Мудак.

По тому, как Картер описывал ей это — снимая с себя всю ответственность, — можно было подумать, что он споткнулся и его член случайно вошел в эту девушку.

Я проклинала его, когда она его ненавидела, обнимала ее, когда она плакала, и поддерживала, когда она приняла его обратно. По моему мнению, он не заслуживал и обрезка ногтя на ее ноге, не говоря уже о втором шансе.

Но она хотела стабильности, которую он обеспечивал, и я это понимала. Ее домашняя жизнь была хаотичной, и ей нужен был кто-то, кроме лучшей подруги, чтобы утешить ее в моменты, когда становилось слишком тяжело.

Он был идеальным поддерживающим парнем с тех пор, как они снова стали вместе, но я не спускаю с него глаз и наточила ножи на случай, если он снова облажается.

В глубине души я знаю, что это воссоединение будет недолгим. Картер просто слишком незрелый для Тайер. Ее мечты и амбиции могли бы в одиночку управлять небольшой страной, и у нее есть трудовая этика, чтобы подкрепить это. Она собирается изменить мир, и в один прекрасный день он окажется в ее зеркале заднего вида. Разрыв между ними, вызванный его изменой, только усилится с ее переездом в Швейцарию.

Я нажимаю вызов на мамином номере.

— Привет, мам, — говорю я, когда она берет трубку.

— Привет, дорогая. Так приятно слышать твой голос. Я уже скучаю по тебе!

Я пытаюсь игнорировать чувство вины, которое гложет мой желудок. Моя мама — мое доверенное лицо, моя самая большая поддержка, мой лучший друг. Она и я — и Тайер — против всего мира с момента моего рождения.

Она встретила моего отца в баре, дальнобойщика на остановке в Чикаго, и они провели ночь вместе. Когда она узнала, что беременна, он просто сел в свой грузовик и уехал, и больше о нем ничего не было слышно.

Моя мама работает на трех работах и иногда по шестнадцать часов в день, чтобы свести концы с концами. Она убирает дома и офисы, а также работает в том же ресторане, где я обслуживала столики. Несмотря на то, что мы испытывали финансовые трудности, она всегда давала нам избыток любви и оптимизма.

Расставание с ней было одним из самых трудных решений, которые мне когда-либо приходилось принимать. Энтузиазм, который я испытала, получив стипендию, резко спал, когда я поняла, что это означает оставить ее дома. В конце концов, моя мама и слышать об этом не хотела — я уезжала, и на этом все заканчивалось.

Как я уже сказала, она мой самый большой сторонник.

— Я тоже скучаю по тебе. Мы только что приземлились и ждем наш багаж.

— Как прошел твой первый международный полет? Ты влюбилась в своего горячего европейского соседа? — Спрашивает она, вздергивая брови.

— Нет, мам. У мужчины рядом со мной было то, что он называл «изжогой путешественника», и он постоянно рыгал, пока я не заснула. Я так же, как и ты, потрясена, узнав, что фильмы «Холлмарк» врут, мам.

— Ну, может быть, ты встретишь кого-нибудь в Швейцарии, — говорит она с надеждой.

На втором месте после счастья, моя мама не хочет ничего, кроме того, чтобы я кого-то встретила. Она видела, как изменилась Тайер с тех пор, как была с Картером (до измены, конечно), и она хочет того же для меня.

Не то чтобы мне было неинтересно, просто я еще не встретила никого, кто бы меня заинтересовал. Небольшая часть меня надеется, что я встречу кого-нибудь в АКК, но тревожная часть меня знает, что я там только из-за академической стипендии. От меня будут ожидать постоянного поддержания уровня успеваемости и личного превосходства, и это должно стать моей основной задачей.

Но я не хочу разочаровывать или волновать ее.

— Посмотрим. — Говорю я безразлично.

— Я просто не хочу, чтобы ты была настолько поглощена учебой, что упустила жизнь, милая.

— Я знаю, мам. — И чтобы успокоить ее. — Может быть, я встречу француза, который отвезет меня в Париж.

— Если ты это сделаешь, тебе придется позвонить мне с вершины Эйфелевой башни!

