Женевьева открыла окно и обратилась к отцу:

— Майор Осборн собирается сейчас в Лондон. Он предлагает мне ехать с ним.

Отец взглянул на нее.

— Как мило с его стороны. Я бы на твоем месте воспользовался приглашением. — И он вернулся к своим грядкам. Сейчас он выглядел на двадцать лет старше, чем час назад. Как будто он ложится в одну могилу со своей любимой Анн-Мари. Она закрыла окно, в последний раз окинула взглядом свою комнату, взяла чемоданчик и вышла. Крэйг Осборн сидел на стуле возле двери. Он встал и, не говоря ни слова, взял ее чемоданчик. Из кухни вышла миссис Трембат, вытирая руки о передник.

— Я уезжаю, — сказала Женевьева. — Береги его.

— Разве я не делала этого всегда? — Она поцеловала Женевьеву в щеку. — Ступай, девочка. Твое место не здесь, оно никогда не было твоим.

Крэйг подошел к машине и положил ее вещи на заднее сиденье. Она глубоко вздохнула и подошла к отцу.

— Я не знаю, когда снова смогу приехать. Я напишу. Он крепко сжал ее в объятиях и быстро отвернулся.

— Возвращайся в свой госпиталь, Женевьева. Помогай тем, кому еще можно помочь.

Она пошла к машине молча, испытывая странное чувство освобождения от того, что отец так отверг ее. Крэйг помог ей забраться в машину, закрыл дверцу, сел за руль и включил зажигание.

Через некоторое время он спросил:

— Как дела?

— Вы бы сочли меня сумасшедшей, если бы я сказала, что впервые за многие годы я чувствую себя свободной? — ответила она.

— Нет, зная вашу сестру, как знал ее я, после всего того, что я увидел сегодня утром, я бы сказал, что все это очень символично.

— Ну и насколько же хорошо вы ее знали? — спросила Женевьева. — Вы были любовниками?

Крэйг криво усмехнулся:

— Вы ведь не ждете от меня ответа, правда?

— И все-таки?

— Черт возьми, не знаю! Слово «любовник» в нашем случае неуместно. Анн-Мари никогда никого не любила, кроме себя.

— Верно, но мы говорим не об этом. Меня интересует физическая сторона, майор.

Он рассердился на мгновение, щека его слегка дернулась.

— Ладно, мисс, я спал с вашей сестрой один или два раза. Вам от этого легче?

Она отвернулась и следующие десять миль они проехали молча. Потом он достал пачку сигарет.

— Эти штуки иногда бывают полезны.

— Нет, спасибо.

Он закурил, слегка приоткрыв окно.

— Ваш отец необычный человек. Сельский врач, но, как я прочитал на табличке, член Королевской коллегии хирургов.

— Вы что, пытаетесь убедить меня, что не знали этого, когда приехали к нам?

— Кое-что знал, — признался он. — Не все. Ни вы, ни ваш отец не представляете себе словарного запаса той Анн-Мари, которую я знал.

Она откинулась на сиденье, сложив руки и запрокинув голову.

— Тревансы жили в этой части Корнуолла с незапамятных времен. Мой отец нарушил вековую семейную традицию, поступив в медицинское училище и не став моряком. Он окончил Эдинбургский университет летом 1914 года. Он действительно талантливый хирург, это пригодилось ему в полевых госпиталях Западного фронта во Франции.

— Я представляю себе, что это было за повышение квалификации, — усмехнулся Крэйг.

— Весной 1918-го он был ранен. Шрапнелью в правую ногу. Возможно, вы заметили, что он до сих пор хромает. В замке Вуанкур был санаторий для выздоравливающих офицеров. Вы уже поняли, что было дальше?

— Старая сказка, — ответил он. — Но продолжайте. Это интересно.

— Моя бабушка, по праву носившая один из самых древних титулов Франции, гордая, как Люцифер, ее старшая дочь Гортензия, ироничная, остроумная, всегда владеющая собой, и, наконец, Елена — молодая, волевая и очень, очень красивая.

— Которая влюбилась в доктора из Корнуолла? — кивнул Крэйг. — Мне как-то не верится, что старуха могла это одобрить.

— Вы правы, и влюбленные сбежали однажды ночью. Мой отец устроился в Лондоне, и французская родня надолго замолчала.

— До тех пор пока Елена не родила двойняшек?

— Именно так, — кивнула Женевьева. — Кровь, как говорится, не водица.

— И вы начали приезжать в гости в старый замок.

— Мама, Анн-Мари и я. Все было очень хорошо. Мы вошли в семью. Наша мама объяснила нам, чтобы мы говорили в доме только по-французски, вы понимаете.

— А ваш отец?

— О, его никогда не приглашали. Он успешно работал много лет. Главный хирург Гайского госпиталя, квартира на Герли-стрит.

— И тут умирает ваша мать?

— Верно. От пневмонии. В 1935-м. Нам было в это время по тринадцать лет. Я называю этот возраст «неуклюжим».

— И Анн-Мари выбрала Францию, а вы остались с отцом? Что было дальше?

— Все просто. — Женевьева пожала плечами типично французским жестом. — Бабуля умерла, а Гортензия стала следующей графиней де Вуанкур, она унаследовала этот титул по праву старшей по женской линии — в нашей семье так было принято еще со времен Шарлеманя. После нескольких замужеств Гортензии к тому же стало ясно, что у нее не будет детей.

— А Анн-Мари была следующей наследницей?

— Как родившаяся на одиннадцать минут раньше. О, Гортензия официально ничего не объявляла, но отец разрешил Анн-Мари свободно выбирать, хотя ей было всего тринадцать лет.

— Он надеялся, что она выберет его? — спросил Крэйг.

— Бедный папочка, — кивнула Женевьева. — А Анн-Мари уже тогда прекрасно знала, чего хочет. Для отца это был страшный удар. Он продал все в Лондоне, переехал обратно в Сан-Мартин и купил старый дом приходского священника.

— Это готовый сюжет для фильма. Бетт Дэвис в роли Анн-Мари.

— А кто играл бы меня? — спросила Женевьева.

— Ну как же, Бетт Дэвис, конечно. — Он рассмеялся. — Кто же еще? Когда вы видели Анн-Мари в последний раз?

— В пасхальные праздники 1940-го. Мы с папой приезжали в Вуанкур вместе. Это было перед Дюнкерком. Он пытался уговорить ее вернуться с нами в Англию. Она решила, что он просто сошел с ума, и очаровательно отвлекла его от этой идеи.

— Да, могу себе представить. — Крэйг выпустил дым в окно и выкинул окурок. — Так что теперь вы законная наследница.

Женевьева повернулась к нему, краска внезапно сошла с ее лица.

— Боже, помоги мне, я совершенно забыла об этом, совершенно!