– Вот так она себя все время ведет, – сказал снизу оператор.

Сероводород лез в дыхательные пути и не давал думать, не давал что-либо предпринимать. Я не обернулся на оператора, предполагая, что именно этого он и ожидал. Снизил начальную скорость вращения до тысячи восемьсот оборотов в минуту. На такой скорости установка не будет качать нефть из скважины. Зато начнется вращение лопаток насоса. Две тысячи четыреста – это начальная скорость, при которой установка будет качать флюид из скважины. Пойдет добыча. До этой скорости вращения мне следовало еще дойти. Снова нажал кнопку «пуск». Установка заработала и снова с характерным звуком остановилась. Дроссель взвизгнул и замолчал. На экране контроллера высветилась защита, при которой станция управления остановилась. Это был опять «Недогруз». Что означало – снова пошел газ. Двигатель только начал вращаться и остановился. Я снизил начальную скорость вращения двигателя до полутора тысячи оборотов в минуту. И снова все повторилось. Оператор перестал смотреть в мою сторону и отвернулся. Это означало, что я могу не запустить скважину в работу и будет позор мне, нашему оборудованию, нашим инженерам, фирме и всему коллективу, который сейчас стоял за моей спиной и напряженно смотрел за тем, что я делаю. Я снизил скорость до тысячи оборотов в минуту и затем еще ниже до семисот. И в этот момент мне показалось, что установка проработала на пять секунд дольше. Я поставил самую минимальную скорость вращения пятьсот оборотов в минуту. Нажал пуск. Установка заработала. Я подождал, думая, что она снова остановится и молил бога, чтобы этого не случилось. Установка продолжала работать. Силовой дроссель визжал, трансформатор тихо гудел. На экране контроллера индицировался минимальный ток. Я прибавил обороты на пять единиц. Установка продолжала работать. Прибавил еще на пять. Установка не останавливалась. И так осторожно прибавляя по пять, по десять, пятнадцать оборотов я постепенно за полчаса довел работу установки до рабочей скорости в две тысячи четыреста оборотом в минуту.

– Работает, – сказал удивленно снизу оператор.

В какой момент он за мной стал наблюдать, чего я не заметил. Меня это, в общем-то, не интересовало. Я попросил его измерить уровень нефти в скважине. Через некоторое время я снова попросил его измерить уровень нефти. Уровень снижался. И это означало, что начался отбор нефти из скважины.

– Можно замерить объем откачиваемой нефти? – спросил я.

– Сейчас схожу в замерное устройство, – сказал оператор и ушел.

Сомнений не оставалось. Установка работала и откачивала из скважины нефть.

– Она дает пятьдесят кубов, – сказал оператор.

– Это нормально. Как раз для этой скорости… Постепенно выведем ее на скорость две тысячи девятьсот оборотов в минуту. И получим нормальную загрузку.

Я видел, как радовался оператор и не подавал вида, что у меня тоже внутри все на подъеме и радуется.

На другой день меня попросили запустить еще одну скважину. Теперь я замечал на себе особые заинтересованные взгляды.

Когда я запускал очередную скважину в работу, сзади кто-то сказал:

– Мне понравилось, как вы вчера вывели сероводородную скважину на режим.

Я обернулся и увидел молодого человека в очках с лицом тонкого и интеллектуального строения. Ничего ему не сказал и, отвернувшись, продолжил работу. Они стояли около машины, которая припарковалась около соседней скважины. Скоро машина завелась, и молодые люди уехали.

– Кто это? – кивнул я головой в сторону уехавших.

– Главный технолог конторы с мастером по добычи, – сказал работавший со мной оператор.

После выполнения работ я попытался позвонить в ИТЦ и доложить все Матвею Яковлевичу. Связи не было. Местный оператор сказал:

– Если очень нужно дозвониться, то надо найти высокую точку обваловки и подкинуть на ней телефон вверх. Тогда связь можно поймать. Или залезть на осветительную вышку. И то, это нужно еще, чтобы повезло.

Я представил все, что нужно сделать, улыбнулся и пошел в гостиницу.

В самолете, возвращаясь домой, я почувствовал дикую усталость. Груз ответственности с меня упал, нервное напряжение прошло, и мне захотелось отвлечься от всего. Захотелось побыстрей добраться домой. В аэропорту у меня зазвонил мобильный телефон. Он звонил непрерывно. Мне хотелось поехать домой и лечь спать. Я не собирался в пятницу ехать на работу и отчитываться за командировку. Вечером мне позвонил Андрей Вороновский и спросил:

– Как дела?

