Митя недоуменно похлопал ресницами. Какого… городового?

– Он тоже дрался с варягами! – зло прищурился Ингвар. – И чем же он заслужил такое пренебрежение, что вы даже не вспомнили о нем?

А вот теперь Митя растерялся! Потому что тот, кто сражался рядом с тобой – пусть ты даже не знал, что он рядом! – заслуживает уважения и памяти. С этим даже при дворе не спорили! Но… но… Это же Ингвар! Сказать – Ингвару! – что тот прав? Проклятье, почему Митя забыл про того городового?

– Я думал, вы недолюбливаете городовых… – только и смог промямлить он, сам понимая, что слова его звучат глупо.

– Недолюбливаю. Но должное – отдаю! Да и разве только он там был? Пока уланы подоспели, многие дрались, да и сами уланы – сколько там офицеров, а сколько вчерашних крестьян? Которые тоже дерутся… только ничего за то не получают! Даже памяти! Чуть больше месяца прошло, а помнят только вас с Урусовым и Данычей! Разве это справедливо? – Обычно блеклые глаза германца сейчас просто сияли, на скулах проступил лихорадочный румянец. И он очень тихо, почти шепотом добавил: – Иногда я удивляюсь, что эти люди и вовсе соглашаются… сражаться. За тех, кто их не ценит. Я вот думаю: если придет враг вроде Фортинбраса, которому только корона нужна… если он не станет в рабство забирать или на улицах людей убивать… вот как у них в Альвионе случается, когда у альвов не выходит отбить набег фоморов…

– Те, Кто Приходить Из Туман не убивать людей на улица! – качнула головой мисс. – Они же хотеть из мир под-море селиться на Альвион. Им нужны подданные.

– Даже фоморы понимают, что если подданные нужны – их надо беречь, только нашим это недоступно, – буркнул неукротимый Ингвар. – А эти самые подданные – наши, конечно, не альвийские, – может, и вовсе воевать не захотят, если что! Оставят ваших Кровных одних на поле боя… Потому что те-то во дворцы вернутся, а все остальные – в бараки. Бывали когда-нибудь в рабочих бараках, Митя? Сходите, полюбопытствуйте.

– Да я!.. – вскричал Митя и осекся. Он хотел выпалить, что уж он-то бывал… Вместо этого отвернулся, чтобы взять себя в руки, и высокомерно процедил: – Порядочный человек не станет шататься… по баракам!

– Боитесь того, что там увидите? – язвительно процедил Ингвар. – Понимаете, что сами так и дня бы не выдержали?

Митя задохнулся: да, он боялся! Потому что бывал… и не понял, как так можно жить. Он бы или попросту сдох, как пес, или… одичал и убивать начал.

«А ты и начал убивать. Хоть и по другим причинам. И скоро сдохнешь. Тоже по другим. Но не все ли тебе равно? Ты будешь мертв», – напомнил ледяной голос, так похожий на его собственный.

Мисс вдруг сдавленно то ли вздохнула, то ли всхлипнула.

– Мисс Джексон? Вы… вы побледнели…

При ее нездорово-желтоватой коже бледность выглядела странно. Будто на лицо вдруг лег тончайший слой песка.

– Простить… Ах, простить, я есть такая глупый… глупая… Но я испугаться ваши слова! Я знать, что бывать, когда Дамы и Господа Холмов проигрывать фомор… А ведь альвийски лорды и леди не умирать, если их не убивать, они всегда сильны! А господин Лаппо-Данилевски говорить, что здешние Кровные Лорды… Князья… все теперь малокровны… слабы…

– Не слушайте его, мисс Джексон! – чуть не хором сказали Митя и Ингвар.

– Но ведь это есть правда? – слабо улыбнулась мисс. – Другие господа тоже так говорить.

Ингвар невольно кивнул… Мите было, что возразить, но делать этого он не собирался. Уж точно не в случайной беседе с учительницей альвийского, которая сперва удрала от своих альвийских лордов чуть ли не на другой конец континента, а теперь их превозносит.

– Хотя теперь они все время гадать, кто поднять варяжски мертвецы? Говорят, на это надо очень много Кровный Сила! Митя, вы там быть, вы должны видеть! – Маленькие бесцветные глазки уставились на Митю с обезьяньего личика – мисс была странно трогательной в своих уродстве и слабости. Как больной ребенок.

