Чай поспел! Отставил кастрюльку. Налил в кружечку. Горяченький, ароматный. На травах настоянный! Вдохнул пар. Будто в цветник окунулся! Хлебал помаленьку, да сахаром, что в кусочках — прикусывал. Напился горяченького, кишочки свои попарил. Приятно внутри. Тепло и бодро мне от такого чая! Хорошее ощущение. Сил мне прибавило, да настроение от этого поднялось. Вот, думаю, — Серафима, умница! Знала, за какими травами жонку-то мою гонять! Целый сбор сделала, целебный.
Допил, прибрался за собой. Кастрюльку помыл, да кружечку прополоскал. На полочку все поставил, что вдоль печки соорудил, когда только с женой сошлись жить. Постель заправил старательно. Глянул на пол. Крошки, пыльно. Подместь бы... Решил — некогда мне! Когда жонка домой заявится, тогда и выметет.
Погладил волчка. — Ну что, брат мой — Серый! Пойдем? Нас уже дядька Вий дожидается!
Вышли мы с волчком из хаты. Только я походу топор с собой захватил, на всякий случай. Хоть дядька Вий и говорил, что все спокойно, дык — кто знает, как оно тут сейчас? Мож гадина сюда и приперлась за ночь какая! Вот и взял. Дверь на замок запер, да под камушек ключ положил. Как жена вернется, — знает где захороночка! Прошелся по двору. Волчок вперед побежал, а я у калитки чуть задержался. Огляделся. Странно! Не хватает чего-то... Соседа не видать! Обычно он с самого утра, на двор выпрется, под солнце морду свою подставит, да варежку раззявит. Греется козел окаянный! Тьфу на него... Зубы свои скалит. Солнышку радуется. Ехидна такая. Да рот щербатый у него. Передних зубов-то нету! Моя работа, ага. И поделом! Нехрен было своим поганым языком чесать... А, тут — нету его! Постоял я еще, думал выпрется, как меня увидит. Дык, нет! Я дажить камешек маленький с земли поднял, и в окно ему зашпулил! Звякнуло по стеклу. Думал, хоть рожу свою высунет в форточку-ту? Нет. Может упер куда с утра самого... Да и хрен с ним! Плюнул и калитку закрыл. Волчок меня уже на дороге заждался.
Идем мы с волчком. Проселочная дорога тянется сквозь луг и лесок небольшой. Накатанная. Ровная. Идется нам легко. Пыль поднимается от дуновений летнего ветра, раскрывая пахучий аромат земли и трав. Деревья у подножия дороги строятся в живописные тени, создавая прохладу и уютное убежище от солнечных лучей. Все вокруг знакомое, привычное, да родное. Хорошо!
И небо красивое. Прямо над нами. Кажется, протяни руку и достать можно! Белые облака плывут лениво, создавая узоры и фигуры на голубом фоне. Солнце сверкает яркими лучами, освещая золотые холмы. Вдали, небо сливается с землей, создавая ощущение бесконечности. Степь простирается до горизонта, словно бескрайнее зеленое море, колышущееся под ласковым ветром. Вдали виднеются стаи птиц, парящие в небе, словно свобода в движении. Живое все. Природа!
Свернули к речке. На тропинку вышли. Она аккурат к магазину ведет. А дорога, вокруг пошла. Через мост большой. Только нам туда не надо! Так сподручнее идти. И путь гораздо короче будет! Вышли на мостик. Тихая речка, медленно извивается среди густых деревьев. Отражает в своем спокойном потоке игру тени и света. Ее вода, словно живое серебро, мерцает под лучами утреннего солнца. Старый деревянный мостик, перекинулся через речку. Идем по нему. Скрипят под ногами поистертые доски. Мох и лишайники украшают его перила. Вода под мостом шумит свою вечную песню. Тихая ее музыка. Будто шепчет она, да про жизнь свою нам рассказывает. Не понять ее, да все равно, заслушаешься!
Тут мы патруль и повстречали! Идут два мужика нам на встречу. С ружьями оба. Да ружья не на плече у них, а в руках. Видать, чтобы сразу шмалять можно было! Серьезные дядьки. По сторонам зыркают, на каждый куст засматриваются. Да так идут: один впереди с правой обочины, а второй — слева, да чуть отстал. И каждый из них, свою сторону смотрит. Так они, один другому не мешают глядеть, да если чо — дык стрелять можно, не опасаясь задеть друг друга. Интересно так! Прям грамотно, по-военному! Точно дядька Вий занимался.
