Васильев никак не мог представить, что заставляет взрослого мужчину ежедневно по утрам есть на завтрак рыбную котлету. Да и сам месье Коллэн был похож на карпа с полными, раскрытыми, словно для зевка, губами и глазами навыкате. Жёсткие чёрные усы топорщились у него под носом.
Поговаривали, что Коллэн сам летать не умеет и никогда не поднимался в воздух. Впрочем, это не мешало ему быть придирчивым учителем. Уже на следующий день после приезда, на лётном поле Коллэн подошёл к Васильеву, смерил его взглядом, потом вдруг попросил подпрыгнуть несколько раз на месте. Посмотрев на прыжки, он хмыкнул и сунул в руки растерянному русскому кожаную подушечку, набитую песком где-то на полпуда.
– Клади под мягкое место. Пилоту не должно быть толстым, но и худосочные пилоты в небе не нужны.
Всех по очереди сажали в кабину, показывали, как заводить двигатель и заставляли набирать такую скорость, чтобы хвост отрывался от земли. Это оказалось сложно. Аппарат никак не хотел бежать по прямой линии, чтобы достичь необходимой скорости для подъёма и начинал крутиться волчком.
Коллэн, как и предупреждал Кузминский, давал ученикам весьма туманные указания, словно бы ждал, что ученики должны сами угадать правильное действие и его смысл: «Если хочешь, чтобы аппарат повернул направо, двигай вперёд правую ногу, налево – левую ногу».
Лишь на второй неделе обучению Васильеву удалось совершенно случайно уловить правильное движение ножным рулём. Хвост аппарата поднялся, и аэроплан на передних колёсах помчался по полю. Даже от поездки по земле на двух колёсах Васильев испытывал восторг, однако не забывал следить за скоростью. Попадись какая кочка или скорость будь чуть больше, аппарат мог подняться в воздух. А как его сажать курсантам школы пока не объяснили.
– Молодец! – похвалил приятеля Кузминский, – Не поверишь, я так поломал шасси. Взлетел, а потом со всей дури шмякнулся о землю. Думал, этот злобный француз заколет меня своим колючим взглядом или защекочет усами до смерти. Но обошлось. Только пообещал выставить счёт за ремонтные работы. Хорошо, не успел прибыть мой собственный аппарат. Ломать лучше чужой. Кстати, мон шер, я рекомендую тебе тоже купить у Блерио моноплан.
Васильев был бы и рад, но летательный аппарат стоил значительных денег, которых у него не было. Между тем, Кузминский уверял, что если иметь собственный двухместный аэроплан, в России можно хорошо зарабатывать, катая пассажиров. Васильев поделился сомнениями в письме к Лиде: «Душа моя! Прямо не знаю, что предпринять. Кузминский очень советует. Он подсчитал, что аэроплан окупится за два года, если летать только с марта и до ноября. Но ему легко говорить, у него есть деньги. В отличие от меня, он успел уже послужить и скопил кое-какое состояние. Он даже предлагает одолжить мне почти всю сумму и без процентов. Но могу ли я позволить себе такое?»
Всю следующую неделю курсанты летали над самым полем по прямой и после тихо садились на землю. Характерной особенностью самолёта конструкции Блерио были крылья, которые легко демонтировались для транспортировки.
– Я погружу аппарат на платформу прямо тут, в Этампе, на следующий день эту платформу прицепят к пассажирскому в Париже, который через три дня уже будет в Санкт-Петербурге, – Кузминский поглаживал крыло приехавшего накануне его собственного аэроплана.
– Платформу придётся арендовать полностью. Там место для трёх монопланов. Второй повезёт Кебурия, я ссужаю его деньгами, но остаётся место ещё для одного. Решайся, Саша!
Васильев уже почти был готов на покупку, но ждал письма или телеграммы от Лидии. За время проведённое в лётной школе он уже настолько свыкся с этими аэропланами, производства фирмы Блерио, что ни о каких иных, даже о «форманах» не хотел и думать.
Фюзеляж «Bleriot XI» представлял собой решётчато-коробчатую балку, сужающуюся в задней части и заканчивающуюся рулём направления. Шасси с рычажно-пружинной амортизацией с самоориентирующимися колесами. Место пилота между крыльями. Деревянный двухлопостной винт отполирован до блеска. Крылья из двух лонжеронов, на которые крепились деревянные модули, обтянутые водонепроницаемой тканью. Поперечное управление осуществлялось “перекашиванием” крыла. В качестве задней опоры шасси использовалось колесо на резиновом ходу или “костыль”.
