— Раз, — кнут рассек воздух и приложился к моей спине.
Боли я не почувствовал, будет потом отходняк, вот тогда я завою волком на луну. Экзекуция продолжалась, а я не издавал ни звука. На десятом ударе, послышался шёпот среди собравшихся детей, на двадцатом ударе шёпот перерос в нестройный гомон. На сороковом ударе показались рёбра, кто-то вскрикнул и я услышал звук упавшего тела. « Кто-то свалился в обморок.» Ну вот последний удар рассёк воздух, и экзекуция закончилась. Кто-то робко захлопал в ладоши, и уже через пару мгновений это переросло в бурную овацию. В строю детей послышались одобрительные выкрики. Дети выражали свой восторг, что я не закричал во время порки. Виктор Гарсия склонил надо мной своё перекошенное от злобы лицо и прошипел:
— Всё равно я тебя сломаю, маленький ублюдок.
И, повернувшись к остальным, громко объявил:
— Он провисит здесь до утра, никому не разрешается подходить к нему.
И развернувшись, он пошёл прочь.
****
Стояла звёздная южная ночь, все давно спали в своих кроватях. Как только площадь опустела, мне пришлось отменить технику блокиратора боли. И дело не только в том, что это очень затратная техника, но и в том, что чем дольше её держишь, тем сильнее откат. Ведь ты не отменяешь саму боль, а просто блокируешь нервные окончания. Поэтому, запустив оздоровление в автоматическом режиме и предохраняя себя от болевого шока, я отменил блокировку боли. Боль волной прошла через всё тело, меня выгнуло дугой и я потерял сознание.
Очнулся я уже глубокой ночью. Кинул диагностику, чтобы оценить степень тяжести. Ответ пришёл через пару минут — меня можно оценить как больного средней тяжести, и если собой не заняться, то минут через тридцать может быть уже поздно. Пришлось в огромных количествах черпать энергию из источника. Не люблю я это, мы менталисты сторонники точечного подхода, но сейчас нужно было лечить фактически всё тело. Минут через сорок моё состояние стабилизировалось, сейчас главное продержаться до утра.
Спина горела огнём, и вместе с этим меня трясло от лихорадки, а мухи ползающие по моей спине никак не способствовали моему излечению, но критический момент прошёл — я выживу.
Послышались тихие шаги, кто-то приближался, но сил повернуть голову не было. Он остановился рядом со мной, прошло пару секунд, и на мою спину легла мокрая тряпка. Я содрогнулся от боли.
— Потерпи, я обмою твои раны, — сказал Макс.
Минут пять он возился с моей спиной, а потом приподняв мою голову, дал мне попить из чашки.
— Почему? — прохрипел я.
Мне действительно было интересно, почему он пришёл, нарушая все возможные запреты. Он долго молчал, а потом, повернувшись ко мне спиной, снял свою рубашку. Уродливые рубцы, словно канаты, обвивали его спину.
— За что? — спросил я.
Он помолчал, а потом словно через силу рассказал.
— Пять лет назад я нашёл щенка и взял его к себе. Увидев это, доктор приказал мне его убить, но я не смог. Вместо этого я отнёс щенка подальше, а вернувшись сказал, что убил его. Щенок вернулся через два дня. Тогда доктор на моих глазах убил его, а мне всыпали двадцать плетей.
— Поэтому ты ночью пропадаешь? — догадался я. — Ходишь на его могилу?
— Да, — тихо ответил он.
— А как звали щенка? — уже зная ответ, спросил я.
— Гайка, — сказал он и, повернувшись, пошёл к дому.
Глава 3
****
В лазарете я провалялся неделю. Мой организм полностью восстановился за три дня, но рубцы ещё не зажили, да и я особо не спешил снова оказаться в лагере. Как-то не тянет меня встречаться с доктором-психопатом. Сейчас есть время всё спокойно обдумать и проанализировать, надо это использовать. Значит, что мы имеем? Мы имеем следующее: конвеер из детей-сирот в статусе рабов, над ними поставлен психопат и садист, чтобы управлять ими. Связи с внешним миром нет, убежать с острова проблематично. Это из минусов. Из плюсов — за эту неделю я прочитал весь немецко-греческий словарь, так что писать и понимать греческий я уже могу, осталось только попрактиваться в разговорном. Ну ещё непонятно, чем закончится вся эта история с поркой. То, что продолжение будет, я нисколько не сомневался, правда, не думаю, что он продолжит в том же духе. Хотел бы он меня запороть насмерть, то легко сделал бы это. Нет, ему надо меня сломить, и если грубая сила не влияет на меня, то скорее всего, он попробует унизить меня. В итоге я оказался прав. В день моей выписке ко мне пришёл начальник охраны Марк Спенсер.
