Уинстон раздвинул губы. Больной ублюдок.

— Подними глаза, Уинстон, — я расстегнул манжет и сложил рубашку по предплечьям. — На нижнем этаже была комната, где они стирали белье. Вонь хлорки там была такая сильная, что у меня иногда слезились глаза, — я стянул ремень с талии. Уинстон внимательно смотрел, как кожа проскальзывает через каждую петлю. — Прямо над моей головой был железный прут, который тянулся от одной стены к другой, как карниз. Они приводили меня туда, раздевали догола, а потом говорили, чтобы я держался за этот прут.

Он медленно и тяжело моргал, словно борясь со сном. Мне нужно было сказать им, чтобы они притормозили с лекарствами. Мне нужно было, чтобы он был начеку. Я хотел, чтобы он это запомнил.

Я подпер его подбородок пальцами, заставив его посмотреть на меня.

— Обрати внимание на эту часть. Это важно.

Дверь открылась, и в комнату вошли еще двое мужчин — Мэддокс и еще один охранник снизу.

— Как раз вовремя, господа, — сказал я, одарив их улыбкой.

Глаза Уинстона под веками засветились, он попытался оттолкнуться от кровати, но быстро упал обратно.

Двое мужчин перевернули Уинстона, а затем пристегнули его наручниками к кровати. Я потянулся вниз, взял в руку воротник его футболки и разорвал ее пополам. Он бился о матрас, пока мужчины пристегивали его лодыжки к нижней части кровати. Хорошо. Он был в сознании. Я хотел этого.

Я наклонился, расправляя разорванную рубашку на его спине.

— Это гложет меня уже несколько дней — откуда взялось это чувство долга перед тобой, — я сложил ремень пополам. — Теперь я знаю. Это не обязательство. — Уинстон повернул голову, чтобы посмотреть на меня. Его глаза были дикими, когда он смотрел на ремень. — Это страх. Ты пытал ее. — Я поднял руку, затем с щелчком опустил ремень на его спину, прямо под лопатками. Никакой разминки. Я не потирал кожу перед ударом. Это не было прелюдией. — Ты осквернил ее тело, — удар. Конец ремня обхватил и рассек его ребра. — Испортил ее душу, — еще один удар. — Уничтожил ее дух, — удар, удар, удар. Без паузы. Без пощады.

Его спина была покрыта ярко-красными полосами.

Я передохнул и выровнял дыхание.

Слезы катились по его лицу.

— Пожалуйста, Грей.

— Посмотри на себя, ты уже умоляешь, а я только начинаю, — я поднял руку, затем снова опустил ремень. На этот раз он рассек кожу. — Я всегда думал, что хлорка — это из-за стирки, — я хлестнул его по тому же месту. Капли крови превратились в крошечные дорожки. — А потом однажды меня осенило. Дело было не только в простынях или полотенцах, — я ударил его снова, на этот раз дважды. Удар. Удар. Его нежная кожа снова разорвалась, и кровь потекла по спине. — Это была кровь. Они использовали хлорку, чтобы отмыть кровь.

Теперь он всхлипывал. Его глаза были красными, а сопли текли из носа через рот. Его тело билось в конвульсиях от боли. Но никакого последующего ухода не будет.

Я отпустил ремень, и он с лязгом упал на пол, когда золотая пряжка ударилась о дерево. Я присел перед ним на корточки, оказавшись на уровне его глаз.

— Что ты сделал с моим сыном?

Его глаза расширились на долю секунды.

Я ухмыльнулся. Да, я знаю о нем.

Он зажмурил глаза, чтобы остановить слезы. Когда он снова открыл их, они были темными и суженными.

— Что ты сделал с моим?

Я наклонил голову.

— Я? Ты спрашиваешь меня, что я сделал с Лиамом? — время шло. Там был еще один белый фургон, и он направился к дворцу. Его дворцу. Не может быть, чтобы он ничего об этом не знал. — Ты можешь перестать изображать жертву. Я видел белый фургон сегодня у дворца. Тот же фургон с той же эмблемой был в аэропорту, когда Лиама застрелили, всего через несколько часов после того, как он сказал, что уничтожит тебя. Это не гребаное совпадение, Уинстон. — Я встал прямо.

