«Мне кажется, это какой-то особенный коньяк», – сказал гость.

«Вам нравится?»

«Если это вообще коньяк».

Я расхохоталась.

«Это любовный напиток».

«Я так и думал».

«Ещё рюмочку?»

«Пожалуй».

Мы смотрели друг на друга. Я сказала:

«Видите ли, в чём дело… Будущему режиссёру неплохо это знать. Прежде я с этим миром никогда не имела дела. Я имею в виду мир кино, телевидения или вот это самое… Вам известно это лучше, чем мне, но я говорю не с точки зрения того, кто снимает или, допустим, транслирует, а с точки зрения того, кто на экране, не знаю только, как это лучше сформулировать. Короче говоря, вот мы сидим друг перед другом – и перед камерами, само собой, – и мне кажется, что кто-то сидит вместо меня и кто-то вместо вас. У вас нет такого чувства?»

Студент усмехнулся и пожал плечами.

«И между прочим, это чувство – что кто-то сидит вместо нас – облегчает всю ситуацию! Знаете что? У меня есть предложение: будем на ты».

Бабуся на самоваре захлопала в ладоши.

«Представь себе, – продолжала я, – где-то сидят люди и смотрят в свои компьютеры. И у каждого на экране – ты и я. Мы размножились. Нас тысячи, может быть, сотни тысяч… Мы стараемся вести себя как два нормальных человека. Как ведут себя мужчина и женщина. А что получается? Вот эта кукла – она нормальный человек. А я превратилась в куклу».

«Видать, перепила», – заметила баба на самоваре.

«Видишь, и она подтверждает. Будем откровенны, может, мы вообще больше никогда не увидимся… Ты, конечно, догадываешься, что по программе мы должны были изображать любовную пару. Ты – робкий обожатель, увидел мою страничку в интернете, я – компьютерная звезда; ты мне тоже понравился, ну и так далее. Не то чтобы кто-то там сочинил для нас жёсткий сценарий, всё должно происходить естественно. То есть по шаблону. По программе. Извини, – сказала я, взглянув на камеру, – меня вызывают».

Я надела наушники, знакомый голос произнёс:

«Превосходно. Продолжайте».

«Вами недовольны?» – спросил студент.

Я усмехнулась.

«Мною будут довольны, что бы я ни делала… Может быть, ты бы это объяснил лучше, ты всё-таки тоже принадлежишь к этому миру. Актриса, даже когда она вся живёт в своей роли, помнит разницу между собой и своей героиней, сознаёт границу. Пьеса кончается, актриса возвращается к самой себе. А я работаю в пьесе, которая никем не написана и которой нет конца. Эта пьеса – моя жизнь… Я должна забыть о том, что меня непрерывно снимают. На самом деле я забываю себя. Вот я сижу здесь… Не думай, что нас трое: ты, я и особа, которую я должна изображать. На самом деле нас двое: ты и эта особа. А меня нет»

«Но ведь вы сейчас не играете…»

«Ты говоришь мне – вы?»

Он извинился: «Я хочу сказать, ты сейчас никого не изображаешь».

«А откуда это известно? Чем естественней я себя веду, тем дальше я от самой себя. Я только что получила подтверждение. Мне говорят: продолжайте. Я ищу себя, ищу ту, которая пропала, я стараюсь быть с тобой откровенной, как на духу, – а мне говорят: прекрасно, продолжайте».

Мы оба умолкли, помалкивала и баба-свёкла.

«Так что, – проговорила я, вертя рюмку, – можно и в постель ложиться, всё равно это буду не я».

«Что же теперь…» – пробормотал гость.

«Ты хочешь спросить: что мы будем делать? Сначала допьём это зелье, а дальше… – я засмеялась, – дальше зависит от того, будем ли мы считать его коньяком или любовным напитком».

Я разлила остаток, подняла свой бокал, выпила, прищурилась, занесла бокал за плечо и швырнула его в камеру. Точное попадание – посыпались осколки. Собеседник от изумления открыл рот, а свекольная баба так развеселилась, что подпрыгнула на чайнике, но не попала назад, а съехала и чуть не свалилась с самовара.

