Улыбается Вий!

— А с этим чо? — на остальное оружие ему показываю. На ружья, обрез, да автомат.

— Оставь тут. Людям дам. Охранение усилим. А автомат, с собой возьмем! Хорошая штука. Нам в пути, ох как пригодится! Хоть и патронов на него — около сотни в магазинах, и то считай — целая стена огня! Если очередями лупить. А там, и найдем может еще. На базе — точно были!

Ну чо, здорово это конечно. Все у дядьки до дела сразу приспосабливается! Хоть и жадненько мне автомат отдавать, уж слишком оно доброе то оружие, дык — привычка, она свое дело делает. А этот карабин, прямо в самый раз мне в руку ложится. Нравится! — Спасибо еще раз тебе! — дядьке говорю. — Прямо до души мне это ружье!

Похлопал меня дядька по плечу. — Ну все, катись! — говорит. — А-то мне Махал-Махалыч все мозги проест за тебя!

Забрал я карабин, да патроны в ящике под мышку захватил. Да кувалду свою в другую руку. Волчок меня уже на выходе ждал. Побежали мы к Уралу нашему. Друзьям помогать!

Вышли мы с волком из магазина. По пути, заметил, что мешков тех, с солью которые, меньше стало. Татяна Петровна с журналом своим стояла, да туда все записывала. На выходе у дверей — телега. Два монгола мешки грузят. Шустрые ребята. Споро у них получается! Поздоровались со мной, да улыбаются! «Бахадуром» меня называют. Разлетелось уже видать обо мне, что коня носил! Ну, оно и понятно. Не каждый день такое увидишь! Поздоровался с ними в ответ. Снова мне улыбаются! Сами невысокие, широкие в плечах. Лица круглые у них, да глаза раскосые. Волосы черные как смоль. На самом деле красивые люди. Особая красота у них! Своя. Один с усами такими — длинными. До самой груди висят! Второй — бородатый. И борода в косичку заплетена, да ленточки туда вплетены разноцветные. Забавно, да традиция у них такая видать. Понравилось мне!

Зашли за магазин. Пацаны там. Сидят коло костра, отдыхают. Васяка чай наливает по кружкам. Чайник у них, на костре прокопченный. Толян жует чего-то. Махал-Махалыч курит самокрутку свою. Меня увидали — махают руками! — О! Обизян наш вернулся! — Васяка лыбится. А я иду. С ружьем, да патронами под мышкой. Еще кувалдометр в руке. Толян выпучился на меня. Дажить рот раззявил. Бутерброд из рота, вывалился у него. — Видали?! С арсеналом целым идеть! Вооружен — до зубов!

— Угу, страшон! С таким — никакие гады не возьмут! — Васяка подначивает.

— Впереди его погоним! Нехай усех врагов пораспугает! — Толян аж закашлялся.

Ржут черти!

А Уральчик мой преобразился! Кабина готова, выкрашена. Еще трубы выхлопные они вывели вверх, вдоль кабины — сзади. Баки стоят увеличенные. От тракторов приладили. Броневыми листами все закрыто. В решетках, что на окнах — бойницы пропилены, аккурат чтобы ствол высунуть! Поисковую лампу еще на водительское зеркало приделали. Та, что крутить можно. Не ней сетка из прутьев железных. И все фары на нем зарешечены. Капот усилили листами. Шипов добавили на крышу. И ее к тому-же, усилили. Листами дополнительными. На бампер, что из труб — еще отвал заделали, будто у паровоза впереди. Видать Махал-Махалыч меня послушал, когда я ему рассказывал про то, что гадины под колеса бросались! Стоит мой «зверь» колесный, глаз радует! Суровый, мощный.

Махал-Махалыч сам поднялся с бревна, сидел на котором. Завместо лавочки они его приспособили. Бревно. Показал он мне, куда арсенал мой сложить. Да меня чаем угостил. Вкусный, душистый, на травах! Карабин мой новый разглядывал. Головой качал. Отличная штука говорит. Хвалит! Патроны смотрел, удивлялся размеру. Четвертый калибр. Аккурат — двадцать три миллиметра! Пацаны тоже смотрели. Удивлялись. Никто из них о таком оружии, и не слыхал даже! Васяка пальцы в дуло сунул. У него два зашло. Толян патрон взял. На ладонь положил. Считай на всю вышло! Головой качал. — А как лупит?! — спрашивали.

Дык, хотел показать, — только нельзя! Махал-Махалыч сказал, что запрет Вий ввел на стрельбу, кроме как при обороне от нападения. Такое... Ну, ничо! Настреляемся еще. И не только с ружья этого. Чувствую, ох как настреляемся! До тошноты...

