– Только что.
– Так. Разговор окончен. Все. Поезжай в отпуск. Точка. Никакие возражения не принимаются. Сейчас вместе напишем заявление, ты подпишешь и на отдых.
Рамуте так и не удалось выяснить, в чем подвох. Почему он вдруг настолько озаботился ее отдыхом?
– Ладно.
– Окей?
– Да.
Рамуте согласилась.
«Отпуск, оплачиваемый. Почему бы и нет. К тому же, возможно, Роберт был в чем-то прав. Зачем сжигать мосты?»
Только валяться на пляже она не собиралась.
– Раз так, раз уж мы нашли компромисс, я мог бы и задержаться ненадолго. Предложение в силе? – Роберт подмигнул. – Мог бы остаться до утра, например. Где там мой стакан?
Рамуте улыбнулась. Примирительный секс ей всегда нравился куда больше, чем прощальный.
– Сначала закажу билет, – сказала она и достала смартфон.
Пальцы пробежали по экрану.
«Один билет».
«На завтра».
«Оплатить».
– Нужно закончить с Весами, – едва различимо прошептала она и убрала телефон.
Глава 4
Женщина возвращалась от остановки.
Несмотря на ясное небо и сухую погоду, в руке у нее был зонт. Вчера весь вечер лил дождь, очевидно, женщина не ночевала дома.
– Ну, здравствуй, Скворцова Маринка. Здравствуй, моя непослушная девочка, – прошептал он, наблюдая за женщиной в бинокль.
Она выглядела счастливой.
Ее летние туфельки пританцовывали, порхали над асфальтом. Сумочка весело раскачивалась в такт шагов. Теплый ветер ласкал ее высветленные перекисью кудри, солнечные зайчики разлетались по сторонам от тоненькой оправы ее низко посаженных очков. Глядя на женщину, казалось, что нет в городе человека счастливее ее.
Время от времени она останавливалась и оглядывалась.
– Ой-ой! – он тихо вскрикнул и пригнулся, когда женщина посмотрела на окно дома, за которым прятался он.
Он ждал в засаде. Укрылся в полуразваленном здании, заставленном строительными лесами.
– Отвернись. Не смотри на меня. Кому говорят? Скворцова, сейчас же отвернись! Не смей смотреть сюда.
Доска мерно скрипнула под его ботинком, испачканном в цементном растворе.
Он пригнулся еще ниже и затаил дыхание.
Несмотря на то что он был уверен, что с такого расстояния его точно никто не заметит, присел на корточки и для надежности спрятал бинокль за спину.
Женщина огляделась, поправила сумочку и как ни в чем не бывало продолжила путь.
– Она чувствует, – прошептал он. – Ат, ат… Жертва всегда чувствует, когда за ней наблюдает хищник.
Доска вновь скрипнула.
Он зажал ладонью себе рот, чтобы никто не услышал его взволнованное дыхание. Грязный ботинок затрясся в предвкушении и нехотя отступил от окна.
– Терпение, ат, ат, – прошептал он.
Улыбка искривила его рот, и он облизнулся.
Какое приятное ощущение.
– Подготовка, ат. И терпение.
Его коленки тряслись. Голова кружилась.
– Сезон охоты на непослушных девочек… В разгаре. Да? Ведь так, Скворцова?
Он втянул ноздрями пыльный воздух, задержал дыхание и медленно поднес бинокль к глазам.
– А теперь давай покажи мне, Скворцова Маринка, в какой квартире ты живешь.
Он направил бинокль на окна дома, в который зашла женщина, чтобы не упустить ее из виду. Повезло, что в старом здании нет лифта, ему не придется, как в прошлый раз, маскироваться и ездить вверх-вниз с этажа на этаж, опасаясь, что кто-нибудь запомнит или, еще хуже, узнает его.
– Не упрямься, ат, ат, покажись.
Он представлял, как она остановилась у почтового ящика, как она достает из него корреспонденцию.
– Вот, – он заметил ее силуэт, поднимающийся между третьим и четвертым этажом. – Вот так. Молодец, Скворцова. Молодец, моя непослушная девочка. Умница, Маринка. Значит, у тебя четвертый этаж. А дальше? Направо или налево от лестницы?
Он рукой остановил трясущееся колено, из-за которого не получалось ровно держать бинокль.
