Преодолению моей спортивной маргинальности более всего способствовало приобретение мне «взрослого» велосипеда харьковского завода. С помощью папы быстро освоил его, хотя поначалу ноги едва доставали до педалей. Велосипед заметно увеличил мою свободу, скорость передвижения и физические нагрузки в течение большей части года. Ездить на нем было престижно: тогда на Старых промыслах мало кто из ребят имел велосипед.

Наконец, занялся самодеятельной журналистикой. Посылал в областную газету «Грозненский рабочий» сообщения о заметных событиях в жизни района. Некоторые из них печатали. Это меня ободряло.

Много общих интересов и затей было с двоюродным братом Севой. Он был рослым красивым мальчиком на год старше меня, а учился на год младше. Вместе посещали ТЮЗ, увлекались кино, особенно Чаплиным, знакомились с базаром. Долго занимались созданием бензинового двигателя для велосипеда. Мною делались расчеты и чертежи, Сева со мной в карповской мастерской отливал детали. Он, подогретый моими рассказами о Г. Форде, был одержим этой затеей и даже забросил уроки. Но неожиданно Алексей Максимович, чтобы успокоить налогового инспектора, заподозрившего его в возобновлении производства кроватей, запретил нам работать в мастерской и запер ее. А без нее о создании мотора нечего было и думать.

Не помню, чтобы я когда-либо ленился или томился бездельем. Как в школе, так и вне школы мне всегда было интересно узнавать или делать новое, выражать свои стремления и способности, хотя тщательности и аккуратности в занятиях мне всегда недоставало, что, оказалось – на всю жизнь.

Приобщение к «реальному социализму» поколения, к которому я принадлежу, и его переход от детства к юности совпали с поворотом страны от мира к войне. Этот поворот начался задолго до нападения на нас Германии и ее союзников.

Все мы – одноклассники, после голода 1931–1932 гг. недоедание считали нормальным питанием, взрослели и учились в ставшей привычной бедности. Вместе с основами наук усваивали советско-коммунистические чувства и взгляды. В школе, в газетах и по радио прославлялись достижения героев строительства социализма и покорения природы, а также победы блока коммунистов и беспартийных на выборах Советов. Всем разъяснялись планы партии и указания Сталина, разоблачались происки врагов народа. Запомнился красочный плакат: схваченные ежовыми рукавицами в ужасе корчились разноликие враги народа и улыбался сталинский комиссар госбезопасности. Успехи социализма и сталинская забота о народе подкреплялись жизнеутверждающими кинофильмами и ликующими песнями: «Эх, хорошо в стране советской жить!», «Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей!», «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»

А повседневная жизнь родителей и детей все более определялась мерами упорядочения трудовой дисциплины, пресечения злоупотреблений и ужесточением наказаний даже малолетних нарушителей. Рабочие закреплялись за предприятиями, а колхозникам запретили покидать колхозы, происходило реформирование школы. С переходом от пятидневной к семидневной рабочей неделе увеличилась длительность рабочего времени. Нам разъяснялось – все ради усиления СССР, возвышавшегося утесом социализма посреди обреченного на кризисы, войны и гибель капитализма.

Мы рано усвоили, что советское руководство считало большую войну неизбежной и рассчитывало на возникновение ситуации, позволяющей при поддержке трудящихся всех стран нанести сокрушительный удар мировому империализму. Власть осуждала агрессоров, опиралась на зарубежных друзей, привлеченных провозглашением социальной справедливости и выступлениями СССР за сохранение мира, и использовала противоречия между соперничавшими державами. С конца 1920-х годов руководство готовило страну к войне и нас убеждали, что мощная Красная армия способна при поддержке угнетенных масс всего мира разгромить любого врага малой кровью и на его территории. Этому даже после сталинской расправы с большинством ее военачальников верили не только подрастающие поколения.

