– Можешь иронизировать, сколько влезет. – Дашу безумно смущало публичное обсуждение ее прошлого. – Мне хотя бы есть о чем вспомнить.

Петрова великодушно согласилась:

– Ладно, это я так, от зависти, – она сделала глоток. – Поехали дальше. Объект Х-2. Дача-мастерская Боба, то есть Володи Кузьмина, в простонародье – Пенаты. Старинный дом, построенный еще его прадедом.

– Нет, нет, – Даша улыбнулась тонкой улыбкой знатока. – Василий Константинович был живописцем. Прекрасным художником, с чутким, я бы даже сказала, изысканным видением самых простых вещей. Он не приобрел широкой популярности лишь потому, что практически все свое время…

– Потом расскажешь, – лирическое отступление обещало быть долгим. – Сейчас главное, что и ты, и Кока были там частыми гостями.

– Это правда, – Даша задумалась, вспоминая. – Макеев с Кузьминым очень дружили. Кока был археологом, а Боб – скульптором-любителем… Я помню, они часами спорили о Шумерах, Микенах и прочих погибших цивилизациях. При слове «раскопки» меня до сих пор в дрожь бросает.

– Раскопки? – Петрова внимательное посмотрела на подругу. – А в Чехии проводятся какие-нибудь интересные раскопки?

Даша пожала плечами.

– Да мне откуда знать. Я там пять лет посуду мыла. Рядом с нашим домом копали только траншею для телефонного кабеля. Что творилось за этими пределами – понятия не имею. Ты к чему спрашиваешь?

– Видишь ли, какое дело, – Петрова принялась чертить на бумаге какие-то знаки, – одно из трех мест, которые мне показались подходящими, находится в Южной Чехии. Насколько я поняла, ты там еще в студенческое время месяц от безделья лечилась.

– От какого еще безделья? – возмутилась было Даша.

– А что ты там делала?

– По замкам лазала. Поняла! – она хлопнула себя по лбу. – Было такое дело. Сказала всем, что болею, а сама сбежала в Южную Чехию – в отличие от Германии или Австрии туда не нужна была виза.

– И что ты там делала?

Даша разулыбалась:

– Это были мои первые замки. Я там как наркоман ползала по всем углам, трогала, щупала, изучала европейское барокко. Потом, конечно, оказалось, что в каждой стране барокко развивалось…

– Вообще не интересно, – оборвала Петрова. – Коку убили в Чехии. Поэтому, первым делом нужно узнать, зачем он туда приехал. И от этого отталкиваться.

– Куда именно приехал? – Даша озадачено покрутила головой. – В саму Чехию или в банк? И как я смогу это узнать?

– Ты же историк, походи по всяким вашим тусовкам, поспрашивай.

Даша вытаращила глаза:

– Ты в своем уме? У нас из общего только название факультета, я – искусствовед, он археолог. Мы по учебе практически не пересекались. У них свой мир, они друг друга на расстоянии трех миль могут узнать. По бешеным глазам и следу от лопаты. А я до сих пор с содроганием вспоминаю, как археологию сдавала. Меня с их кафедры пришло человек шесть слушать. Ржали надо мной, как кони. Еле-еле тройку выпросила, сказала, что беременная двойней. Даже если внедрюсь в их секту, о чем нам разговаривать? Да для них выкопанная женщина в десять раз интереснее живой. У нас ментальность разная. К примеру…

– Рыжая! – Петрова хлопнула ладонью по столу. – Заканчивай с темы соскакивать. Это кому надо: тебе или мне? Я разработала план, будь любезна, ознакомься.

Не найдя, что ответить, Даша с недовольным видом придвинула исчерканный листок.

– Бла-бла-бла… Элеонорина дача… Бобова дача… пансионат в Крещовицах. – Она подняла голову. – Мы что, там все должны будем перекопать?

– Не говори глупости. Если человек сказал тебе, что ты найдешь, значит, это место должно быть легко доступным.

– Тоже мне, вывод. Когда он там… – голос вдруг задрожал голос, она быстро сжала пальцами кончик носа, чтобы не расплакаться. – Когда он там, в банке, умирал… Он все время говорил «твой дневник» и «возьми». И что раскопки надо продолжить.

Петрова смотрела на свою собеседницу то ли устало, то ли с раздражением.

– Ты можешь повторить точно, слово в слово, что именно он тебе сказал?

Даша задумалась.

– Ну… в общем… – неуверенно протянула она.

– В общем или да?

– Не знаю. Наверное. – Она снова замолчала. – Кажется, еще он сказал: «миллион долларов весит восемь килограммов» и «возьми это». Что-то в этом роде.

– «Возьми это»? Макеев именно так сказал?

Даша подняла глаза к потолку.