– Да ничего, нормально, – ответил я.

– Ты запустил скважину или нет?

– Запустил.

– Тебя Матвей Яковлевич разыскивает. Хочет, чтоб ты приехал и доложил ему о проделанной работе.

– Я не в состоянии ехать на работу.

– Тогда позвони ему.

– Я очень устал и никому звонить не буду.

– Ладно, отдыхай. Пока, – сказал он и положил трубку.

Дома мне еще кто-то звонил, но я, засыпая, не брал трубку. Наконец-то, я добрался до кровати и окончательно расслабился.

В понедельник мне каждый встречный говорил, что меня разыскивает Матвей Яковлевич.

– Он просит, чтобы ты ему позвонил, – сказал Юлик Гарсон.

– Если ему нужно, пусть сам звонит, – ответил я и сел за проверку плат.

Я не хотел идти к Матвею Яковлевичу, чтобы стоять перед его строгим взглядом и выслушивать долгие нотации о том, что я неправильно что-то сделал. Рассказывать ему, почему я не позвонил со скважины, тоже не хотелось. Я знал, что при его нудности, он скажет, что я должен был оставить дела и пойти к местным операторам, у которых был другой мобильный оператор с большим покрытием в этой зоне и попробовать дозвониться ему, Матвею Яковлевичу. Хотя в этой зоне и другой оператор мог тоже не иметь должного покрытия. Он носил на себе печать властности, чувствовал себя выше каждого забора и требовал выполнения своих заданий беспрекословно, не смотря ни на что. Я же считал, что сделать дело важнее докладов о трудностях. Он меня немного раздражал своей въедливостью и доскональностью, и я старался держаться от него подальше.

Ближе к обеду ко мне подошел Виталий Рыжов, огромный рыжеватый детина с широким красным веснушчатым лицом и большими руками.

Пока я мотался по месторождениям, они набрали людей в сервисную службу. Но по -прежнему в самых трудных и тяжелых ситуациях в командировки посылали меня. Это тоже как-то раздражало.

– Привет, Валера, как ты съездил в командировку? – спросил дружелюбно он.

– Нормально.

– Запустил скважину?

– Запустил.

– А чего ж ты никому, ничего не рассказываешь? Чего ты такого сделал, что она у тебя заработала?

– Ничего особенного.

– Матвей Яковлевич тебя разыскивает. Хочет узнать, как у тебя это получилось.

– Да все обычно.

– Ты что не хочешь говорить? Это что твой секрет?

– Никакой это не секрет. Начал с минимальной частоты и потом прибавлял по пять и по десять оборотов, пока не вывел на режим. Иди и расскажи об этом Матвею Яковлевичу.

Рыжов сразу развернулся и пошел докладывать начальству.

С Галиной мы встречались в коридоре, здоровались, коротко разговаривали по работе. Ее сын Жорик способный инженер-самоучка работал администратором сети в нашем ИТЦ. Дочь Александра училась на редактора в университете, увлекалась, как и вся молодежь, роком и современными ансамблями. По моим наблюдениям Галя обладала глубинным обаянием, всегда выглядела приветливой, хорошо одетой и деликатной. Ходила неизменно на высоких каблуках с грациозностью, которая ее выделял среди других. Меня особенно удивляла ее способность со всеми поддерживать хорошие отношения. Даже с конфликтными и амбициозными людьми она умела ладить, очаровывала их и покоряла рассудительностью. С Андреем Вороновским у них иногда по работе случались разногласия и возникали споры. Программисты являлись заключительным звеном разработки. И аппаратчики считали, если что-то не работает, то в этом обязательно виноваты программисты. Тогда как те демонстрировали уверенность в своих программах и доказывали, что у них не может быть ошибки. Истина, как всегда находилась посредине и требовала совместных усилий по выявлению причин неправильной работы устройств. В этом было извечное противостояние одних и других, которое тянулось годами. Когда программисты находили у себя ошибку, аппаратчики ничего им не говорили. И, наоборот, когда аппаратчики находили недоработки, программисты не ставили им это в вину. Мы делали одно общее дело, в результате чего наши изделия имели конкурентный спрос, который основывался на том, что наши аппаратчики и программисты работали на высоком уровне.