— В этих обстоятельствах мне остается только просить вас подвезти меня.

Она выдержала паузу, и просьба Райсшлингера повисла в воздухе, отчего его желтоватые щеки начали медленно наливаться краской, потом небрежно бросила:

— Что ж, представитель расы господ показал свою власть. Что мне остается, кроме как сказать "да"?

Она откинулась назад и подняла стекло. Райсшлингер бегом обогнул машину, вскарабкался на сиденье рядом с ней, и Рене тронул машину с места.

Она достала новую сигарету, и Райсшлингер с готовностью щелкнул зажигалкой.

— Полагаю, вы хорошо провели время в Париже? — Его французский был бы даже неплох, если бы не ужасный акцент.

— Не очень хорошо, — ответила она. — Обслуживание теперь отвратительное, и потом кто-нибудь все время останавливает вас и обыскивает, что очень неприятно. Как будто вам, солдатам, все время нужно во что-то играть.

— Ма-амзель, смею вас уверить, это действительно необходимо. Мои товарищи по СС в Париже добились серьезных успехов, выслеживая террористов.

— Неужели? Так почему же все эти солдаты до сих пор так и не справились с движением Сопротивления?

— Вы не понимаете наших трудностей.

— Сказать по правде, мне и не хочется в них разбираться. Неинтересно.

Он явно разозлился, но она наградила его одной из тех очаровательных улыбок, которыми славилась ее сестра, и обрадовалась, увидев, как он проглотил грубость, готовую сорваться с языка.

— Как там генерал? — спросила она. — Здоров, я надеюсь?

— Да, насколько мне известно.

— А майор Прим?

— Штандартенфюрер со вчерашнего дня.

— Полковник? Вот это мило, — рассмеялась она. — Он относится к себе слишком серьезно, но профессионал, это следует признать.

Райсшлингер помрачнел.

— Если кто-то другой делает за него основную работу. — Раздражение сделало его несдержанным.

— Да, вам это, должно быть, сильно досаждает. Почему бы вам не попросить другое назначение? Сдается мне, что Россия очень подошла бы. Много чести и славы сколько угодно!

Она наслаждалась, чувствуя, что действовала в нужной тональности, потому что Райсшлингер, безусловно, принял ее за Анн-Мари Треванс. Ей казалось теперь, что встреча с ним — самая большая удача.

— Я с радостью отправлюсь туда, куда фюрер захочет послать меня, — ответил напыщенно Райсшлингер.

В этот момент Рене был вынужден бросить машину в сторону, чтобы не задавить женщину, которая вела вдоль дороги корову на привязи. Женевьеву отбросило в угол, Райсшлингера прижало к ней, и она вдруг почувствовала его руку на своем колене.

— С вами все в порядке, ма-амзель? — Его голос охрип, рука крепче сжала колено.

Она холодно произнесла:

— Будьте любезны, уберите руку, Райсшлингер, иначе я буду вынуждена высадить вас из машины.

Они подъезжали к поселку Довиньи, и Рене, почувствовав напряженность, направил машину к обочине. Райсшлингер, который зашел уже слишком далеко, чтобы так просто остановиться, сдвинул руку еще выше.

— Что вы о себе воображаете? — спросил он развязным тоном. — Неужели я так уж плох, а? Я покажу вам, что как мужчина я ничуть не хуже вашего Прима, в любой день недели.

— Ничего вы никому не докажете, — ответила она. — Полковник — джентльмен. Честно говоря, Райсшлингер, как мужчина вы уступаете даже мне.

— Ты, надменная сука! Я тебе покажу…

— Ничего ты не покажешь… — Она рывком вытащила из кармана вальтер, плавным движением, как учил Крэйг, сняла его с предохранителя и сунула дуло пистолета ему в бок. — Вон из машины!

Машина остановилась, Рене заглушил двигатель. Райсшлингер отшатнулся от нее, выпучив от страха глаза, судорожно открыл дверь и вывалился из машины. Женевьева захлопнула дверцу, и Рене быстро нажал на газ. Она оглянулась и увидела Райсшлингера, стоявшего на обочине и выглядевшего очень беспомощно.

— Хорошо я действовала? — спросила она Рене.

— Ваша сестра гордилась бы вами, ма-амзель.

— Ну и хорошо. — Она откинулась на сиденье и закурила "Житан".

Они миновали вершину холма, и Женевьева увидела его среди деревьев у подножия гор. Замок Вуанкур, серый и безмолвный в лучах утреннего солнца. Обитель благородства, пережившая религиозные войны, революцию, выстоявшая в тяжелые дни, которых было много. Еще в детстве, когда бы она ни возвращалась сюда, в ней всегда возникало это чувство покоя. Чувство полного счастья при одном виде этого дома.

На какой-то момент он скрылся из виду, пока они ехали по узкой дороге среди клонящихся друг к другу сосен, но потом, когда они начали подниматься по склону, он возник снова, уже над ними, словно крепость за этими серыми стенами, застывшими в ожидании встречи.

Ворота были открыты, но въезд перегораживал шлагбаум. Деревянная сторожевая будка находилась сразу за воротами, рядом стоял часовой с автоматом. Это был совсем мальчик, хоть и в эсэсовском мундире. Он склонился к окну и нерешительно сказал на плохом французском языке:

— Документы.

— Но я здесь живу, — сказала Женевьева, и он совершенно растерялся. — Разве вы не знаете меня?

— Извините ма-амзель, но у меня приказ. Я должен проверить ваши документы.

— Хорошо, — сказала она. — Я сдаюсь. Я английская шпионка и приехала сюда, чтобы взорвать этот замок.

Спокойный голос человека, говорившего по-немецки, вдруг вклинился в беседу.

Она не поняла ни слова, зато часовой понял и бросился поднимать шлагбаум. Женевьева повернулась к офицеру, появившемуся из-за будки. Это был полковник СС в серовато-зеленой форме парашютиста-десантника, с Рыцарским крестом на шее и эмблемой "мертвая голова" на фуражке, сиявшей в лучах утреннего солнца. Ей не пришлось спрашивать Рене, кто это.

— Макс, как мило с вашей стороны!

Макс Прим открыл дверцу и сел в машину.

— Поезжайте, — бросил он Рене. Он перешел на французский: — Между прочим, этот мальчик всего три дня здесь. — Он поцеловал ей руку. — Я никогда не мог понять, почему вы испытываете удовольствие, издеваясь над моими солдатами. Это плохо влияет на их моральный дух. Райсшлингеру это очень не нравится.

— Сейчас он об этом не думает, — прокомментировала Женевьева. — У него другие проблемы.