То на него, то на нее почему-то часто жалко бывает смотреть, а иногда и оба довольно-таки обреченно выглядят.
Причем невеста бывает иногда как будто для нарочного умножения жалобности заметно беременна, а жених случается на полголовы меньше невесты ростом…
За ними – свидетели. Шафера… Папа, мама (если живы)… Но все это как бы неглавные персонажи… Своей воли у них как бы уже и нет. Гости держатся уже самостоятельней, особенно, если уже выпили (Хотя одеты ради свадьбы тоже часто бывают как-то подчеркнуто нелепо)… Но и они, можно сказать, почти что никто…
А самый главный у них фотограф.
Фотограф!
Что он им скажет, то они и делают!
Он ими командует, как хочет! Невесту хватает и вертит так, что будь на месте жениха нормальный человек, он бы ему просто по физиономии дал (тем более, пьяные друзья рядом, если что, помогут). Но почему-то нельзя. Фотографа все слушаются. Принимают неестественные глупые позы, хватаются за язык колокола на звоннице, забираются в беседку. Обнимаются и целуются точно по команде и в указанных фотографом местах… А он направляет на них свою огромную разбойную страшную камеру и досадливо машет рукой: правей, левей, выше, ниже… Подчиняются беспрекословно.
Будто и свадьба сама по себе никому и не нужна, а для того только и происходит, чтобы все было снято, и при том снято «правильно», и для этого необходим самодержавный и деспотический, всевидящий и всезнающий фотограф…
Велика сила искусства. Особенно, фотоискусства…
А как хорошо все начиналось! -
Щелкай, мол, без разбора, милый Кодак…
А как хорошо все начиналось!
Москва. Таганка. Большие Каменщики…
… Знала ли она, как она красива? Возможно, знала. Она так прекрасно говорила:
«Что позволено Юпитеру, не позволено тюленю…»
Она лекции читала. По истории. По истории Церкви. Вселенские Соборы…
А я только и помню теперь: «Что позволено Юпитеру, не позволено тюленю…»
Даже как ее звали, не помню… И про Соборы плохо.
Хорошо все начиналось… Только вот тюленя жаль. Как много всего ему не позволено…
А как хорошо все начиналось!
… А то ли еще будет!
А как хорошо все начиналось!
А потом смелый охотник Исав страшно проголодался и поспешил набить утробу, совершенно не заботясь о будущем…
…Не потому ли у нас в монастыре у нас многие не любят чечевичного супа? Не иначе за первородство боятся…
А как хорошо все начиналось!
А теперь у нас враг у ворот и зима на носу…А дальше что?
А как хорошо все начиналось!
Весело было и беззаботно. Случалось, конечно, всякое…
«Трудник» просыпается в коровьей кормушке, видит перед собой коровью голову. С добрыми глазами. Берет корову за рога:
– Милая! Дорогая! Дай пятьдесят рублей до завтра!.. Честное слово, верну!..
Действительно, хорошо начиналось: за пятьдесят рублей тогда еще много чего можно было купить…
А как хорошо все начиналось!
Правда, все очень хорошо было… Только мы долго не знали, что с этим хорошим делать, а теперь устали. Просто устали.
А как хорошо все начиналось!
Когда весной я в первый раз прибыл в Иосиф-Волоцкий монастырь, было еще много снегу, но была оттепель, таяло…
Вряд ли мой приезд выглядел торжественно, но мне изнутри совсем по-другому казалось: я такой маленький, а монастырь такой древний, такой славный, такой большой и прекрасный, и лиственницы в нем растут, огромные и красивые… И Собор… Большой, белый…
Но прежде всего, я еще издали увидел и удивился: какое плоское место!
Ровная гладь огромного пруда, за ним невысокие (издали) и страшно ровные стены, довольно-таки далеко друг от друга стоящие башни…
Никогда в жизни такого плоского и ровного места не видел. Даже в степи…
В нижнем храме дождавшись окончания вечерней службы, побежал уже по темноте, догонять о. Моисея, эконома.
