Не обращая внимания на это замечание, я обращаюсь к нему с последней просьбой.

— И мы объявляем перемирие. Больше никаких издевательств, никаких угроз, никаких нападений. Ни от тебя, ни от твоих слепых последователей. Нет смысла добиваться исключения из школы только для того, чтобы через две недели меня исключили из-за того, что я пыталась убить тебя. — Я протягиваю ему руку. — Мы не друзья, мы просто не будем мешать друг другу. Если ты можешь с этим согласиться, тогда я согласна.

Он стоически смотрит на меня в течение долгого времени, ничем не выдавая себя. Затем он делает шаг вперед и кладет свою руку в мою.

Знакомая искра, которая вспыхивает, когда он прикасается ко мне, пробегает по моей руке.

— Договорились. — Говорит он.

— Договорились. — Отвечаю я.

Он убирает мою руку и делает шаг назад.

— Я собираюсь повеселиться.

Я не сомневаюсь в этом. Я знаю, что он заставит меня пожалеть о своем решении.

— Так когда это начнется?

Он достает телефон и набирает сообщение.

— Все сделано. Твой послужной список чист. — Убрав телефон, он махнул рукой в сторону открытых коробок на столе. — Теперь то, что ты делаешь и с кем ты это делаешь, абсолютно мое дело. — Он говорит с победной улыбкой. — Можешь начать с того, что закончишь расставлять книги в этих коробках. А я пойду домой.

Он поворачивается на пятках, чтобы уйти, когда я прерываю его.

— Я не могу, — пролепетала я, когда он посмотрел на меня через плечо. Я снова поражаюсь тому, насколько он привлекателен. Его золотистое лицо и темные ресницы придают хрупкую красоту дикости его взгляда. — Мне нужно уйти через тридцать минут. Я занимаюсь с Джереми.

Его взгляд не меняется, но что-то в воздухе меняется.

— Очень жаль. Ты же договорилась. — Он уходит, останавливается у двери, прежде чем выйти. — Знаешь что, закончи весь ряд, прежде чем выйдешь из этой комнаты.

Это займет еще часа четыре, не меньше. Я буду здесь до глубокой ночи. Очевидно, что версия 2.0 правления террора Роуга только что вступила в силу. Но если это означает чистое досье, я смогу смириться с последствиями своего решения.

Я думаю.

15

Дверь библиотеки захлопывается за мной, когда я ухожу. К черту ее репетиторство с этим хилым мудаком. У меня руки чешутся вернуться туда и приказать ей никогда больше с ним не разговаривать.

Я останавливаюсь на месте, обдумывая это.

Зная ее, если я использую нашу сделку таким образом, она отмахнется от меня, прежде чем броситься в распростертые объятия этого ублюдка. Иначе я просто подтолкну ее в его сторону. Об этом не может быть и речи.

Моя привязанность к ней переросла из желания избавиться от нее в желание обладать ею. Она была моей, чтобы играть с ней, и мне не нравилось, что Джереми разнюхивает о ней.

Я сжимаю кулаки и продолжаю идти.

Сев в свой Aston Martin, я поехал домой, и всю дорогу меня занимали воспоминания о сегодняшнем дне. Я не собирался держать ее школьный протокол над ее головой или использовать его как способ подкупить ее, эта идея возникла сама собой, как способ установить контроль над ней в обозримом будущем.

У меня нет ни плана, ни идеи, что делать с этой обретенной властью. Только сырое удовлетворение от осознания того, что она моя на ближайшие шесть недель.

Джип Риса подъезжает к дому, когда я выхожу из машины.

— Разве ты не должен быть сейчас на задержании? — Спросил он, сверяясь с часами.

— Я освободился.

Он поднимает недоверчиво бровь в мою сторону.

— Как? Разве Торнтон не был преисполнен желания сделать из тебя пример?

Я рассказываю ему о сделке с Беллами, опуская ту часть, где я ласкал ее пальцами, пока она не кончила.

Он весело смеется.

— Когда же ты признаешь, что у тебя нездоровая одержимость этой девушкой?

Если бы он только знал, как она разрывалась на части рядом со мной, как приоткрывались ее пухлые красные губы, издавая стоны наслаждения.