Он сглотнул, его взгляд метнулся к ремню на полу.

— Что за белый фургон?

Я усмехнулся, затем наклонился, чтобы поднять его.

— С синим логотипом. Прачечная.

— У нас нет прачечной.

Я продел кожаный ремень в петли, изучая его лицо.

— Тогда что это за Роял Стандарт?

Он откинул голову назад и мрачно рассмеялся.

— Может, тебе стоит спросить у своей милой Сэди. Это была ее идея.

Я застыл, сделав паузу, как будто золотая пряжка в моей руке весила сто фунтов.

— Такого не существует. Роял стандарт — это прикрытие, — он посмотрел на меня так, как кот смотрит на мышь, загнав ее в угол. — Для девочек.

Я онемел. Воздух стал густым, как темный туман. Удушающим.

Есть вещи, о которых ты не знаешь…

Я сделала то, что должна был сделать.

— Какие девушки?

— Думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос, — он попытался пошевелиться и поморщился от боли.

— Что нам с ним делать? — спросил Мэддокс, когда я двинулся к выходу.

Я видел ее лицо, видел ее улыбку, слышал ее смех, когда она разговаривала с той девушкой, а потом отправила ее в фургон. У меня свело живот. Неужели я стоял там, беспокоясь о Сэди, пока она отправляла фургон, полный девушек, на изнасилование и пытки?

Нет.

Он лгал. Уинстон был чертовым лжецом.

— Выведите его на улицу и помойте из шланга.

Мне нужно было быть в другом месте.

ГЛАВА 15

На мой третий день рождения отец подарил мне лошадь — горного пони. Я всю жизнь был рядом с лошадьми. Когда мне исполнилось шестнадцать, мы завели Клайдсдейла по кличке Кода. Кода была самой красивой лошадью, которую я когда-либо видел — глубокий коричневый цвет красного дерева с оттенками черного в гриве и хвосте, мускулистое телосложение, белые носки и оперение на ногах — но на ней невозможно было ездить, потому что она пугалась каждый раз, когда слышала громкий шум. Мы поместили ее в загон, который представлял собой суженное стойло из стальной трубы, в котором было достаточно места, чтобы лошадь могла стоять. Мы познакомили ее со всеми звуками, которые только можно себе представить: мешок, полный алюминиевых банок, автомобильные гудки, лай собак… выстрелы.

Проходили дни, затем недели, и Кода стала все меньше и меньше обращать внимание на окружающие звуки. Она доверяла мне, а я доверял ей настолько, что взял ее на прогулку. Она рысила своей мощной походкой, и я хвалил ее за это. Где-то за пределами леса, окружавшего наше поместье, тучи разверзлись, и начался дождь. В небе сверкали молнии и гремел гром. И Кода взлетела.

Она мчалась по лесу с бешеной скоростью. Мое сердце билось так же быстро, как она бежала, я знал, что это может плохо закончиться для нас обоих. Ветки деревьев хлестали меня по телу и лицу, даже когда я пытался увернуться. Из-за сильной завесы дождя почти невозможно было видеть. Кода ехала вперед, грязь с мокрой земли попадала на ее ноги, на мои сапоги, на мои ноги. Я откинулся в седле, натянув поводья так, что ее подбородок прижался к сильной груди. Она рванулась вперед. Мрачные мысли промелькнули в моей голове, как молния над нами. Каково это — на такой скорости врезаться в один из толстых стволов деревьев? Сколько костей я бы сломал. Шею? Позвоночник? А если бы Кода приземлилась на меня сверху, что тогда? Я держал себя в руках, не обращая внимания на панику, которая закралась в голову, когда я вел ее вокруг деревьев и упавших веток. Ветер накрыл землю одеялом из мокрых сосновых иголок, превратив землю под ними в гладкую смертельную ловушку. Мы поднимались по крутому склону. Мы никак не могли спуститься с другой стороны, не упав.

Склон становился все круче. Все больше упавших веток преграждали путь.

Кода начала замедляться.

Мое седло поднималось и опускалось, когда моя малышка боролась за воздух.

А потом, на вершине холма, она остановилась.

Я выпустил длинный вдох, затем наклонился вперед и погладил ее по шее.