— Как тебя зовут?

Я не винил его за вопросы. Я ожидал большего, более жесткого, чем это.

— Грей.

Он откинулся в кресле, обработал мой ответ, изучил мое лицо.

— Она как-то говорила о тебе. Она сказала, что я выгляжу так же, как ты. Король велел ей никогда больше так не говорить.

Она рассказала ему обо мне. Это было простое утверждение, но осознание того, что она это сказала, вдохнуло в меня новую жизнь. Она сказала ему, что он похож на меня. Она назвала ему мое имя.

Я хотел рассказать ему все. Он заслуживал правды — всей правды. У него уже столько всего отняли. Я должен был рассказать ему хотя бы правду.

— Почему ты так думаешь? То, что ты похож на меня, я имею в виду.

Он пожал плечами.

— Тебе кто-нибудь рассказывал о твоем отце?

— Да. Они говорили, что он сидел в тюрьме за плохие поступки, — в его голосе был намек на уязвимость, в глазах — голубых глазах, печальных глазах, моих глазах — плескалась боль.

Женщина на другом конце дивана прочистила горло, как будто он сказал что-то, чего не должен был говорить. Им не нужно было ничего от меня скрывать. Я не представлял угрозы, несмотря на то, каким меня выставили Сэди и Уинстон.

— Ты когда-нибудь открывал шипучий напиток, и пена выливалась через верх, создавая беспорядок?

Он кивнул, молча.

— Или выходил на улицу поиграть и спотыкался о бревно или падал в яму?

Еще один кивок.

— Ты не встряхивал напиток и не клал туда бревно, но в итоге ты оказался в беспорядке или поцарапал коленку из-за того, что не мог контролировать, — я наклонился вперед, упираясь локтями в колени и глядя ему в глаза. — Ты спросил, знает ли королева, что я здесь, но ты никогда не спрашивал почему.

— Почему ты здесь?

Я присел на край дивана, как можно ближе к нему.

— Потому что я достаточно долго не знал тебя. Потому что я твой отец. И я действительно попал в тюрьму. Но это было что-то вроде того, что я только что объяснил, что-то, что я не мог контролировать, — и в тот день, когда я вышел, я поклялся, что никто и ничто больше не будет иметь надо мной власти.

— Так вот почему вы никогда не приходили? Вы были в тюрьме?

Я мог бы солгать. Возможно, мне следовало бы. Но быть здесь, смотреть на него, видеть себя в нем, знать все годы, которые я пропустил, заставляло меня злиться. Возможно, я не способен быть героем, в котором он нуждался, но я отказывался быть его злодеем.

— Я никогда не приходил, потому что никогда не знал.

— О, — сказал он мягко, тихо, как будто понял, что был секретом, и это перевернуло мое сердце, чертовски переломило его.

Я соскользнул с дивана и присел на корточки перед его креслом.

— Но теперь я знаю, и я хотел бы взять тебя к себе домой на некоторое время. Если тебе там понравится, ты сможешь оставаться там столько, сколько захочешь.

— А как же Исла?

Исла. Значит, так ее звали.

Я взглянул через плечо на женщину, глаза которой были полны слез.

— Исла тоже может приехать, — она была для него постоянной, знакомой. Он нуждался в ней. Но это не значит, что я не проведу проверку, чтобы убедиться, что она та, за кого себя выдает.

Киаран улыбнулся, кивнув. Она была небольшой, но искренней.

— Хорошо. Думаю, мне бы это понравилось.

Я бы тоже этого хотел.

— Тебе просто нужно принести свои любимые вещи. Остальное мы купим, когда приедем.

ГЛАВА 21

В следующие несколько месяцев я проводил каждый день, каждый час, каждую свободную минуту, знакомясь со своим сыном. Я познакомил его с лошадьми так же, как это делал со мной мой отец. Он был нежным и успокаивающим, когда говорил. Он был зрелым и мудрым по сравнению со своим юным возрастом. Каждый день он удивлял меня чем-то новым.

— Он напоминает мне тебя, когда ты был в таком же возрасте, — сказала миссис Мактавиш однажды днем, когда я шел на кухню. Она стояла у раковины и поливала водой сито, наполненное свежей малиной.