— То, что я думаю о Беллами, тебя не касается.

Он снова смеется, и у меня руки чешутся запустить кулаком в его самодовольное лицо.

— Что Торнтон вообще заставляет вас двоих делать? Протирать столы в кафетерии?

Я бросаю на него настороженный взгляд, колеблясь, прежде чем заговорить.

— Мы должны подготовить библиотеку к торжественному открытию.

Его лицо опускается, улыбка медленно сползает вниз, пока его губы не становятся прямыми.

Я хлопаю его по плечу в знак поддержки.

— Ты в порядке?

— Да. — Он отшатнулся от меня, не желая, чтобы его утешали или жалели. Не то чтобы я был таким, но он воспринимает это именно так.

Два года назад родители Риса, Ричард и Лоррейн Макли, погибли в трагической автокатастрофе. Они находились в середине европейского автопутешествия, начавшегося в Англии, где они жили, и направлялись к нему в АКК, когда их автомобиль вышел из-под контроля и врезался в дерево. Они погибли при столкновении.

Я знал их большую часть своей жизни, и единственное, что они любили больше друг друга, был их сын. Я не психолог и еще менее квалифицирован, когда дело касается понимания собственных эмоций, но даже я могу сказать, что горе и чувство вины изменили его. Если раньше он был добродушным шутником, то теперь использует юмор как щит, чтобы отстраниться и дистанцироваться. Это оценка, а не суждение.

Они оставили Рису внушительное наследство, которое он не смог бы потратить за всю жизнь, даже если бы попытался. Часть этих денег он использовал для финансирования новой библиотеки в их честь.

Но он еще не переступил порог библиотеки.

Как обычно, он уводит разговор от темы родителей.

— Так что ты собираешься заставить ее сделать?

— Без понятия. Я сообщу тебе, когда придет вдохновение.

— Я хочу, чтобы ты спала в моей постели.

— Прости? — Недоверчиво спрашивает она. — Мне кажется, я не совсем правильно тебя поняла. — Она делает вид, что прочищает уши.

— Ты прекрасно меня слышала.

— Я была очень вежлива. Ты знаешь, вежливость — это то, что нормальные люди используют, когда не хотят быть грубыми, пытаясь образумить человека, который явно не в себе.

Эта идея пришла мне в голову вчера вечером, когда я пожелал Рису и Фениксу спокойной ночи, прежде чем отправиться спать. Что может быть лучше, чем использовать наш договор для того, чтобы мучить ее круглосуточно?

Когда я не отвечаю, она продолжает.

— Зачем тебе это вообще нужно? Ты же меня ненавидишь.

— Потому что я могу.

Она сердито хмыкает.

— Ну, это «нет». Мы же говорили, что ничего сексуального.

Я ожидал сопротивления на это предложение, поэтому отбросил его. Пока что.

Я меняю тему.

— Мне скучно, Янки. За неимением достойных отвлечений, тебе придется это сделать. Развлеки меня.

Сегодня пятница, и мы в библиотеке, расставляем книги на полках в разделе исторической фантастики. Беллами закончила первый ряд, как я и просил. Удовлетворение охватывает меня при виде того, как хорошо она подчиняется. Я не знаю, что мне больше нравится — когда она подчиняется или когда бросает мне вызов и борется со мной на каждом шагу.

Она наклоняется над коробкой с книгами, открывая мне вид на свою круглую попку в джинсах. Я сопротивляюсь желанию схватить ее, моя рука жаждет снова прикоснуться к ней. Она поправляет себя и поворачивается ко мне с книгами в руках. Ее волосы слегка растрепаны, глаза настороженно смотрят на меня.

Я хочу разрушить ее.

Раскрыть ее и посмотреть на все, что скрыто внутри, на то, что делает ее ею.

Это отличается от того, как я хотел разорвать ее на части раньше. Моя привязанность к ней меняется, приобретая другую форму по мере того, как я провожу с ней все больше времени. Я хочу, чтобы она извивалась подо мной, не в силах сдержать наслаждение, которое я ей доставляю. Когда я смотрю на нее, в моей груди поднимается темное, порочное и ненасытное желание.