Тихо бормотал телевизор, похотливо мурлыкала Лелька, за окном кричали соседи. Через пять минут бесплодных попыток что–либо вспомнить, рыжая обреченно выдохнула:

– Нет, с уверенностью не скажу. Просто возникло такое ощущение. Знаешь, как будто марево в воздухе…

Аня предостерегающе подняла руку, показывая, что с ощущениями знакомиться не намерена.

– Ты как Бетховен. У того тоже весь мир был в воздухе. Ладно. С кого начнешь?

– Начнешь? Почему начнешь? – встрепенулась Даша. – А ты разве не со мной?

– Э, нет! Такого уговора у нас не было. Хочешь по пригоркам и помойкам лазать – это твое дело, а у меня своих проблем больше, чем достаточно.

Даша хотела было пуститься в уговоры, как неожиданно раздался сдавленный крик. Подруги автоматически повернули головы.

Иржи подскочил как ужаленный. Нервно дыша, он растирал плечо.

– Простите, пани Даша, простите, пани Анна, – мне… Мне срочно надо отойти. Встретимся, как договаривались, – И, не произнеся больше ни слова, юноша пулей вылетел в коридор.

Лелька медленно сморгнула.

– Какой молоденький, а уже такой нервный. Это у вас там все от неправильного питания.

– Чего ты с ним сделала? – поинтересовалась Петрова.

– Да ничего. Подумаешь, слегка прикусила зубами… А он, прям, весь затрясся, как бешеный.

– Ты укусила человека?! – Даша аж захлебнулась от возмущения. – Ты нормальная? Да он подумал, что ты его сожрать хочешь!

Лелька вскочила и воткнула руки в бока.

Где-то снова визжала дрель.

Входная дверь подъезда хлопнула, и консьержка, молоденькая девушка лет восемнадцати, мгновенно спрятала чтение под стол. В вестибюль «посольского» дома на Киевской уверенной походкой вошел привлекательный, дорого одетый мужчина лет тридцати с небольшим. С первого взгляда в нем чувствовалась порода: аккуратные, крупные черты лица, короткий прямой нос, твердый взгляд серо-голубых глаз. Густые, слегка волнистые русые волосы, в меру загорелая кожа, гладковыбритый широкий подбородок с ямочкой, ухоженные руки.

Консьержка зарделась.

– Здравствуйте, Герман Владимирович, – поспешно произнесла она с южными, чуть тягучими интонациями. – Очень рада вас снова видеть. Только что прилетели?

– Здравствуйте, Екатерина, – Герман улыбнулся автоматически, без малейшего намека на сердечность и, не останавливаясь, прошел к лифту. Едва двери кабины закрылись, он немедленно стер улыбку с лица и выдохнул. Называет его по имени-отчеству, полагая, что этим выказывает особое почтение.

«Дура».

Надо же быть такой непроходимо дурой. Неужели она всерьез рассчитывает, что простоватая физиономия провинциалки сможет хотя бы на секунду его заинтересовать? Лозенко нажал кнопку своего этажа. Но в голове все же зацепилась занозой мыслишка: «а ты думал, на всю жизнь остаться Герочкой, сладким ангелочком?»

Мужчина зло выругался и несколько раз ударил затылком о стенку кабины. Неужели молодости конец? Девчонки, которые еще совсем недавно падали в обморок от одного только взмаха его ресниц, скоро начнут называть его дядей и уступать место?

Чувственные губы исказила кривая ухмылка. Нет, те девчонки давно выросли, и уступать ему место будут уже их дочери. Может для них он никогда не будет самым красивым мальчиком в доме, зато станет упакованным красавчиком на «Мерсе». Тоже норм.

Послышался мелодичный сигнал, и на панели погасла цифра «5». Достав из кармана ключи с дорогим брелоком, Герман вышел из кабины.

Даже в состоянии крайнего раздражения, Лозенко никогда не терял врожденного изящества. Был в нем какой-то вызывающий шарм, небрежный шик, он одинаково элегантно носил и глухие английские костюмы, и пляжные шорты. Правда, и то и другое покупалось в самых дорогих европейских магазинах. В выборе одежды Герман был придирчив и крайне консервативен. То же касалось его отношения к жизни: он всегда выбирал лучшее. Его заказчики, эти дешевые нувориши, с которыми, к сожалению, приходилось иметь дело, вызывали у него отвращение. Своей наглостью, необразованностью и плебейским стремлением одеваться в брендовых магазинах готовой одежды. Как ни странно, но он скорее простил бы им хамство, быдловатость, но никак не аляповатую одежду или готовую обувь, пусть даже баснословно дорогую. Но больше всего его бесило то, что все они – и мужчины, и их тупые любовницы – при первой встрече принимали его за альфонса или за модель. О последнем ему говорили особенно часто. Говорили с тем же восхищенным придыханием, что и сопливая консьержка, наивно желая доставить удовольствие. Эти люди даже на секунду не могут себе представить, что можно иметь привлекательную внешность, прекрасное воспитание, но при этом еще и неплохо зарабатывать. А будучи богатым, не говорить без остановки о бизнесе и деньгах.