает ему голову своим силовым топором. — Но я дам тебе знать, когда ситуация изменится.

В воздухе раздается громогласный лай болтвинтовок. Гурон и его телохранители уже не сражаются в одиночку с массой ксеносов в тронном зале; почетная стража, стоящая снаружи, ворвалась внутрь через двери и направила оружие на тарелианцев. Гурон держит по крайней мере одного члена каждого из Орденов, перешедших к нему на службу, на подступах к тронному залу, отчасти чтобы подчеркнуть свою власть и влияние тем, кто приходит к нему с прошениями, а отчасти потому, что его забавляет соседство старых соперников и врагов. Теперь, однако, они действуют как единое целое, и хотя это не меняет результата боя, но значительно ускоряет его. Уже через несколько секунд никого из тарелианцев не осталось в живых, а воздух наполнился вонью кордита и туманом от крови ксеносов.

— Я хочу, чтобы здесь было чисто! — кричит Гурон, перешагивая через тела. Его не интересует, кто и как это делает — бригады рабов или колдун, который найдет применение мертвой плоти, — лишь бы к его возвращению тронный зал вновь обрел былую роскошь. А он знает, что так и будет: никто не желает недовольства тирана Нового Бадаба. — И я хочу, чтобы Кровавый Удар заработал на полную мощность, прежде чем мы взлетим!

Тагрон отдает приказы по воксу, пока они идут к парадной лестнице, ведущей на крышу Тернового Дворца. Младшие воины спешат повиноваться, ведь слава сопровождать Кровавого Грабителя — это то, чего жаждут все они.

Гурон поднимается вверх, с каждым шагом безмолвно проклиная Империум, ибо вот уже почти столетие он не может избавиться от страданий. Индоктринация, которой он подвергся, будучи неофитом Астральных Когтей, позволила ему не замечать боли, которая лишила бы сил человека без аугментации, а работа Вальтекса и Гарреона еще больше притупила ее, но никак нельзя обойти тот факт, что почти половина его тела была испарена и обожжена. Места, где его плоть соприкасается с биомеханикой, представляют собой постоянную рану, которая постоянно пульсирует в его сознании. Еще хуже фантомные боли, которые до сих пор мучают его, несмотря на то что конечности исчезли и полностью заменены протезами.

Более слабые умы сломались бы под воздействием непрекращающейся агонии или стали бы искать все более отчаянные сделки, чтобы облегчить ее. Гурону хорошо известно, что некоторые из приверженцев Нургла не чувствуют боли, те, кто принадлежит к Слаанеш, считают ее формой экстаза и используют для достижения новых высот; он знает, что последователи Кхорна черпают из нее силу в виде боевой ярости, а аколиты Тзинча способны изменить свое тело так, чтобы боль была изгнана полностью. Все, что ему нужно сделать, — это провести правильные ритуалы, произнести правильные заклинания…