Я использовала Заметки как дневник, записывая свои мысли в единственном месте, куда, я знала, Грей никогда не заглянет.

Я перечитала первое, что написала.

Это место — оно прекрасно. Такой красотой нужно делиться.

Но я одинока.

И он тоже.

Иногда я чувствую его во сне, он наблюдает за мной. Иногда я смотрю на него и удивляюсь, как что-то настолько прекрасное может быть настолько разбито.

Он говорит, что я ему не нужна. Я тоже не должна хотеть его. Но иногда, когда он смотрит на меня так, как будто ему больно это делать, мне становится больно. Мне чертовски больно в том месте глубоко внутри, которое может заполнить только мужское прикосновение.

Он читает мне. Я обнажена и уязвима перед ним, а он просто… читает. В такие моменты он прикасается ко мне. Только не руками. Он трахает меня своими словами. Его голосом. Его открытость, которую он дарит мне и только мне.

Мы светлые и темные. Ночь и день. Два разных мира, брошенные вместе.

Он говорит, что любит ее.

Я говорю, что любовь не должна причинять боль.

Это было похоже на раскопки капсулы времени. То, что я считала похороненным, вдруг оказалось очень реальным и очень настоящим. Неизбежные фрагменты того времени, которые я должна была забыть. Но как можно забыть четыре года своей жизни?

Мое сердце сжалось в тугой узел от тоски и безнадежности.

— Привет, Лирика, — голос Грея вырвал меня из моих мыслей и опустил в настоящее. Его плавный акцент танцевал по моему имени. Уверенный тембр обволакивал его слова. Простое приветствие пропитано мужественностью.

Я сглотнула, затем посмотрела через плечо на него, где он стоял, прислонившись спиной к стеклянной двери. Теперь он казался выше. Его присутствие было более требовательным, если такое возможно.

— Привет.

Голова Люцифера поднялась, но он не двинулся с места.

Грей оттолкнулся от кедровых досок и подошел ближе.

— Линкольн проводил девочек в их комнаты. Лео сказал что-то о готовке. Думаю, жареную курицу и картошку.

Он сказал это так, будто они были здесь уже несколько часов. Я так и не услышала, как они подъехали.

— Мы только что приехали, — сказал он, отвечая на мои невысказанные мысли.

— Лео готовит?

— Я бы не стал ему доверять, — он улыбнулся, и мой желудок затрепетал. — Но Линкольн с ним, — он сел в кресло-качалку рядом со мной. Это были большие, кедровые кресла из толстого, тяжелого дерева. Я всегда считала их впечатляющими. С ним они выглядели простовато. — Ты можешь идти к ним.

Я не обратила внимания на то, как тщательно он подбирал слова и каким тоном он их произнес. Я была свободна. Все, что я делала с этого момента, было моим выбором.

Между нами оставалось так много вопросов. Эмоции все еще были там, будоража и не давая покоя. Страх не сдерживал нас. Грей не уклонялся от конфликтов. И я тоже.

Теперь мы были здесь, одни, свидетелями были только деревья, и время больше не было нашим врагом.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

Он ухмыльнулся.

— Какая разница, если я скажу нет? Ты все равно спросишь.

Засранец.

— В тот день, после свадьбы Татум и Каспиана, когда Линкольн уехал со мной на лодке, ты не поехал за нами. Ты должен был знать, что он вернется в их дом. Или, в крайнем случае, в аэропорт. Но ты так и не пришел. Ты просто позволил мне уйти.

Его выражение лица ожесточилось.

— И вопрос?

— Почему?

Меня не должно было волновать, почему он не пришел. Меня не должно было беспокоить, что он остановил миссис Мактавиш, когда она бежала к концу пирса в тот день, как будто хотел, чтобы я исчезла. И все же я была здесь, мой пульс учащенно бился, пока я ждала его ответа.

— Помнишь, я подарил тебе телефон на день рождения?

— Да.