Пообещав маме, что я воспользуюсь снижением возраста для выпивки, я кладу трубку и возвращаюсь к Тайер, у ног которой стоят оба наших чемодана. Она выглядит раздраженной.

— Что случилось?

— Ничего. — Я поднимаю на нее бровь. — Ничего важного. Мы с Картером поссорились, вот и все. — Она обхватывает себя руками и смотрит в сторону.

— Мне жаль. — Я делаю паузу. — Поможет ли тебе, если я скажу, что законный возраст для употребления алкоголя здесь 18 лет?

Она смеется.

— Боже, да, поможет.

Мы берем наши чемоданы и направляемся к выходу, который ведет нас к секции прилета. Когда двери открываются, я вглядываюсь в толпу людей, ища кого-нибудь с табличкой АКК.

В бесцветном море людей мой взгляд останавливается на рыжих волосах. Они выделяются, как солнце, выглядывающее из-за туч после грозы. Я опускаю взгляд и рассматриваю знак, который она держит в руках, с надписью Уолш/Уорд.

Я указываю Тайер на нее.

— Вот она.

Когда мы приближаемся к той, кто, как мы предполагаем, является Сикстайн, я впервые вижу ее во всей красе. Яркая улыбка — первое, что я замечаю. Как и ее волосы, она выделяет ее в толпе. Море веснушек покрывает ее щеки и нос, несколько веснушек разбросаны вокруг рта. Ее глаза сверкают на круглом лице, когда она наблюдает за нашим приближением.

— Привет! — Говорит она, и я улавливаю слабый намек на акцент. — Вы, должно быть, Беллами и Тайер. Я Сикстайн, приятно познакомиться.

— Мне тоже приятно с тобой познакомиться.

Она наклоняется, и я вопросительно смотрю на нее.

— О, простите, я виновата. — Говорит она и шлепает себя по лбу ладонью. — Я собиралась поцеловать тебя в щеки, но не думаю, что там, откуда ты родом, так делают.

Тайер смеется.

— Нет, но мы обнимаемся.

— Мне это подходит, — говорит она, наклоняясь и обнимая нас обоих. — Пойдемте, возьмем машину и отправимся в путь. — Она берет сумку Тайер и начинает идти, возбужденно говоря на ходу. — Я очень рада, что вы здесь. Не знаю, говорил ли вам кто-нибудь, но мы будем жить вчетвером в одних апартаментах.

— Вчетвером?

— Нера — четвертая. Она моя лучшая подруга и, как говорят, настоящая крутая штучка. Она японка, выросла в Гонконге, говорит на четырех языках и профессионально занимается фехтованием. Она надеется попасть в национальную команду в следующем году. А еще у нее острый, как бритва, ум. Нет ничего, чего бы она не смогла сделать.

— Похоже, мы поладим, — говорит Тайер, подмигивая в мою сторону.

— Похоже, ты наконец-то встретишь кого-то более конкурентоспособного, чем ты сама. Кто бы мог подумать, что это возможно?

— Эй, только не надо так выдавать мой титул. Пока не доказано обратное, я остаюсь «Самым конкурентоспособным человеком на свете».

— Только время покажет, — сухо говорю я.

К этому моменту мы добрались до парковки, и Сикстайн подогнала переноску к внедорожнику Porsche.

— Это твоя машина?

— Нет, это машина Неры. Мой Mercedes проходит техосмотр.

— Конечно, — говорю я, как будто каждый день встречаю 18-летних, которые водят машины за сто тысяч долларов.

Когда Сикстайн выезжает с парковки, она поворачивается к нам.

— В брошюре написано, что АКК находится в Обоне, но на самом деле он расположен немного дальше в сельской местности. Дорога займет у нас около часа.

— Не стесняйтесь вздремнуть, вы, ребята, должно быть, устали после перелета.

Ее акцент становится все более заметным по мере того, как она продолжает говорить. Я не могу точно определить его — преимущества того, что я никогда не покидала страну, — но я думаю, что это может быть французский.

— Спасибо, Сикстайн, — говорю я, прежде чем добавить. — Тебя назвали в честь Капеллы папы римского?

— Да! Можете поблагодарить за это мою маму. Кроме моего имени, не волнуйтесь, я нормальная. По крайней мере, мне нравится так думать.