Митя терпеть не мог больных детей. Приедешь в гости к тем же Белозерским и вместо ожидаемого внимания таскаешься в одиночку по поместью, пока вся семья квохчет над болящим. Сам-то он лет после трех перестал болеть вовсе.

– При чем тут Кровные? Псевдожизнь – неприятное, но весьма распространенное природное явление, – фыркнул Ингвар. – Вы же помните, даже у нас в деревне…

– Согласен с Ингваром, – обронил Митя, отчего сам Ингвар чуть не упал со стула от изумления.

– О! – разочарованно выдохнула мисс. – Well… Вы быть правы – мое любопытство не есть уместный. Оставим этот разговор. На следующий раз я просить вас подобрать и выучить по один стихийный творений… э-э-э, стихотворений, вот! На альвионский. Ведь вы оба его немножко знать. Можно совсем коротенький, какой кому по силам. А я пока расскажу вам, что синдарин переводится с древний альвийский язык – квенья – как «серый наречий»…

– Благодарю вас, мисс Джексон! Передайте также мои приветы Родиону Игнатьевичу и Полине Марковне… – Голос отца был отлично слышен в столовой.

Пряно благоухали замаринованные овощи, рядом с прибором ждала тарелочка с паштетом. Даже несмотря на присланный тетушкой чай, есть после целого дня беготни хотелось невыносимо, а запахи дразнили аппетит так, что терпеть не было никакой возможности. Но выдать свое нетерпение было бы дурным тоном. Как назло, и светской беседой не отвлечешься. Ниночка, насупившись, глядела в тарелку, тетушка с тревогой на нее, Ингвар задумчиво косился на Митю, но тоже не заговаривал.

Бухнула парадная дверь, послышались шаги, и в столовой появился отец.

– Прошу прощения, что заставил ждать! Ну-с, приступим, помолясь… – Он предвкушающе потер руки, и расправил салфетку. Некоторое время слышался лишь стук приборов. – Что ж… – Отец промокнул губы салфеткой, с удовольствием наблюдая, как Георгия, величественная, будто античная статуя в платье и крахмальном фартуке, водружает на стол блюдо с поросенком и начинает ловко нарезать мясо. – Мисс Джексон согласилась заниматься с Ниночкой, а после с Митей и Ингваром дважды в неделю… Благодарю, Георгия… Великолепно, впрочем, как всегда…

Георгия кивнула, явно нисколько не сомневаясь, что да, великолепно и как всегда. Наполнила остальные тарелки и поплыла к дверям, чуть покачивая пышными оборками на подоле.

– Право, не знаю… – Тетушка хмурилась, разглядывая источающее аромат розмарина мясо. – Мне она не показалась опытной учительницей: Нинуша после урока не смогла произнести ни одного слова по-альвийски!

– Но не ожидала же ты, что они на первом занятии разучат песнь Элберет? – хмыкнул отец, с явным удовольствием отрезая очередной кусок.

Митя его понимал: мясо таяло во рту.

– Тебе понравилось занятие, Ниночка? – спросил отец.

Ниночка еще ниже склонила голову, выставив вверх туго затянутые косички-рожки.

– Нина… – предостерегающим тоном сказала тетушка. – Ответь дяде: тебе понравилось заниматься с мисс Джексон?

– Нет… – выдохнула девочка.

– Нина! Ты должна быть благодарна, что дядя заботится о твоем образовании!

– А что не понравилось, Ниночка? Строгая? – перебил отец.

– Нет… – так же тихо ответила Ниночка и наклонила голову уже так, что казалось, вот-вот ткнется лицом в тарелку. – Она… гадкая…

– Нина, как ты можешь! Если дядя Аркадий считает нужным нанять эту женщину, значит…

– Погоди, Людмила… – Отец остановил ее. – Ниночка… Ты еще маленькая, но уже сейчас тебе надо научиться не судить людей по внешности. Мисс Джексон пережила много горестей, но она милая и добрая дама, которая любит своих учениц.

– Она и тебя полюбит! – подхватила тетушка.

– Нет! – выкрикнула Ниночка так громко, что в дверях появилась испуганная физиономия Маняши. – Я не хочу, чтоб она меня любила! Она гадкая, гадкая! Мерзкая, как жаба!

– Нина… Встань из-за стола, – отчеканил отец. – Сегодня ты остаешься без десерта. Ступай в свою комнату и подумай о том, что ни один человек не виноват в недостатках внешности. Только в недостатке доброты и манер.