Понедельник, 13 февраля 1989 года,

11 часов утра,

Лубянка

В холодный февральский день Чантурия сидел в своем служебном кабинете в заснеженном здании на Лубянке, предаваясь сладким мечтам о чахохбили, хинкали, приготовленных на пару, которые следует запивать добрым грузинским вином, о хачапури и шашлыках, о золотистом блеске яркого солнца, как вдруг…

– Капитан! К полковнику Соколову! Срочно, на полусогнутых!

Когда вызывает к себе в кабинет полковник Соколов, чувствуешь себя довольно неуютно. А если следствие идет уже четвертую неделю, а докладывать нечего и дело с места не трогается, – более чем неуютно. Нехотя Чантурия поплелся к начальству, стараясь идти помедленнее.

Полковник Соколов улыбался ничуть не чаще, чем глыба льда. Поэтому Чантурия немало изумился, видя на лице полковника что-то отдаленно напоминающее улыбку. Уголки губ поползли в стороны и приоткрылись, неожиданно обнажив с левой стороны верхнего ряда зубов целое богатство в виде двух золотых коронок.

– Сегодня в двенадцать ноль-ноль прибывает поезд из Тбилиси, – отрывисто сказал Соколов. – В нем арестованные. Приказываю: встретить поезд, принять арестованных и препроводить их в Московскую городскую прокуратуру.

«Арестованные? С чего бы это полковник так радуется каким-то арестантам?» – промелькнула мысль в голове у Чантурия.

– Поздравляю вас, капитан. И ваше отделение тоже.

– Благодарю, товарищ полковник. Могу спросить: за что?

– Можете. Потому что мы исполнили свой долг перед народом. Это и есть те самые налетчики, которые ухлопали нашего покойного друга господина Хатчинса. Только что пришло сообщение из Тбилиси. Убийц задержали, они во всем признались, документы в пути вместе с арестованными. Приятная новость, капитан. Все закрыто одним махом. И все сделано на основе информации, добытой вами и вашим отделением. Отличная работа. Американцы, чтоб их черти утащили куда подальше, могут заткнуться со своей фантастической методой, которую им все равно не хочется демонстрировать нам. Преступники у нас в руках.

– Они сознались? – спросил Чантурия.

– Да, сознались. Все вопросы прояснились. Вы их встретите. Вот, взгляните-ка на эту шифровку. Хорошая работа, капитан.

Золотые зубы все еще поблескивали во рту полковника, когда он, махнув рукой, дал понять Чантурия, что тот может идти.

Арестованные выходили из вагона. На пронизывающем ветру из их ртов вырывался пар. Он как будто уносил с собой отвернувшуюся удачу, сладкие мечты о теплом юге, откуда их отправили всего тридцать часов назад, без теплой одежды, в суровую московскую зиму. Они прижимались друг к другу, громко ругаясь и дрожа от холода.

Конвоиры, трое сержантов войск КГБ, каждый из которых был прикован наручниками к одному из арестованных, передали Чантурия документы и попросили расписаться в сопроводительной бумаге, а затем приказали арестованным поставить их подписи и отомкнули наручники. Они были одеты по погоде в теплые шинели, но все равно были не прочь опять оказаться в поезде и вернуться на теплый юг.

Один из арестованных был грузин, а двое других – русские. Грузин, согласно сопроводительным документам Акакий Шецирули, оглядел Чантурия с ног до головы.

– А что, в Москве всегда такой собачий холод? – спросил он по-грузински.

– Не холоднее, чем в прошлом месяце, когда вы здесь были, – ответил Чантурия.

Ответил он на русском языке, тем самым давая понять, что не хочет выделять грузина из числа других арестованных.

– Не холоднее? Рад этому, – сказал Шецирули по-русски с грузинским акцентом.

На лестнице, ведущей с платформы к поджидавшему их фургону, он замешкался, так как сильно хромал. Заметив, что Чантурия внимательно смотрит на него, он пояснил:

– Афганистан. Наступил на мину. На добротную советскую мину. Оторвало два пальца, но сама нога цела.

– Повезло.