— Я не дарил тебе воспоминания, малышка. Я подарил тебе надежду, — малышка. Он сказал это так, как будто я была сокровищем, которым нужно дорожить. Его стальные голубые глаза встретились с моими. — В мои намерения никогда не входило уберечь тебя от Линкольна, во всяком случае, не навсегда. Мне нужно было только спасти тебя от них, — почему от его слов у меня защемило сердце? — Но мне нужно было время. В тот момент, когда я решил привезти тебя на тот остров, я знал, что ты никогда не вернешься домой, — его челюсть сжалась, как будто он уловил промах. — В мой дом, я имею в виду.

Он ошибался. Я тоже сделала его своим домом. И иногда я скучала по нему.

— Ты знал, что он собирается забрать меня? — мой голос был тихим, неузнаваемым.

— Да. Я не знал, как. Или когда, — сказал он небрежно. — Потому что я не знал Линкольна. Но я знал тебя. И я знаю, что такое потерять тебя однажды. Ни один человек в здравом уме не отпустит тебя во второй раз, — убежденность вытравила его красивые черты и вылилась в его слова. — По крайней мере, не без борьбы.

Люцифер медленно встал, разминая ноги. Он подошел к Грею и остановился перед его креслом. Мое сердце бешено колотилось, когда он стоял там, встречая внимательный взгляд Грея. А потом он сел. Как будто он знал Грея много лет.

Я улыбнулась.

— Я думаю, ты ему нравишься, — Люцифер хорошо относился к девушкам, которые приходили, был осторожен и нежен. Как будто он знал. Но он был сторожевым псом, выведенным для защиты, а Грей был чужим в его доме.

— Я думаю, он пытается понять, кусаюсь ли я в ответ.

Я рассмеялась.

— Животные видят то, чего не видят люди. Они видят изнутри, — мое выражение лица стало серьезным. — Я знаю, кем ты себя считаешь, Грей. Но правда в том, что ты не плохой человек.

— Я не хороший человек, Лирика. Если бы ты могла сейчас читать мои мысли, ты бы это знала, — он откинулся в кресле, лицо его было нечитаемым.

— О чем ты сейчас думаешь? — мы были слишком глубоко, чтобы остановиться сейчас. Даже если бы я могла, я не хотела.

— Я знаю, что ты принадлежишь ему, но я не могу перестать думать о тебе.

Мое нутро упало. Порхали бабочки. Мои щеки пылали. Я знала, что его следующие слова уничтожат меня, но я была слишком далеко. Слишком зависима. Я хотела большего.

— Я нашел тебя в кабинете Уинстона по ошибке. Тебя там не должно было быть. Но когда я увидел тебя, как ты выглядела… — он вздохнул. — Черт, — он облизал губы, и я была захвачена этим движением, тем, как его язык высунулся, а губы надулись, когда он скользнул по ним. — То, как ты получаешь удовольствие, завораживает. Ты владеешь им. Как ты открываешься, как темнеют твои глаза, какие звуки ты издаешь, — звук, похожий на стон или низкий рык, раздался глубоко в его горле. Он был темным, сексуальным и опасным. Я жаждала услышать его снова, на своей шее, в своем ухе. Господи, Лирика, усмири свои кусочки.

— Твое тело так чертовски отзывчиво. Я не мог отвести взгляд, — связки на его шее напряглись от эмоций, которые он пытался сдержать. — Конечно, я ревновал. Я хотел, чтобы это был я. Но в тот момент — смотреть на тебя, слышать тебя — это было все, что имело значение. Вот почему я стоял в дверях.

— А сейчас? Почему ты здесь сейчас? — все мое тело гудело от энергии.

— Потому что я хочу увидеть это снова, — он был так уверен в себе, ни единой трещинки в его ровном голосе. — Я думаю, ты тоже этого хочешь, — воздух зарядился между нами. Мое гудение столкнулось с его силой. — Тебе понравилось, что я смотрю, — я перестала дышать. — Его поклонение, — его член вздымался, упираясь в ткань брюк, как пугающая, мощная вещь. — Но в следующий раз, малышка, я буду не только смотреть, — его голос понизился. — Я тоже хочу поклоняться.

Я вспомнила все те времена, когда я желала его прикосновений, все те времена, когда я сидела перед ним обнаженная, пока я принимала ванну, а он читал, и то время, когда он сказал мне, что никогда не полюбит меня, и какая-то часть моей души знала, что это ложь.