Язык мой из-за спиртного плохо слушался. Зато я был абсолютно раскрепощен. Все узлы у меня оказались развязаны, и я мог говорить то, что возникало у меня на уме.

– Что же вы мне ничего не говорите? Я вам сказал… Здравствуйте!.. Что вам так трудно сказать обычное приветствие?

– Нет… Мне не трудно… Здравствуйте! – сказала она.

– Почему мы не можем с вами просто поговорить. Просто сказать здравствуйте и потом обменяться несколькими ничего не значащими фразами, которые говорят о том, что люди могу общаться. Я тоже не мог сказать вам обычное слово… Здравствуйте!.. Мне все время что-то мешало. Вам, наверное, тоже что-то мешало?

– Да… – сказала она и кивнула головой.

– Между нами существует барьер боли, который не позволяет нам с вами общаться, в отличие от других.

Ее кто-то позвал. Она продолжала стоять около меня.

– Вас зовут… У нас еще будет время поговорить.

В это время ее снова кто-то позвал.

– Идите, – сказал я.

Она отошла.

С этого времени мы стали с ней при встрече здороваться. Она действительно выглядела полной и не слишком привлекательной. Но мне до этого не было никакого дела. Я мог с ней просто говорить, не испытывая никакого отторжения со своей стороны и с ее стороны.

Север Западной Сибири это совсем другая сторона. Туда не едут люди, чтобы отдыхать и не ищут там отпускных приключений. Туда люди едут, чтобы поработать на нефтянке, как здесь говорят, на нефтепромыслах, заработать денег и устроить свою личную жизнь. Сюда приезжают на несколько лет и остаются на всю жизнь. Природа здесь суровая и люди необыкновенные. Условия жизни и работы непростые, природа уникальная. Люди с особыми характерами и с особой гордостью и размеренностью пришли сюда осваивать нефтяные края и природа им свои богатства тяжело и неохотно открывала и уступала. Просторы колоссальные, озер и болот множество. Подлетаешь к городам Сургут, Когалым, Нефтеюганск, Нижневартовск и видишь под собой необъятные просторы из рек и речушек, проток, озер и бесконечных болот, когда поверхность земли с островами, кочками, насыпными дорогами кажется сплошь морщенной, необитаемой, не пригодной для жизни. И только, когда подлетаешь к городу с домами и огнями понимаешь, что это не так.

Я все время думал, что болота являются источником гибельных испарений. И неожиданно в одном журнале, который предоставляли для чтения в самолете, прочитал, что местные болота являются хранителями кислорода, потому что восполняют его недостаток в воздухе, и прочитанной мной статье их даже называли легкими всей Европы.

Наступило время, когда я много летал и много проводил время в командировках по Западной Сибири. У меня появилось довольно много хороших знакомых и друзей, которых я оценил. Неблагоприятные природные и погодные условия и резко континентальные климатическая зона сделали из них серьезных людей с крепким характером, деловыми качествами, нацеленных на выполнение работы и надежных во всех отношениях. Как-то я заговорил об этом со своим знакомым, и он на мои вопросы мне ответил: «Ну, а как же иначе? Если человек сказал и не сделал, то с ним никто не захочет иметь дела и просто общаться. Он у нас здесь пропадет». В любое время дня и ночи меня могли поднять с постели в гостинице, посадить в машину и ехать на месторождения, которые часто находились у черта на куличках, потому что нефть не любит ждать. Если установка, качающая нефть, остановилась, нужно было срочно ехать и разбираться, что случилось, чтобы избежать незапланированного простоя. Мы могли полдня ехать на скважину в одну сторону, во что бы то ни стало, запускали установку и ехали обратно. Возвращались обратно только к вечеру. Температура на улице с плюсовых значений могла измениться за каких-нибудь пару часов до минусовых значений и доходить до минус двадцати градусов. Стоило с Севера подуть холодному пронизывающему ветру и под одежду начинал пробираться холод и мороз начинал щипать нос и щеки. Зимой в домах было жарко, тогда, как на улице мороз мог доходить до минус сорока градусов. Небрежный плевок холодной избыточной скопившейся во рту слюны пока летел, превращался в ледышку и сосулькой падал на снежный наст, издавая звук упавшего твердого камушка. Поэтому в машинах у нефтяников всегда имелся запасной теплый меховой костюм или куртка.

