— На недельку-полторы. Сестра уговаривала остаться на две недели, но у меня есть еще кое-какие дела…

— Видишь! И ты будешь все это время жить на квартире, где тебя каждую минуту может обидеть какое-нибудь чмо…

— А в твоем номере меня никто не сможет обидеть?

— Клянусь! — Он поднял кверху два пальца. — Не обижать, не принуждать, не требовать, не склонять, не…

— Хватит, я уже верю.

Она опять невольно поддалась той бесшабашности, которая с самого начала стала присутствовать в их отношениях. Хотя внутренний голос пытался о чем-то ее предупредить, но он столько лет работал против Марины — ведь это у него она шла на поводу долгие годы, веря, что только так и надо жить, терпеть и не обращать внимания на мелочи, то есть на саму жизнь…

— «Я не насильник, поверь мне, Сима», — чуть ли не пропел Тимофей, поднося ее руку к губам.

Ну как можно на такого сердиться? Он сразу почувствовал перемену в ее настроении и просиял:

— Значит, ты согласна?

Почему бы Марине хоть раз в жизни не побыть легкомысленной? «И легкодоступной!» — все же съехидничал внутренний голос. Но она уже приняла решение, хотя и не без некоторого трепета: эх, была не была! Потому Лишь согласно кивнула.

— Обещаю, ты об этом не пожалеешь! — сказал он. — После завтрака мы пойдем к тебе на квартиру и заберем вещи…

— Вообще-то я заплатила вперед, — промямлила она и устыдилась собственных слов.

— Я тебе все компенсирую! — торжественно провозгласил Тимофей, принимаясь за отбивную размером с его ладонь.

Марина, к своему стыду, почувствовала, что и сама не прочь вонзить зубы в такую на вид вкуснятину. Но она запретила себе об этом думать, потому что в ее новой жизни — она это поняла — придется отказаться от некоторых вредных привычек, чтобы поддерживать форму, которая вызывает интерес у таких незаурядных мужчин, как Тимофей.

Одним из стереотипов, которым Марина следовала в своей прошлой жизни, было представление о том, что все российские медики — честные, принципиальные люди, которые борются не только с болезнями, но и с человеческими пороками. Она не могла бы теперь объяснить, откуда это взяла. В свое время она, например, считала чуть ли не небожительницей свою любимую учительницу и очень удивилась, придя к ней домой, что та, как самая обычная женщина, вешает на балконе белье.

Такое длинное вступление понадобилось Марине теперь, когда, идя с Тимофеем на квартиру, она представляла себе, как они войдут в калитку, а из-за стола поднимется Саша-терапевт и скажет:

— Прости меня, Марина, я поступил подло.

Или что-то в этом же роде. Она протянет ему руку в знак примирения, а Тимофей уронит скупую мужскую слезу…

И ведь она почти угадала. Насчет того, что Саша с Кирой сидели за столом в беседке и завтракали. Словно накануне ничего не случилось. Как самая обычная любящая семейная пара.

Тимофей прошел в калитку следом за Мариной и в ответ на ее предложение: «Может, здесь подождешь?» — Буркнул:

— Пойдем вместе. Во избежание какого-нибудь очередного конфликта…

Наверное, Кира хотела что-то сказать. А Саша весь словно сжался, приподнялся и опять рухнул на лавку под тяжелым взглядом Тимофея. Тот полуобернулся к Марине:

— Этот?

— Этот, — кивнула она, удивляясь самой себе: неужели она все-таки хочет, чтобы Тимофей ради нее устроил здесь драку?

Раньше она никогда не ощущала в себе мстительности. И, если честно, осуждала женщин, которые допускают, чтобы из-за них дрались. Ведь совсем недавно она ничего этакого не хотела. Ей-богу, у Марины Ковалевой семь пятниц на неделе!

Почему у нее даже ноздри затрепетали в предчувствии мордобоя, нет, битвы… Именно битвы за ее доброе имя. Сражения. Дуэли за честь дамы. Кажется, даже грудь у нее стала шире… И увеличилась на один размер. Это уже Марина над собой посмеялась.

