Сева пил молоко и думал, какой же древний у него дед, – миллион лет живет с папоротниками в палисаднике, и помнит, как его динозавры ели.

Раиса Ивановна, давняя бабушкина подружка, как-то раз по осени пригласила нас с мамой на свою дачу. Она сетовала на то, что «яблок дюжа много энтим годом, и нет уж сил их убирать, все закромя переполнены». Не зная, что именно она называет словом «закромя», мне привиделся некий деревянный сарай, пронизанный тонкими лучиками света, падающего сквозь щели досок. Представилось, как там стоят ящики с яблоками, переложенные свежей стружкой и благоухающие ароматом поздней антоновки. По приезду выяснилось, что «закромя», это две компостные ямы, в которые Раиса Ивановна выбрасывает падалицу. Дело в том, что она не ест яблок. По деревенскому обычаю Раиса Ивановна всю жизнь воздерживалась от яблок до Яблочного спаса, а потом перестала их есть вовсе, и на данный момент ее задача состояла в том, чтобы просто наводить порядок под деревьями. Каждую осень она сгнаивала весь урожай, не видя в яблоках ничего, кроме лишней заботы.

Мы с мамой пообещали приехать, набрать себе пару ведер и помочь убрать падалицу.

Дача Раисы Ивановны находится недалеко от нас, – не доезжая до окружной дороги, надо свернуть влево на узкую разбитую колею, ведущую в садоводчество «Цементник». Там, по улице Вишневая, за старым забором из штакетника, стоит маленький выцветший домик номер 1129, это и есть та самая дача.

Сад Раисы Ивановны ее такой же старый, как она сама, но никто из детей и внуков не желает заботиться об этом клочке земли. Раньше иметь небольшой участок для земледелия было просто необходимо. Там выращивали огурцы и помидоры, картошку и капусту, лук и морковь. До следующего урожая семья ела то, что вырастила за лето, к тому же выходные дни были заняты полезным трудом на свежем воздухе, – вроде бы, и отдых, но, это как посмотреть.

Кроме того, урожай надо было сохранить. Помидоры и огурцы солили или мариновали в трехлитровых банках. Из клубники, малины, вишни и смородины варили компоты и варенья, которые тоже были востребованы зимой за неимением других сладостей. Этим хозяйки обычно занимались по вечерам, захватывая часть ночи, так как перемыть стеклянную тару и овощи, накипятить воды для двух повторных заливок, укупорить и отправить в подвал – это не быстрая и нелегкая работа, учитывая августовскую духоту и жар кипятка. В те годы казалось, что жизнь может быть только такой, – картошка в подвале, огурцы с помидорами на полках, варенья в ряд, значит, перезимуем. Сейчас нужда в натуральном хозяйстве отпала, и на свои «шесть соток» с будками из картона хотят только пенсионеры, привыкшие к грядкам и тяпкам, а большая часть садовых участков заброшена за ненадобностью.

Старые сады теснятся вокруг города, охватывая его почти со всех сторон. Если посмотреть по карте, то садоводческие товарищества занимают едва ли не большую территорию, чем жилая часть города. Дачи образуют свое полудикое зеленое царство с множеством узких улочек, по которым где-то можно проехать на машине, а где-то и нет. Осенью здесь все оплетено девичьим виноградом – обычным спутником заброшенных мест. В конце сентября виноград становится темно-красным, бурым, бордовым. Это цветовое симфоническое форте, несвойственное нашей средней полосе, напоминает мне, то ли европейские средневековые замки, то ли древнегреческий лабиринт с Минотавром. Кто-то неместный, со стороны, наверное, спросил бы, почему все заброшено, и куда делись люди, строившие эти домики и сажавшие деревья? Но, даже зная правильный ответ на этот вопрос, все равно удивляешься пустым садам и понимаешь, что налицо окончание целой эпохи частного земледелия.

Мы приехали через день после приглашения, в половине девятого утра. Ночной холод еще держался в тени, но солнце уже пробивалось сквозь кроны деревьев и прогревало открытые места мягким теплым светом. Пахло падалицей, сыростью и свежим луком. Вокруг стояла та особая холодная тишина, которая обычно свойственна осеннему лесу.

Калитка оказалась закрыта изнутри на замок, и мы с мамой некоторое время по очереди кричали, пытаясь обратить на себя внимание. Наконец, Раиса Ивановна нас заметила, воткнула лопату в землю и направилась к нам.

– Иду, иду, – приговаривала она по ходу, – я ведь слышу-то плохо, а закрываюсь всегда, потому, что страшно тут одной.

Раиса Ивановна казалась очень маленькой в своем старом блеклом плаще, застегнутым на все пуговицы, и с синим шерстяным платком на голове, повязанным по старинке, с узлом под подбородком, однако она двигалась достаточно бодро для своего возраста.

Раиса Ивановна еще в молодости приехала из деревни, работала на заводе, растила пятерых детей. Сейчас ей уже за восемьдесят лет, у нее есть и внуки, и правнуки. Раньше она часто приходила к нам в гости и помогала бабушке в разных житейских делах – закваске капусты, пересадке клубники или уборке картофеля. Она всегда была за общим столом в числе приглашенных по случаю дня рожденья, Пасхи или Международного женского дня, но это было давно.

Когда бабушка умерла, Раиса Ивановна помогала нам с похоронами, в результате чего мы узнали много нового про этот обряд. Она говорила, что покойник должен быть обязательно в рубахе с длинными рукавами, чтобы отмахиваться ими он огненного пламени, что на помин нужно раздавать только ложки, потому что, если этого не сделать, то, переплывая реку, ему будет нечем грести. Кроме того, ложки обязательны для какого-то загробного сидения вокруг большого котла, в котором находится еда, а ложка должна быть у каждого своя. Тут же выяснилась история про яблоки, – если начать их есть до Яблочного спаса, то на том свете Иисус не угостит яблочком твоих детей. Было что-то еще про проводы души поутру и другие ритуальные премудрости, но я уже забыла. Присказки Раисы Ивановны были похожи на старые народные поверья, хитро сплетенные с православными обычаями. Кто и когда говорил ей эти вещи, Раиса Ивановна не помнила, утверждая, что это знают все. Загробный мир был для нее также прост и понятен, как обычная жизнь, их соединяла только цепь правильных обрядов.

Раиса Ивановна заходит к нам по старой памяти и сейчас, принося скромные подарки с огорода – урожай маленьких вилков капусты, полведерка местных абрикосов или корзиночку мелкого лука. Работает она на огороде с весны до осени, и все делает правильно, как научилась еще в молодости, но труды ее вознаграждаются очень скромным урожаем. Все родится мелкое, до смешного, не смотря на прополку и полив. Может, она берет не те семена, или почву не удобряет, или еще чего-то не понимает уже с возрастом.

– Что ты стоишь? – этим риторическим вопросом мама вернула меня в настоящее и сунула в руки ведро. Я огляделась по сторонам и, наконец, увидела яблони, из-за которых мы сюда приехали.

На даче Раисы Ивановны росло несколько старых, уже не раз опиленных деревьев. Справа у забора доживал свой век «белый налив». Эти бледно-желтые яблоки я помню с детства. Они не сочные, не сладкие и не кислые, мякоть крупянистая, чем-то напоминает перезревшие бананы. Рядом с «белым наливом» рос «штрифель», осенний полосатый сорт, очень распространенный в нашей полосе. Над крышей домика раскинулись ветки мелкой осыпной «грушовки», а в дальнем углу сада виднелась «антоновка», зеленая и твердая, готовая висеть на ветвях до самых морозов. Недалеко от нее росло дерево какой-то зимней породы, немного вытянутой формы с румяными розовыми бочками, может быть, «северный синап».

Но самая большая яблоня, «бельфлер», стояла особняком, и она была лучше всех. Это мощное плодовое дерево напоминало дуб. У дерева был крепкий ствол и высокая ровная крона, под его ветвями можно поставить длинные столы и справлять свадьбу. Под яблоней лежал пестрый плодово-лиственный ковер сказочной красоты, но основная часть урожая еще висела на ветках. Посмотришь вверх, а там – солнце, оно пробивается между листьев и ветвей, просвечивает сквозь яблоки, делая их полупрозрачными. Правда, до яблок не достать ни палкой, ни с лестницы, остается только ждать, когда они упадут.