В первые командировки я ездил с начальником отдела Андреем Вороновским. Мы готовили с ним станции управления, делали входной контроль в цеху на сервисном заводе нефтепромыслового оборудования и запускали установки в работу. Самым ответственным являлось запуск установки в работу. Если на скважине оборудование оказывалось неисправным, то это считалось чрезвычайным происшествием, что влекло за собой большие неприятности и разбирательства. Поэтому неисправности в станциях управления мы старались устранять на месте в цеху или на месторождении быстро перед запуском. Вентильные двигатели оказались более экономичные, и их легко было вводить в работу, тогда как применение асинхронных двигателей требовало использования отдельного регламента с остановками на охлаждения двигателя в скважине. На первый такой запуск мы поехали втроем: я, Вороновский Владимир Иосифович и Вороновский Андрей Владимирович. Нефтяники поставили перед нами задачу с нашим оборудованием вывести на режим нефтяную скважину без остановок, как было написано у них в регламенте. Для этого они нам подобрали самую сложную скважину. Владимир Иосифович рассчитал начальную скорость вращения двигателя с насосом, и мы запустили установку в работу. Начали со скорости вращение две тысячи четыреста оборотов в минуту и за два часа вывели работу скважины на требуемый уровень добычи при конечной скорости две тысячи восемьсот оборотов в минуту при токе двигателя двадцать один ампер.

После запуска нефтяники устроили совещание и одобрили нашу установку с вентильным двигателем для запусков оборудования в скважинах. Раньше для запуска скважин обычно использовали импортные частотные преобразователи фирм Шлюмберже, Реда или станции отечественного производства с техническими остановками по регламенту, чтобы двигатели не перегревались. Надо сказать, что некоторые заграничные частотники, которые плавно могли задавать скорость вращения погружных двигателей, переставали работать при отрицательных температурах. У одних нефтяников имелась дорогая американская станция управления с частотником, которая переставала работать при температуре минус пять градусов, и им приходилось ждать весны, чтобы она снова заработала. Нефтяники обещали внести исправления в регламент с тем, чтобы скважины выводить на режим работы нашими установками с вентильными двигателями. На совещании они сделали нам замечания, чтобы мы убрали из станции управления выходной трехфазный силовой трансформатор и использовали серийный, который у них широко применялся.

– Да, трансформаторы нужно убрать из станций, которые нам уже поставлены, – сказал главный инженер завода.

– Не понимаю, зачем нужно убирать трансформаторы из станции, которые нами уже поставлены, – засомневался Владимир Иосифович.

– А вдруг он вспыхнет, – сказал серьезно ведущий технолог по эксплуатации.

И все переглянулись. Пожар на месторождении являлся серьезным нарушением безопасности при выполнении необходимых работ. Возражать ему никто не стал, хотя, как мог вспыхнуть сухой силовой трансформатор без масла мы не представляли.

Вороновский Владимир Иосифович уехал домой, а мы с Андреем остались дорабатывать станции управления, изымая из них тяжелые силовые трехфазные трансформаторы.

К этому времени мы уже перешли в российскую инновационную компанию ОАО «РИНК», чтобы там заниматься разработкой нефтяного оборудования. Наше подразделение называлось ИТЦ-РИНК и занималось усовершенствованием производимого оборудования. Андрей и Гарсон закончили разработку привода для авиационного завода, где мы работали и после испытаний передали установку с документацией в работу для нового самолета.