В своих играх, чувствах и мыслях мы были вместе с патриотами Абиссинии (Эфиопии), республиканцами Испании и с народом Китая. Нас радовал решительный отпор Красной армии наскокам японских агрессоров и огорчали захваты Гитлера в Европе. С малых лет усвоив ненависть к фашистам, как называли не только итальянских, но и немецких нацистов и прочих национал-экстремистов, мы были озадачены заключением советско-германских договоров. Что бы ни говорил в 1939–1940 гг. о нашей солидарности с Германией глава правительства Молотов, мы – старшеклассники, как и большинство населения, не доверяли гитлеровцам. А за то, что советское руководство, поддерживавшее миролюбивые силы во всех странах и готовое заключить с европейскими государствами договор о коллективной безопасности и в случае агрессии против них помочь своими войсками, так и не нашло надежных союзников, мы винили только империалистов.

Мы бы не поверили, если бы кто-то сказал, что выступающее за мир сталинское руководство пошло на сговор с гитлеровцами в обмен на признание советских претензий к соседним странам, согласилось с нападением Германии на Польшу, ставшим началом Второй мировой войны. Не могли вообразить, что власть совместно с нацистами поделила Польшу, расстреливает тысячи польских патриотов, выдает гитлеровцам немало укрывавшихся в СССР антифашистов, поздравляет Гитлера с победами, тайно рассчитывая на изматывание его вооруженных сил, и поставляет Германии необходимое ей для войны стратегическое сырье и недостающее нам самим продовольствие.

Нам объяснили, что вторжение Красной армии в Польшу является не вступлением СССР в уже начавшуюся мировую войну на стороне Германии, а началом осуществления освободительной миссии СССР. Однако ожесточенное сопротивление подобному «освобождению» финнов, переполнившее ранеными даже старопромыслов-скую больницу, вызвало у нас сомнения в солидарности трудящихся всех стран с Советским Союзом. Знакомясь в больницах с изувеченными красноармейцами, мы не могли не задумываться, не постигнет ли вскоре такая участь и нас. Но учитель истории укрепил наш исторический оптимизм, разъяснив, каким достижением солидарности трудящихся и освободительной миссии СССР является добровольное включение в него трех прибалтийских стран и Бессарабии. Разделяя радость руководства, что граница страны отодвинута на запад, мы не понимали опасность превращения ее в непосредственную границу с Германией, на которой для разгрома нашей страны сосредоточивались войска, не истрепанные, а закаленные успехами.

Тем не менее, слушая радио и заглядывая в газеты, мы все более тревожились, что гитлеровцы используют советско-германскую договоренность успешнее СССР. Они захватили наиболее развитую часть Польши, оккупировали Данию и Норвегию, нанесли поражение англо-французским войскам и заставили капитулировать, взяв под контроль Францию. Кроме прежних союзников привлекли на свою сторону почти все другие европейские государства – от Болгарии и Румынии до Финляндии. Известия о нападении гитлеровцев на Югославию на следующее утро после подписания этой страной договора с СССР, разгром Югославии и Греции заставляли сомневаться даже в официальных советских заявлениях о сотрудничестве с Германией. Ни подписание нашим правительством договора о нейтралитете с союзницей Германии – Японией, ни опровержение ТАСС слухов о готовящемся нападении Германии не ослабили наших опасений и уверенности в приближении войны. Подтверждением последнего сочли назначение Сталина главой правительства.

Окружавшие нас взрослые выжидательно молчали, а мы фантазировали, и ни у кого в классе и во всей школе не возникало сомнений в мудрости сталинского руководства: мы были уверены, что у него имеется превосходный план и достаточно сил для одоления всех врагов. Тем более что чем больше стран покоряли гитлеровцы, тем больше трудящихся поднимется против них, поддерживая Красную армию.

Осознавая свою ответственность за будущее страны, мы в школе под руководством умелого военрука Б.П. Петрушкова учились маршировать, стрелять по мишеням из малокалиберных винтовок, ползать по-пластунски, окапываться, разбирать и собирать трехлинейные винтовки. Этим занимались ребята, а у девочек была медико-санитарная программа.