Только теперь патриций сообразил, что он грязный с головы до ног и при этом в жалкой, мятой одежде. Старая, рваная туника висела на нём, как передник ткача, ниспадая лохмотьями на шнурки стоптанных сандалий. Вместо рубиновой печатки на пальце виднелось только железное кольцо Зверя.

— Зовите стражей, быстрее! Мы повязали главаря этих смутьянов! — велел управляющий слугам.

— Дураки! Я — хозяин! — продолжал кричать Аврелий, но рабы бросили его в подвал и заперли на ключ.

Час спустя в подземной камере седьмой когорты Публий Аврелий Стаций, аристократ самых голубых кровей, римский сенатор, банкир, судовладелец, латифундист и философ-дилетант, держался за решётку, проклиная свозь стиснутые зубы всех богов Олимпа, океана и подземного мира вместе с их жёнами, супругами и сожительницами.

Он не знал, сколько придётся ожидать появления Кастора. Командир Цецилиан, единственный, кто мог узнать его, отсутствовал, а Муммий после перевода в другую когорту бывал тут редко.

Патрицию пришлось долго настаивать и пообещать щедрую награду, чтобы ему дали возможность отправить послание в его дом, а он всё ещё сидел в тюрьме.

Вот уже два часа он ожидал ответа, выслушивая насмешки пьяниц и терпя приставание двух педерастов, которые угрожали заняться им ночью.

Наконец на лестнице в подземелье послышался голос секретаря.

— Кастор! — позвал сенатор, и сердце его переполнилось благодарностью — его верный слуга пришёл освободить его!

— Вот он, там! — сказал охранник.

— И это, по-вашему, мой хозяин? — воскликнул хитрый грек, едва взглянув на него. — Вам должно быть стыдно! Как вы могли принять подобного бродягу за благородного Стация!

— Кастор! — снова окликнул его патриций, не веря своим ушам, в то время как вольноотпущенник упрямо отворачивался от него.

— Прости, что побеспокоил, но этот сумасшедший так настаивал, что мы посчитали своим долгом позвать тебя… — с сожалением оправдывался стражник.

— Грязный левантиец, да я с тебя шкуру спущу! — заорал во всё горло Аврелий. — Запорю до смерти, зубы вышибу, в колодки засажу на всю жизнь!

— Он и впрямь ненормальный, окатите его холодной водой! — коварно улыбнувшись, посоветовал александриец и направился к выходу.

И тут наверху лестницы появился человек, который с удивлением воскликнул:

— Как ты здесь очутился, сенатор?

— Муммий! — патриций с облегчением выдохнул, и охранник поспешил выпустить его из клетки.

— Что ты делаешь в тюрьме, да ещё в таком виде?

— Сначала я сверну шею этому мерзавцу, моему слуге, и после всё объясню тебе! — вне себя от ярости, произнёс патриций и бросился наружу.

Но Кастора уже и след простыл.

— Есть один человек, который как нельзя лучше подходит под описание, которое мне дал Фамулл. Ты тоже его знаешь… — спустя какое-то время сказал Аврелию Муммий, сидя с ним за столом в комнате стражей.

— Если тот, кого ты имеешь в виду, связан с владельцами сгоревших домов и ты поймаешь поджигателя, весь Рим возблагодарит тебя! — заверил его патриций.

И всё-таки пожарный не решался:

— Это слишком нелепое подозрение…

Речь идёт об убийце, Муммий, мы должны остановить его любой ценой! — настаивал сенатор и рассказал историю юной Эбе.

— Бедная девочка, — побормотал пожарный, разволновавшись. Потом осмотрелся и, поколебавшись, шепнул имя на ухо патрицию.

— Боги Олимпа, никогда бы не подумал! — воскликнул Аврелий. — Но описание полностью совпадает… На этот раз пушу в ход всё своё влияние, чтоб добыть тебе доказательства, Муммий!

Когда патриций ушёл, пожарный ещё долго сидел за столом, уставившись в чашу с вином. Он приехал в Рим из провинции, исполненный священного пыла, и поступил на службу с твёрдым намерением защищать закон и своих сограждан от пожаров и преступлений.