Неожиданно обстановку разрядил сам Саша:

— Ладно, мужик, не зверей. Я обошелся подло с твоей девчонкой, признаю. Если ей недостаточно моего извинения, тогда, конечно, давай драться. Что поделаешь, такой у меня дурной характер. Стоит хоть немного выпить, как меня тянет на приключения. Скажи, Кира! Ей, бедняжке, больше всего достается.

— Все ведь обошлось, не так ли? — подключилась и Кира, наверное, прикинув, что мужчины находятся в разных весовых категориях.

Тимофей выслушал вначале Сашу, потом его жену, слегка согнувшись, будто в боксерской стойке. Марина как-то ходила с Михаилом на турнир по боксу. Ей так и хотелось сказать: в красном углу ринга боксер тяжелого веса Тимофей… Цирк, она даже фамилии его не знает, а туда же!

Но они ждут чего-то… Ах да, Марина должна как бы взмахнуть платочком. Или поднять вверх большой палец. Или опустить его вниз. Мол, убей моего обидчика.

— Я прощаю его, Тимоша, — сказала Марина. — Подожди здесь, пойду сумку соберу.

— Ты назвала меня Тимошей, — напомнил он ей по дороге на пляж.

— Тебе это не понравилось?

— Очень понравилось!

Марина никак не могла понять некоего надрыва, с которым Тимофей к ней относился. Самые обычные ее поступки и слова — для этого ей не требовалось никаких усилий, делала все так же, как привыкла, за небольшим исключением! — воспринимались им чуть ли не как откровение, так что она даже пугалась. Конечно, приятно, когда ты нравишься мужчине, но когда он начинает тебя чуть ли не обожествлять, это напрягает.

Подниматься с Тимофеем наверх в его номер она не стала, но он и не настаивал. Сам отнес ее сумку, пока администратор выписывала ей карточку отдыхающего. Сколько заплатил за нее Тимофей, она не знала, но догадывалась — немало. Пожалуй, суммы, оставшейся от некупленных японских часов, Марине вряд ли хватило бы.

А в ее… ухажера, кавалера, поди разберись, как его называть, словно вселился бес расточительства. Он еще в холле гостиницы купил шахматы с инкрустированной замысловатым узором доской, наверняка стоившей кучу денег. И это после того, как Марина лишь согласно кивнула на его вопрос о том, играет ли она в шахматы.

— Ты играешь в шахматы?

Он посмотрел на нее таким восхищенным взглядом, будто она сообщила, что плачет жемчужными слезами.

Потом он задал, с ее точки зрения, идиотский вопрос, нет ли у нее аллергии на какие-то фрукты. И по дороге на пляж накупил этих самых фруктов столько, что даже при интенсивном поедании их хватило бы не меньше чем на неделю.

Наконец Марина рассердилась и почти приказала ему:

— Немедленно прекрати покупать что бы то ни было, не советуясь со мной.

Это был с ее стороны психологический ход. Потому что простого отказа он бы не послушал: мол, мне ничего не надо, и все.

Тогда он и сказал ей эту фразу:

— Ты назвала меня Тимошей.

— А тебя разве зовут Степой?

Он опять восхитился остроумием Марины. Это уже стало ее настораживать: все ли у него в порядке с головой? Так реагировать на довольно плоскую шутку…

Впрочем, эти размышления не помешали Марине поставить Тимофею мат уже на шестом ходу. Он отчего-то решил с ней поиграть как с ребенком и не нашел ничего лучше, как начать с детского мата. Папа, который учил ее играть в шахматы, сказал бы: вашим же салом вам же по мусалам!

— Ни фига себе! — огорчился он. — Ты мне поставила мат.

— Поставила, — кивнула Марина и потянулась, как кошка. Солнце уже подобралось к ее ногам под тент, где они сидели, точно игривый котенок, который перелез через забор.

— Давай еще раз сыграем, — предложил Тимофей, и Марина даже удивилась его расстроенному виду. Она вспомнила однокурсницу колледжа Таньку Фомичеву, которая советовала ей и сама неукоснительно совету следовала: никогда не играть с мужчинами второй раз.

— Первый раз они почти всегда проигрывают, — поясняла Танька. — Потому что играют небрежно, не предполагают в тебе серьезного противника. А во второй раз собирают в кулак свою волю — у нас-то такой нет — и уже выигрывают наверняка. Второй раз не играй!