Я улыбнулся и вытащил малину, а затем положил ее в рот.

— Будем надеяться, что он окажется лучше, чем я.

Она перестала промывать фрукты и хлопнула меня по плечу.

— Будем надеяться, что он будет таким же, как ты.

Исла была с Киараном в библиотеке. Помимо конюшен, это было его любимое место на территории. Как отец, так и сын, подумал я. Миссис Мактавиш встретила их обоих с распростертыми объятиями и широкой улыбкой. Она умела сделать так, чтобы люди чувствовали себя так, будто они прожили здесь всю свою жизнь. То же самое она сделала и с Лирикой.

Иногда меня глодало чувство вины. Я задавался вопросом, могло ли все быть иначе. Тогда гнев снова закрадывался в душу, шепча мне на ухо, напоминая, почему все закончилось именно так.

Я развязал галстук, входя в библиотеку.

— Что мы сегодня читаем?

Исла села на один диван, а Киаран — на другой.

— Большие надежды, — ответил он, держа в руках книгу.

— А, Диккенс, — я устроился рядом с ним, затем улыбнулся Исле. — Дальше я сам. Спасибо, Исла. Миссис Мактавиш приготовила чай, если хотите.

Она натянуто улыбнулась, вставая, чтобы уйти.

— Конечно. Спасибо.

Я не чувствовал необходимости спрашивать разрешения провести время с собственным сыном в собственном доме.

— Что ты думаешь? — я кивнул в сторону книги.

— Скучновато.

Я рассмеялся, потому что я думал так же, когда читала эту книгу. Я был почти уверен, что Диккенс получал деньги за слово.

— А ты знаешь, что первоначально у этой книги был другой конец? — Я подпер лодыжку коленом и положил руку на спинку дивана. — Спойлер: Пип провел всю свою жизнь, гоняясь за чем-то, чтобы заполнить пустоту. Он думал, что это деньги. Он думал, что это она — Эстелла. Во второй концовке они снова находят друг друга, и он не может представить, что когда-нибудь будет в разлуке. Но в первой концовке он понял, что его устраивает одиночество, и они пошли каждый своей дорогой.

— Почему они изменили концовку?

— Потому что людям нужна надежда на счастливый конец. Они не хотят верить, что можно потратить всю жизнь на поиски чего-то и так и не найти. Они не понимают, что некоторых людей устраивает одиночество.

— А как насчет тебя? Во что ты веришь?

— Я верю, что важно знать, кто ты есть. Здесь, — я прижал палец к его сердцу, — и здесь, — я постучал пальцем по его виску. — Остальное произойдет тогда, когда это должно произойти. Не жди этого. Не ищи его. — Не отдавай за него все, включая свою душу. — Позволь ему найти тебя, — это был глубокий разговор для двенадцатилетнего мальчика, но я хотел, чтобы он знал, мне нужно было, чтобы он знал, что счастье не обязательно должно выглядеть одинаково для всех. Счастье субъективно. Оно принадлежит сердцу и только сердцу. Никто другой не может решать, что делает нас счастливыми.

— Значит ли это, что мне не нужно дочитывать книгу?

Я усмехнулся и взъерошил его волосы. — Это между тобой и Ислой. Она учительница. А я просто отец, — было все еще невероятно слышать эти слова из моих уст.

— Я когда-нибудь буду ходить в школу, как все остальные?

— Ты этого хочешь?

— Думаю, да.

— Тогда я сделаю так, чтобы это случилось, — как только я узнаю, что ты в безопасности. Я бы отдал ему весь мир, если бы это означало увидеть его улыбку.

Он вытащил желтую липкую записку между страниц и использовал ее как закладку. Я уловил каракули на яркой бумаге и улыбнулся.

— Ты же знаешь, что у нас здесь есть настоящие блокноты и закладки?

Он свел брови, а затем расширил глаза, заметив записку.

— О, это не мое. Она была в книге. Они есть во всех книгах.

— Можно? — я взглянул на книгу, и он протянул ее мне.

Невероятно переписано. Не рекомендую. Примечание для мисс Хэвишем: бросьте грязное платье, найдите другого мужчину и переспите с ним, FFS (прим. For fuck's sake — черт побери, какого хрена)