«Чтоб это было в последний раз. Веди себя хорошо», – строго сказала я, усадив куклу на место. С пустой бутылкой в руках я двинулась к противоположному углу. «Что же ты сидишь, помогай», – сказала я студенту и шарахнула бутылкой по второй камере. В квартире раздались какие-то звуки, голос в наушниках, валявшихся на полу, шептал, скрежетал. Студент вопросительно взглянул на меня. Я кивнула. Он поднял ногу и раздавил Оператора каблуком.

Ура! Никогда в жизни мне не было так весело. Мы носились по квартире, я с коньячной бутылкой, мой гость ещё с чем-то, взбежали по лестнице, скатились вниз. Пол был усеян стёклами, обломками металла и пластика, обрывками проводов. Я швырнула туда же обломок бутылки.

«Уф!»

«А как же любовный напиток?» – спросил гость.

Я сказала:

«Это не имеет значения. Мы его уже выпили…»

«Но знаете… – промолвил студент. – Ведь это тоже было частью передачи».

«Какая там передача, мы всё побили, – сказала я со смехом. – Все камеры к чертям! Мне теперь за убытки расплачиваться хватит до самой смерти».

Он возразил:

«Не все. И ничего не надо платить, наоборот. Знаете, это будет такая сенсация, какой свет не видывал».

«Ты так думаешь? Мне кажется, – сказала я, – нам теперь не вредно было бы прогуляться. Ты не против? Подышать свежим воздухом. А?»

Alter Ego[1]

Вот краткое резюме полицейского протокола. Квартира состоит из прихожей, рабочего кабинета, столовой и комнаты с диваном – спальни. Имеется совмещённый санузел. Хозяин занимал эти хоромы один. Особых ценностей, как-то: крупных денежных сумм, ювелирных изделий, дорогостоящих предметов искусства не обнаружено. Следы грабежа отсутствуют.

Магнитофонная запись, найти которую не составляло труда, не убедила инспектора: он принял её за литературное произведение. Другие версии не выдержали проверки. Опрос соседей не дал ничего нового, подтвердилось уже известное: убитый вёл замкнутый образ жизни. Вдобавок полиция столкнулась с тем, что в криминальных романах именуется the locked room mystery и, к сожалению, иногда бывает в жизни: преступление в квартире, запертой изнутри.

Бывает, что человек умирает у себя дома без свидетелей, и никто об этом не знает. Писателя перестали видеть (по утрам он выходил за хлебом). Он не отвечал на телефонные звонки, в наружную дверь не достучаться. Тревогу подняла уборщица. В присутствии дворника и понятых были отомкнуты оба замка. Стало очевидно, что никаких других способов покинуть квартиру, кроме как выйти на лестничную площадку, у преступника не было. Наглухо закрытые изнутри окна, восьмой этаж, гладкая наружная стена исключали возможность бегства.

Согласно заключению судебно-медицинского эксперта, смерть наступила в результате тампонады сердца (заполнения кровью околосердечной сумки). Рана нанесена колющим оружием. Труп, несколько необычно одетый, находится в сидячем положении, головой на письменном столе, следы крови (очень скудные) на одежде и на ковре рабочего кабинета. Здесь же валяются орудия преступления: шпага с прямым однодольным клинком длиной 700 мм, изогнутым эфесом и дужкой (гардой) и кинжал-дага длиной 250 мм, с прямым клинком, рукоятью для левой руки и крестовиной, концы которой направлены вперёд. Отсутствие пальцевых отпечатков указывает на то, что злоумышленник либо тщательно вытер рукоять и эфес, либо действовал в перчатках.

Примечание. Даже находясь в критическом состоянии, пострадавший не утратил профессиональных навыков (связная речь, литературный язык), что, и ввело в заблуждение инспектора. Ниже следует запись. Начало, к сожалению, оборвано, в ряде мест пропуски. Соседи подтвердили, что голос принадлежит убитому.

…чужая лысая голова. Кусты дремучих бровей, борода – я не узнал себя. Мне показалось, что из зеркала на меня смотрит кто-то другой. На мне долгополый халат, древние шлёпанцы. (Примечание. Указанные вещи найдены в ванной комнате.) В этом одеянии я расхаживаю по моим апартаментам, листаю книжки, включаю и выключаю музыку. Я одинок, у меня больше нет женщин; изредка, в виде отдыха, я позволяю себе смотреть порнографические фильмы. О бывших друзьях ничего не слышу; телефон молчит.