Допили чай. Махал-Махалыч помогать попросил. Кузов на место ставить. Они платформу, что от старого скинули, да перебрали уже всю. Восстановили! Все поломанные доски заменено уже. Еще усилили ее уголком металлическим. Добротно сделано, прочно! Только шибко тяжелая вышла у них. Ну чо, — тут силушка нужна. Стало быть — я нужен! Взялись за края. С одного края они, с другого я. Поднатужились, закинули на раму. Выровняли все. Мужики его сразу прикрутили к раме. Дальше я им подавал туда все. Дуги они к уголку приваривали. Толян сваркой шпарил, без остановки! На дуги — доски нашивали. Будку строили. Чтобы не кузов был как раньше с тентом, а полноценное укрытие нам! Закидал им туда все, что требовалось для постройки. Умаялся. Только чай сел попить, гляжу — Серафима пришла!

Степан с ней пришел. Со мной обнялся, на машину посмотрел, да с волком играть побег. А Серафима стоит, улыбается. — Здравствуйте, Терентий Павлович! — говорит. — А мы, вот вам покушать принесли. Узнали, что вы тут, вот и пришли... — сама мне узелочек протягивает. — Осторожно только пожалуйста, — говорит. — Горячее!

Поблагодарил я Серафиму. Развернул сверточек. А там — баночка с картошечкой и мясом запеченная. Сыр, зелень. Яички куриные-отварные. Хлебушек мягенький. Сальца чуток нарезано. Огурчики свежие. Лучок репчатый, нарезано дольками. Все пахнет, свежее! Ох как здорово! Только хотел на еду накинуться, с самого утра-же ничего не жрамши, аж в пузе урчит, дык тормознуло меня. Чего это я их объедать собрался, а они как-же?! — А вы, — спрашиваю. — Кушали?

— Завтракали мы. — отвечает Серафима. — И пообедали уже. Так, что кушайте, кушайте на здоровье! Да не беспокойтесь вы!

Ну, хорошо тогда. Кивнул Серафиме, и начал кушать. Да с удовольствием огромным! Серафима рядом присела. На меня смотрит, молча. А я, — ем. Все мне вкусно, и картошечка, и мясо, и сыр. Хлебушек свежеиспечённый, корочка хрустящая. Все здорово так! А Серафима, помолчала чутка, да говорит: — Степан за вас, все время тараторит! Все восхищается, как вы чудовищ тех побили, да его спасли. Любы вы ему! И меня вы спасли... Из плена вытянули. И от стыда уберегли! Ничего, никому не сказали, как я у Кирсана была... И на этом, огромное спасибо вам!

Махнул рукой. — Ладно, чо уж там...

Помолчали. Я все доел. Даже пальцы облизал, так мне вкусно было! Знаю, некультурно это... Дык, не удержался! Серафима скляночку мне протянула. Компот из фруктов. Горяченький еще! Выпил с удовольствием. Аж по спине испарина теплая пошла! Поблагодарил ее сердешно за обед, да за заботу! Улыбнулась. В глаза мне все смотрит...

Степан с волком прибежали. За машину тараторил. За Урал мой. Ох и понравилась она ему! «Зверь» — говорит! «Всех гадин на ней передавим. Враз сметем!» — А у самого глаза горят! Засобирались они с матерью. Степан волка с собой забрать попросил. Соскучился говорит, да играть с ним ему здорово! Смотрю, и Серафима не против. Ну чо, отпустил я волка с ним. Пусть играют! Только сказал, чтобы завтра, на рассвете возвращался волк. В дорогу нам. Да дело до него есть!

Пошли они, Степан с волком. Скачут друг по перед другом. Радостные! Степан палку поднял, да кинул. А волчара, будто собака — за ней и помчал! Принес, и пацану в руку сунул палку ту. Скачет, чтобы еще кинул! Во — думаю, дела... такая у них дружба! А Серафима еще постояла со мной. В глаза мне смотрит. — Завтра и мы со Степаном придем. — говорит. — Провести вас хотим. Не против-ли я буду?

— Даже рад буду! — так и сказал ей. Правда это. Чего уж скрывать.

Улыбнулась Серафима. Прямо расцвела вся! Подошла ближе. Обняла меня. Постояли чуть. И пошла она. Сверток только забрала, что от харчей остался. А закадыки мои, увидали все из кузова машины, дык свистеть, да улю-лю-кать! — Во, видали! — кричат. — У обизяна нашего, — две бабы теперь! — да ржут, и пальцы кверху показывают. «Одобрям-с» — мол. Вот черти полосатые! И мне вроде как смешно. Только еще грустно одновременно... Другая баба мне жрать носит, словно мужик я ее, а моя жена где?.. Муж ее законный, тут цельный день загибается, да дело делает. Голодный поди, как собака! А она чо? Не видать ее... От такие дела.