Десять лет достойной службы, без единого порицания: он никогда не клал в карман ни одной монеты, которыми многие позванивали перед ним, чтобы он на многое закрывал глаза. Десять лет, за которые он на своём опыте понял, что далеко не всегда виновные платят за свои проступки, особенно если богаты и могущественны.

Теперь, однако, кости брошены. Если всё пойдёт плохо, его ждёт увольнение и бесславное возвращение в горную деревушку, откуда он приехал и где у него не осталось даже семейного огорода. И это в лучшем случае, а о худшем он и думать не хотел.

И всё же, если бы сенатору удалось найти доказательства…

Аврелий вернулся домой грозный, как буря.

— Если этот грязный грек только посмеет явиться сюда, схватите его немедленно и заприте в комнате для наказаний! — приказал он слугам, которые слушали его, онемев от ужаса.

Парис мрачно кивнул, не сумев полностью скрыть свою радость. Наконец-то он избавится от злейшего врага! Насмешник, который годами потешался над ним и безжалостно выставлял в плохом свете перед хозяином…

Аврелий, всё ещё негодуя, направился в ванную. Он провёл там целый час, велев долго скрести себя стригилём. Нефер чистила и полировала его ногти, Иберина расчёсывала частым гребнем вымытые волосы. А когда Филлида обернула его белым полотнищем, чтобы вытереть, он машинально потянулся к чаше с холодным пивом, которое секретарь обычно готовил ему к выходу из ванны.

Пива не было, как не было и Кастора. Сенатор стиснул зубы. Значит, придётся привыкнуть к мысли о том, что его больше не будет здесь никогда.

— Я тут такое узнала! — воскликнула Помпония на следующий день. — Похоже, Кореллия проводила время с разными богатеями, а муж притворялся, будто ничего не видит и не слышит!

Патриций, не желая огорчать подругу, постарался изобразить на лице должное удивление этим несколько запоздалым открытием.

— Слушай, — продолжала вездесущая матрона, — слуги говорят, она готовилась к любовному свиданию с самого утра даже в тот день, когда убили Антония… — Аврелий вздрогнул, опасаясь неизбежного продолжения. — Самое интересное, что об этой истории муж ничего не знал, потому что, когда она через несколько дней снова ушла на встречу со своим загадочным любовником, он стал искать её в доме матери. Так ему и надо, этому лицемеру Метронию! Он вёл себя как сводник и с первой женой, уступив её Элию Сейяну в обмен на жизнь… В следующий раз подумает как следует!

— Не будет следующего раза, Помпония, — деликатно напомнил сенатор.

— Ах да, верно… А о чём это я говорила? — продолжала матрона. — Точно, о последнем приключении Кореллии. Похоже, что раб, прислуживающий в её спальне, кое-что знает об этом… Что с тобой, Аврелий, почему так тяжело дышишь? Нездоровится? Пусть Кастор что-нибудь приготовит тебе… Кстати, а где он?

— В отпуске, — коротко сообщил сенатор.

— Наконец-то ты наградил его! Он заслуживает, такой хороший друг! Подумай только, как часто он спасал тебя от разных неприятностей!

Аврелий почувствовал, как вспыхнуло вдруг его лицо, словно покраснело.

Помпония распрощалась часа через два, и патриций проводил её до дверей, где привратник Фа-беллий, как обычно, крепко спал.

Проходя по пустому атриуму, Аврелий услышал над головой лёгкое покашливание и с интересом посмотрел вверх.

— Тес… Хозяин, я тут!

Грязный левантиец выглядывал из-под самой крыши, с комплювия[79], держа зажжённую свечу и пару свитков папируса.

Аврелий почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и погрозил ему кулаком.

— Осторожнее! Если только позовёшь кого-нибудь, эти драгоценные свитки тотчас превратятся в пепел. В одном письмо, которое Цирия обнаружила у Валерии, а в другом список владельцев сожжённых домов, — произнёс секретарь, поднося свитки к пламени свечи.

— Это шантаж, Кастор, причём самый подлый! — прогремел взбешённый патриций.

— Согласен, хозяин, — как ни в чём не бывало признал александрийский вольноотпущенник.

— Спускайся немедленно!