Внимательно оглядев меня, он протянул мне свёрток:
— Вот, держи.
— Что это? — спросил я.
— Твоя новая одежда.
Я развернул свёрток, там лежало женское леопардовое платье. «Мда, и это всё, что родил мозг этого пресловутого доктора?»
— А если я откажусь это носить?
— Мы никого не принуждаем, — пожал он плечами, — но тогда ты познакомишься с карцером.
— Скажите, господин Спенсер, а доктор дружит с головой?
— Ха, его методики может и выглядят странными, но поверь, они безотказно работают, — усмехнулся Марк.
— Через боль, страх и унижения, — я показал рукой на платье.
— Парень, ты бывал в цирке? Там львы и тигры вытворяют разные штуки, а рядом стоит дрессировщик с кнутом, сомневаюсь, что без дрессировщика получился бы цирковой номер.
— Волки, — сказал я.
— Что волки? — удивился начальник охраны.
— Волки в цирке не выступают.
— Через два часа за тобой придут, — сообщил он после небольшого молчания и вышел из моей палаты.
«Ну в карцер, так в карцер, только пойду я туда на моих условиях», — решил я, доставая скальпель.
****
Начальник лагеря, Виктор Гарсия, оглядел собравшихся на центральной площади детей. Сегодня он преподаст всем очередной урок. Он умел признавать свои ошибки и понимал, что порка произвела совершенно обратный эффект. Парень не только не сломился и не стал молить о пощаде, но стойко выдержал экзекуцию до конца, не издав ни звука.
Виктор Гарсия периодически проводил такие показательные экзекуции. Они охлаждали самые горячие головы в лагере, но парень показал, что можно иначе. Можно дойти до конца и не сломаться. После порки в лагере началось брожение, дети разбивались на группы и о чём-то шептались. Он понимал, что такие вещи нужно подавлять в зародыше, иначе так и до бунта недалеко. Сейчас весь лагерь ждал появления своего негласно выбранного лидера. Ну что ж, он им его предоставит, правда, в женском платье. Унизь человека, выстави его в смешном свете и всё, можно забыть, что он когда-нибудь возглавит сопротивление. Он отправил самых здоровых охранников, чтобы они проследили, что тот наденет это платье. Парень, конечно, бунтарь, но его физическое состояние оставляет желать лучшего, и серьёзного сопротивления он не окажет. Сломить, подчинить, а потом произвести в дельту. Из таких вот сломленных и униженных получаются самые рьяные помошники. Такие уже сами, без подсказок, применяют его методику. Эх, его методика, его детище. В Имперском университете ужаснулись от его научной работы и даже отстранили от преподавания, посчитав негуманными методы обучения. Но нашлись добрые люди, которым до лампочки было как, главное, чтобы всё работало без сбоя, как часы. Кстати, о часах, он посмотрел на циферблат, что-то охранники долго возятся с этим омегой, неужели два здоровых амбала не могут скрутить полуживого подростка. Он невольно поёжился, чувствуя, что ситуация выходит из под контроля.
Вдруг сбоку послышался какой-то нарастающий шум, все повернули головы, но увидели лишь облако поднятой пыли, и это облако стремительно приближалось к ним.
— Тпрррррруууу — вдруг кто-то прокричал из облака, и оно остановилось в трёх метрах от Виктора Гарсии.
Песчаное облако осело, и всем предстал юноша в белой тоге. Он стоял в повозке, запряжённой двумя ишаками. Его рыжие волосы торчали во все стороны, в правой руке он держал какую-то палку, на которой была насажена тряпка в цветах леопарда. Оглядев всех победоносным взором, он ударил кулаком правой руки в сердце и, обращаясь к Виктору Гарсии, произнёс: