Марина сидела перед зеркалом. Собиралась на работу. Опять и опять смотрела на свой изменившийся облик и все не могла наглядеться. Смешно сказать, никогда прежде она собой не любовалась, потому что себя категорически не любила. Одна из ее приятельниц сказала, что такого не бывает. В том смысле, что все себя любят. Но видимо, она была не права.

Наверное, дело в том, что не все люди знают: себя можно изменить. Марина по совету младшей сестрицы — не девчонка, а справочное бюро по любым жизненным вопросам! — сходила в косметический кабинет, уменьшила свои широченные брови, кстати, без всякой боли. Посетила хорошего парикмахера, и вместо короткого каре сделала более модную прическу, какую-то там асимметрию, так что теперь одна прядь кокетливо падала на правый глаз, придавая своей хозяйке некоторую лихость. Так что сейчас, глядя на себя в зеркало, Марина заговорщически подмигнула себе.

Выходит, правы авторы некоторых книг, которые пишут: «Сделай себя сам!» Полностью изменить себя — это вряд ли, но измениться так, чтобы выглядеть другим человеком, вполне возможно.

Когда Марина заявилась на свою старую работу за расчетом, ее с первого взгляда никто не узнал.

А директор, к которому она понесла на подпись заявление об уходе, вышел из-за стола, пожал ей руку и стал Марину уверять, что как раз на днях собирался повысить ей оклад и вообще предложить другую, более высокую должность…

Она обошлась без патетики, не стала говорить, что, мол, поздно, надо было раньше. Директор не виноват, что Марина теперешняя была так глубоко погребена под слоем прежней, неинтересной и серой женщины, что не то что человек посторонний, сама хозяйка едва себя оттуда выгребла.

Неизвестно почему, она вдруг призналась ему:

— Знаете, от меня ушел муж, и врачи посоветовали мне сменить обстановку. А так… Я бы ни за что от вас не ушла. Такой хороший коллектив, такой обаятельный директор…

Несмотря на то что это была наглая ложь, ее бывший начальник принял славословия Марины за чистую монету, понял вдруг, какое сокровище в ее лице теряет, и долго тянул время, прежде чем поставил под заявлением свою подпись.

Теперь Марина уже вторую неделю работала главным бухгалтером в фирме Георгия. Новый коллектив, новый банк — все пришлось начинать сначала. Но что главное, ее новый облик был для всех сослуживцев именно ее обликом просто потому, что другого они не знали.

С новой внешностью к Марине пришла уверенность в себе. Даже характер ее переменился почти кардинально. Правильно говаривал ее отец: глаза боятся — руки делают! Она взялась за это самое дело и убедилась, что руководить и принимать решения вовсе не так страшно, как казалось поначалу.

Теперь в банк ее возил шофер Георгия на «мерседесе», и она поймала себя на том, что быстро к этому привыкла, хотя на прежней работе была рядовым бухгалтером и служебным автомобилем не пользовалась.

Если случалось ездить в банк, то в основном на общественном транспорте. Тогда звали ее по имени, а теперь — Марина Алексеевна. Со всеми признаками уважения. Ей верилось, это не только потому, что Ковалева — протеже самого шефа.

Недавно Гарик поинтересовался, не нужен ли главному бухгалтеру аванс.

— Не помешал бы, — сказала она.

— Так чего ж ты молчишь? — попенял он. — Все еще стесняешься?

Не то чтобы у нее не было денег — она всегда хозяйствовала экономно, но теперь Марине требовался совсем другой гардероб. На первых порах она даже вынуждена была заимствовать кое-что из вещей младшей сестры, хотя прежде никогда этого не делала. Та утверждала, что американцы два дня подряд не надевают один и тот же костюм, так как это дурной тон.

Один из клиентов фирмы, увидев Марину, заметил Георгию:

— Под такого главного бухгалтера, хозяин, вам нужен совсем другой офис.

А другой со смехом попросил:

— Не одолжишь своего главбуха в министерство съездить? Мне надо бизнес-план подписать, а моя для такого дела не выглядит соответствующим образом.

Марина еще раз оглядела себя. Если откровенно говорить, красавицей она не стала. Но научилась подчеркивать в своей внешности то, что у нее и в самом деле выглядело неплохо.

Например, ярко-синий цвет своих глаз. Оказывается, он становился таким не только при соответствующем макияже, но и при освещении лица улыбкой — Господи, она чуть ли не заново училась улыбаться! Смешно сказать, перед зеркалом репетировала. Улыбку на лицо напяливала, как маску. А потом привыкла. И для нее было открытием, что даже такая заученная улыбка поднимала ее настроение, словно ею включался в организме какой-то невидимый тумблер.

Прежде она стеснялась своих, как она думала, чересчур пухлых губ. Пока однажды случайно не услышала, как один из менеджеров фирмы заметил своему коллеге:

— Рот нашего главбуха зовет к поцелую.

— Да, губки — что надо, — согласился его собеседник.

А Марина опять подумала, что зря столько лет себя не любила. Вон специалисты оценили: рот как рот.

За последние десять дней она еще на три килограмма похудела. Юбки стала носить короткие, в обтяжку. Талию — изрядно похудевшую — подчеркивать. У нее самой создавалось впечатление, что с началом новой жизни вместе с лишними килограммами с нее сползло все лишнее, что прежде прибавляло ей возраста, как ледник с горы. И макушка ее — горы то есть — зазеленела. Марина помолодела настолько, что к ней стали приставать совсем молоденькие мальчишки.

Она продолжала мыслить образами, а от этого нового, с горой, ей захотелось расхохотаться. Представила свою голову поросшей свежей зеленой травой.

Поначалу Марина вовсе не собиралась раскрываться людям. Все-таки как ни крути, а пока что она мужем брошенная, и никто не выражает желания ее подобрать! Кому нужны все эти ее ухищрения — улыбки, юбки! Но потом поняла, что это она сама с собой кокетничает. Получалось жалостливо и как-то по-сиротски. Можно было бы в этом состоянии еще подержаться. Поплакать над собой. Но тут здоровый ее инстинкт возмутился. Ну и что, пусть бросил, ему же хуже. Опять рифма. От Тимофея, что ли, заразилась?

Вчера она получила по факсу — и откуда он только узнал номер! — очередные стихи Тимофея. Аж с самого Алтая. Неужели решил вернуться в родные места? А что, если он благодаря ей, Марине, решил порвать со своими «пацанами»? Гарик что-то говорил насчет того, что поздно, ну а вдруг? Ей хотелось так думать. Она считала, что Тимофей заслуживает счастья, и отчего-то была уверена, что его не удовлетворит жизнь с какой-нибудь «шмарой». Или как там криминальные авторитеты называют своих девиц?

Женщина, которой посвящают стихи, должна такому образу соответствовать. Но попробуй сочетать в себе романтику белого кораблика и сухую прозу цифр. А может, и не создавать этот образ, а просто жить, выйдя на свет из своих четырех стен? Может, на взгляд кого-то, это и не очень сочетаемо, но Марина больше не собирается ни на кого оглядываться. Она еще и сама стихи начнет писать!.. Шутка!

На днях она поймала на себе изучающий взгляд сына. Девятилетний ребенок смотрел на нее чуть ли не по-мужски.

— Мама, ты похожа на девочку.

Марина невольно одернула короткие шортики — теперь дома она принципиально не носила халатов.

— Надеюсь, на красивую девочку?

— Красивую, — согласился Юрка, отчего-то тяжело вздыхая.

Наверное, он грустил по той прежней «матери в халате», которая принадлежала только ему. Что поделаешь, и сын, как маленький мужчина, был непосредственно-эгоистичен. Мать ему нравилась всякая. Даже располневшая и старообразная.