Вскоре летать по прямой надоело, но месье Коллэн не спешил учить делать разворот в воздухе. Румыны с хохотом уверяли, что это он сам не умеет, потому ждёт какого-нибудь заезжего пилота. И пилот действительно появился. Им оказался лейтенант французской армии Беланже, который прибыл для получения самолёта, и с которым друзья разговорились за обедом в гостиной.
– Конечно, он не умеет летать, – смеялся Беланже, – О том по Парижу давно ходят анекдоты. Он не только не умеет, но и смертельно боится воздуха. Однажды его подняли на двухместном, так он орал так, что горгульи на Нотр-Дам зажимали уши. Но не переживайте, я вас научу.
Тем же вечером на лётном поле лейтенант Беланже инструктировал курсантов, обступивших его полукругом.
– Значит так. Поднимитесь наверх, заметьте себе какой-либо предмет вдали, ну, например, лесок, – Беланже указал рукой на дальний лес, – Когда долетите до него, двиньте немного ножной руль налево, ручным же рулём поддерживайте аппарат от падения на крыло, и вы увидите, что лесок останется у вас с правой стороны. А затем исчезнет. И вам откроется вид на ангары. Значит, поворот сделан. Вот и всё.
Этого оказалось достаточно. В тот же вечер Кузминский и Васильев одолели искусство разворотов.
Первым взлетел Кузминский, потом Кебурия, Васильев за ними. Он забрался в кабину, открыл масляный кран – порядок, перевел ручку управления двигателем вперёд. Потянул колокол управления на себя. Ноги на педалях, руки на колоколе управления, – все как учили. Механик, залил бензин в цилиндры мотора, сделал два-три оборота, просигналил. Аэроплан привычно побежал по полю, ручку ещё на себя, и вот уже полёт. Лес, ангары, церковь, река Жюин, петляющая между полей, железная дорога с бегущим по ней поездом на Орлеан и вдруг закатное солнце, которое казалось можно потрогать рукой.
Через две недели друзья уже сдавали экзамен на получение пилотского свидетельства комиссару аэроклуба, вызванному из Парижа. Для этого требовалось выполнить три полёта по кругу по пять минут каждый.
В свой день рождения двадцать четвёртого августа Васильев получил диплом за № 225. Двумя днями позже, привезли пилотские свидетельства Кузминскому и Кебурии. За неделю до этого друзья успели съездить в Париж на завод, купить и отправить в Россию ещё два аэроплана. Вдохновлённый успехами Кебурия прямо из Парижа договорился о показательных полётах на ярмарке в Нижнем Новгороде. Пришлось заказывать не одну, а две платформы. Платформы подцепили к Берлинскому поезду, где знакомый Кузминского должен был встретить и далее проследить, чтобы аэропланы отправились по назначению.
Двадцать шестого августа Васильев, Кебурия и Кузминский бродили по Парижу. На следующее утро «норд-экспресс» увозил их из французской столицы. Кузминский ехал в Санкт-Петербург, чтобы принять участие в первом всероссийском празднике авиации, а Васильев с Виссарионом тем же «норд-экспрессом» отправлялись в Москву, а оттуда в Нижний Новгород. Друзья гуляли по парку Пале Рояль, где было красиво и светло хоть в мае, хоть в августе. Отсюда открывался вид на Сену, лавки букинистов и башни Нотр-Дам-де-Пари. Они долго бродили среди книжных развалов, трогали корешки и вдыхали особенный запах старинных книг, потом не торопясь пили кофе в небольшом кафе на набережной. В тот вечер, на веранде безымянного кафе с видом на остров Сите они договорились, что облетят всю Россию с показательными полётами. Здесь же, на крахмальной салфетке химическим карандашом авиаторы поделили между собой губернии и договорились каждый год встречаться в Петербурге, а если получится, то и в Париже.
– Я обязательно сделаю лётную школу в Тифлисе, – с восторженным лицом говорил приятелям Кебурия, – Вот увидите, французы ещё будут приезжать учиться у Виссариона. А потом сделаю собственный завод. Я инженер и у меня уже есть проект аэроплана. Поставлю на него тот же мотор «Гном», что на «Bleriot XI» и первым совершу перелёт Тифлис-Баку. Что смеётесь? Вы ещё будете летать на аэропланах «Кебурия XI».