– … Вот он, в корпус пошел, идите скорее…
О. Моисей благословил меня остаться:
– Переночуйте пока, а там посмотрим…
Мне рассказали потом, что он не очень-то хотел меня брать, подозревая пьяницу.
В так называемом «рабочем бараке» (нигде не зарегистрированный памятник архитектуры – странноприимный дом начала 20-го века) меня прежде всего накормили. Игорь накормил, бригадир «трудников», он же по совместительству – повар (виртуозный), и еще под его началом был курятник, тот самый, который впоследствии сгорел. Выделили место, где спать. Еще тем же вечером я сидел на крыльце, курил папиросу, гладил кошку и разговаривал по телефону с сестрой:
– Да, я в монастыре… Ничего не делаю… Кошку глажу…
А как хорошо все начиналось!
А теперь дрянь всякая на ум приходит:
«И с отвращением читая жизнь мою…»
А как хорошо все начиналось!
Штуки три кошки жили у Игоря в келье. Еще одна жила у двери, в прихожей и на крыльце: ей просто нравилось спать вместе с собакой, которая была велика и в келье не помещалась. Еще два крупных пса жили просто на улице. И все на воле!
Кроме одного, Лорда (так его звали). Того иногда привязывали: очень кур любил.
А как хорошо все начиналось!
И у Игоря тоже. По крайней мере, обыкновенно. Школа, армия…
Но у него была сестра. Наверно, красивая. И из-за нее ему пришлось отрезать человеку уши.
Этот тип стал к ней приставать. Не ухаживать, а именно приставать, грубо, гадко… Сестра Игорю не жаловалась, другие сказали, и что ему было делать? – Он встретил этого парня в подъезде и отрезал ему уши.
Может быть, он правильно поступил, может быть, нет, я не знаю. Понятно только, что по-другому он поступить не мог… Выбора у него не было. Не было выбора!
Дали ему четыре. Потом еще три.
А потом он решил, что ничего этого ему больше не надо, пожил на свете, как мог, а потом пришел в монастырь. Не в монахи, конечно, но прожил он там уже довольно долго. Где-то он теперь?
А как хорошо все начиналось!
Звезды с неба падали. Похоже, часто. Некоторые были металлические…Из них делали мечи, ножи, топоры…
Потом это назвали метеоритным железом.
Как хорошо было!.. Все само с неба падало…
А как хорошо все начиналось!
… А потом появилась просто Металлургия… Выковали доспехи для Голиафа и др. и пр…
…А потом «У бронзового Ивана Сусанина в Костроме руку отпилили и снесли в кабак. И в кабак взяли» (Ф. Достоевский. Дневник писателя. 1873 год, кажется). И так далее…
А как хорошо все начиналось!
Рано утром сосед, отставной военный, широко открывал окно, брал огромный нож и крупными кусками крошил на карниз колбасу и хлеб.
Тотчас слетались голуби и, толкая друг друга, хватали еду. При этом видно было, что колбаса им нравилась заметно больше, чем хлеб. То же повторялось и днем.
А потом он уехал, но голуби в привычные часы долго еще слетались, ждали, шумно толпились на карнизе, просто сидели рядом на грязной ветке соседнего тополя…
Не так ли и мы, слетаемся под привычные окна, где нам когда-то улыбалось счастье… Толпимся, суетимся, надеемся. Хлопаем крыльями.
И – иногда счастье снова нам улыбается.
А как хорошо все начиналось!
Еще недавно было утро. Большое, веселое. И трамвай звенел весело, как звонок с урока…
А теперь вечер. (Люди, простите меня, что вечер настал!)
Вечер, и на вытоптанной траве, где совсем недавно еще черные люди в черных кожаных куртках торговали черной черноземной картошкой и слабосолнечного цвета кукурузой, лежит пьяный толстый мужик с голым пузом. Спит.