– Везение – оно разное бывает.

– Ну вам-то везет побольше, чем тому американцу, которого один из вас угрохал.

Чуть улыбнувшись, грузин прямо посмотрел в глаза Чантурия.

– А это я.

– А по какой же такой причине?

Шецирули, недоуменно передернув плечами, ответил:

– Такова уж профессия. Не знал я, что он американец. В следующий раз сперва будем паспорт спрашивать. Если убивать одних только наших советских, никто и внимания не обратит.

– Гребаные американцы шуток не понимают, – подал голос один из арестованных.

Всех троих усадили в фургон, туда же забрались и два охранника, а Чантурия сел рядом с третьим, он же и шофер.

Москва утонула в глубоком снегу, стояла стужа. Чантурия подумал: а из каких мест объявилась эта троица? Может, там еще холоднее? Долго он над этим не раздумывал.

Пятница, 16 февраля 1989 года,

3 часа дня,

Лубянка

Чантурия стоял последним в строю сослуживцев, дожидавшихся поздравления от полковника Душенкина. Он никак не мог поверить, что его будут поздравлять, пока полковник и впрямь не пожал ему руку. У него возникло чувство, что Душенкин и сам не верит в то, что произошло. Но все текло своим чередом, без сучка, без задоринки, как гладко катилась и сама зимушка-зима. А потом он увел подчиненных к себе в кабинет, и они распили бутылку шампанского – к великому неудовольствию Крестьянина: тот считал, что употреблять спиртное в служебное время – значит нарушать строгие распоряжения, отданные совсем недавно самим М.С.Горбачевым. Когда все ушли, Чантурия сел за стол и вновь перечитал шифровку, полученную из Тбилисского управления КГБ. Текст гласил:

«Основываясь на полученных из Москвы ориентировках, в результате следственных мероприятий выявлен подозреваемый Акакий Шецирули, возраст 30 лет, замешан в связях с преступными группировками. Подозреваемый хромает на левую ногу, раненную во время боевых действий в Афганистане в результате взрыва противопехотной мины.

В указанный период подозреваемый выезжал из Тбилиси, как полагают, в Москву. На допросе он признался, что участвовал в нападении и поджоге указанного кафе с целью вымогательства большей суммы. Нападавшие намеревались убить одного или нескольких посетителей, чтобы хозяева кафе почувствовали шаткость своего положения. Подозреваемый утверждает, что его привлекла к этому делу за деньги одна московская преступная группировка, так как московским правоохранительным органам его личность неизвестна. Двое его сообщников опознаны и взяты под стражу. Третьего убили в ходе разборки между соперничающими преступными группировками. Подозреваемые переводятся в распоряжение Московской городской прокуратуры для дальнейшего следствия».

Прочитав, Чантурия положил бумагу обратно на стол. Итак, расследование, как докладывали в своих рапортах полковники Соколов и Душенкин, успешно завершено благодаря информации, добытой отделением, которым руководит Чантурия. Теперь оставалось провести заключительные переговоры с американцами, чтобы все закруглить (вот еще один повод, который стоит отметить), и можно будет вздохнуть свободно. Большего и желать не надо.

Раздался стук в дверь, и вошел Белкин, ища глазами свой «дипломат», забытый на столе у Чантурия. На глаза ему попалась шифровка.

– Во работка, надо же? – Белкин произнес эти слова без восторга в голосе.

– Да, любовь зла – полюбишь и козла, – в тон ему заметил Чантурия, – особенно если нужен именно этот козел.

– Вам не нравится сообщение из нашего братского Тбилисского управления? – нарочито удивленно, но в то же время осмотрительно воскликнул Белкин.

Он был старше Чантурия по званию и возрасту, однако начальником отделения его не назначали. Отношения между ними всегда были корректными, но не более того.

– Ничего неверного в их донесении я не нахожу, – заметил Чантурия.

– И я тоже, – подтвердил Белкин.

– А тогда почему же оно мне не нравится? Отзываться так о служебном документе любого органа КГБ было довольно смелым шагом даже в присутствии подчиненного офицера.