Поравнялись мы с ними. Рожи их не знакомые! Видать с другой деревни мужики. Я-то, считай — всех в Зареченке знаю. Пусть не по имени, дык в рожу, точно! Нет, не наши это. Ну а что, может люди сюда бежали! Из Павловки, да и из Морши тоже. Ужас, что там творилось! Вот и спасались люди. А тут — пользу приносят, да каждый как может! Может эти вояки бывшие. Вот и сгодились сейчас! Такие дела. Гляжу, а у них на руках — повязки красные повязаны. Прям и взаправдашний патруль. Все чин, по чину у них! Поздоровались они с нами. Ну, и я кивнул. Спросили: «Не видал ли я чего?» Нечего им было мне ответить. Спокойно все! Так и сказал. Дальше они пошли. По делам своим — патрульным. Только на волка чуть с опаской поглядывали, да не сказали ничего. Видать предупредили их, что такое будет. И то хорошо! Пошли и мы с волком дальше. Впереди магазин. Метров сто еще. Добрались считай!
Дошли мы до магазина. Все, как и прежде. Магазин этот: Кирпичный коробок, десять на десять. Сзади пристройка, для склада и подсобки. Да крыша из шифера, двускатная. Окна с решетками из прутьев металлических. Одно стекло треснуто. Это когда дядька Вий бандюков метелил! Чудик затылком вмазался. А стекло выдержало. Треснуло только. Хорошие стекла раньше делали. Толстые! Вывеска на магазине все та же: «СЕЛЬПО». Спрашивал маманьку, когда мальцом был, чего это так? Кажись же магазин, он и есть — магазин. Ан, нет! Оказывается: «сельское потребительское общество» это. Вот так.
Прошлись через лесок, мимо кустов сирени. Их когда-то завхоз высадил. Был там мужичок один. Работал. Не помню его уже. Завхоз — и завхоз. Ну, положено было, чтобы при магазине — завхоз был. Хозяйством занимался. Двери починял, полки мастерил. Вот и сделал красоту такую. Чтобы людям приятно было! Это потом их убрали. А сирень осталась. Растет себе. Прямо перед магазином! Только отцвела уже. Середина лета как-никак. А весной, да в начале лета — красиво! Рясно цветет. Сиреневая такая вся, — ну сирень же! И пахнет так! Помню, мальцом любил в ней прятаться, пока маманька в магазин заходила. Муки купить, соль, да еще масло подсолнечное. А я в кустах сидел. Ел ту сирень. Цвет ее ел. Даже сладкой казалась она мне!
Прошли мы с волчком дальше. К площади вышли. Аккурат перед ступенями ко входу. А коло магазина, ох и бурная деятельность! Площадь расчищена, люди туда-сюда снуют. На входе караул стоит. Два мужика. С ружьями в руках. Стоят по бокам от дверей и по сторонам поглядывают. Моголы, те, что в степи за буграми у нас живут, на конях пролетели мимо. С ружьями все тоже. У одного Урга к седлу приторочена. Улюлюкают! Погнали куда-то в сторону Морши. Еще человек пять на площади стояло. Тоже вооружены. Повязки на рукавах красные. Патруль! Чего-то обсуждали, гомонили. На нас с волчком поглядывали, но тоже — ни слова! Двое от них откололись, да в сторону пошли. Туда, где река. Видать наряд им туда отправляться.
Вона как, тут все налажено! И чисто вокруг. Куда ни глянь, — ни бумаженции какой, ни мусора не валяется. Дажить траву сорную, и ту покошено! Ага. Сбоку магазина — площадка еще одна расчищена. Оно раньше, там все орешником молодым поросло, а сейчас — чисто! Смотрю, а там мой Уральчик стоит. Капот открытый и с под него две жопы торчат. Рядом Нива еще та, что от Кирсана. Оранжевая. Тоже капот — нараспашку! Передок разобранный. Видать починять собрались. Слышу, матюгами кроют. Это там, где жопы торчат. Из Урала. Да голос знакомый!
Окликнул я их. И точно! Обернулись ко мне оба. Один рыжий, да глаза ясные, голубые-голубые. И худой, как — уж. Васяка! Слесарь-механизатор наш. Второй — черноволосый, да с проседью. Зенки такие-же черные. Будто пуговки. Сам мордатый, да бородка у него такая, считай щетина. Толян! Токарь. Наши мужики, с бригады тракторной. Морды грязные, чумазые. Видать давно уже с машиной ковыряются! Увидали меня, рожи лыбятся: — О, обезян наш явился! — тряпкой руки протерли, с машины поспрыгивали, и ну со мной обниматься. Рады меня видеть. — Жив чертяка!
— Ну, дык... Чо мне! Выжил как-то. Домой добрался.