– Давай признавайся, Скворцова. Показывай, где ты спишь, и скоро я приду за тобой…
Голос прозвучал, словно вместо человека говорил какой-то бездушный демон.
Он испугался.
Пришел в себя, отскочил от окна и встряхнул головой.
– Как? – прошептал он, заикаясь.
Ему стало страшно.
Он запаниковал. От осознания того, что теперь сам процесс, не цель, ради которой все затевалось, а именно процесс стал доставлять ему удовольствие.
Сердце забилось быстрее.
Бинокль выскользнул из мгновенно вспотевшей ладони и с грохотом упал на доски.
– Н-нет. Ч-что? Фу! Нет-нет! Гадость! Мерзость! На самом деле мне же противно…
Он хлестал себя ладонями по лицу.
– Да. Противно. Дело не в том. Мне противно!
Он бил себя до тех пор, пока на щеках не проступила кровь. Он посмотрел на покрасневшие ладони.
– Я же не этого хочу. Не этого… Хотел, ат, ат.
Он поднял бинокль, отряхнул от пыли, спрятал его за пазухой и выбежал на улицу.
Его лицо горело, обливалось потом. Соленые капельки перемешивались с кровью и стекали к подбородку.
– Кто-нибудь.
Взгляд в отчаянии метался по сторонам в поисках поддержки, в поисках помощи, но никто не откликнулся. Все, как тогда, как в детстве. До переживаний растерянного человека никому не было дела.
– Помогите.
Никто не смотрел на него.
– Кто-нибудь… Остановите меня, пожалуйста, – прошептал он и со всех ног бросился к своей машине.
«План провален, – крутилась в голове беспокойная мысль. – Я не справился. Подвел. Не удалось».
Да, полностью реализовать свой план в этот раз ему не удалось, зато удалось подловить себя. Уличить в неприемлемом желании, в запретном и осуждаемом самим собой, в неконтролируемом, порочном желании. В своей новой тяге к жестокости, в своей фанатичной мании причинять жертвам настоящую боль.
– Максимальную, нестерпимую, ат, ат, ужасающую боль.
Дверь грузовика хлопнула, мужчина включил радио. Заиграла веселенькая песенка. Он потянулся к бутылке с водой, зажмурился и уперся лбом в руль.
Пальцы вцепились в виски.
Писк, громкий, несмолкающий писк крохотной иголки, царапающей стекло, разрывал голову на части. Мужчина застонал от боли. Ноги били по педалям, стараясь выплеснуть скопившуюся злобу. Кабина грузовика раскачивалась.
Рука мужчины сама потянулась в карман за телефоном и набрала номер полиции.
В трубке раздался строгий женский голос:
– Полиция, чем можем помочь?
– Алло…
– Да-да.
– Скворцова… Ат, она… Маринка, ат, ат… В опасности.
– Что? Говорите, пожалуйста, громче. Вас не слышно.
– Скворцова… Она… Ат…
Мужчина прервал вызов, бросил телефон на пол.
– А-а-а…
Он зарычал, укусил себя за плечо и почувствовал вкус намокшей от слюны ткани рубашки. Укусил еще раз и еще. Кусал, в надежде, что боль в плече перекроет собой боль в висках, но этого не случилось.
В отчаянии он заплакал и принялся молиться. Он не был религиозным в прямом смысле этого слова, не разбирался в священных писаниях, но он думал, что верил в Бога. В своего собственного, единственно правильного, которого он придумал и выбрал.
Хотел прочитать самую лучшую и надежную молитву, но не смог вспомнить, как начинается текст. Откуда-то из подсознания вырвались другие строки. Какие-то слова. Что-то совершенно для него новое. И это что-то незнакомое губы сами принялись произносить:
– Я рожден, чтобы защитить слабых.
На полу зажужжал телефон.
– Стану твердью и колыбелью вечной…
Телефон мешал сосредоточиться.
Мужчина отвлекся и посмотрел вниз. На экране смартфона светилось уведомление:
«Входящий вызов: Неизвестный номер».
Мужчина решил, что звонят из полиции, но вместо того, чтобы испугаться, стал бить смартфон ботинками. Колотил ногами, пока тот не перестал вибрировать.
– О… Ат… Оты…
Слова застревали в горле.
– От-тыч-ч… Ат, ат… От-от-ты-ы…
Он опять попытался помолиться, но и на этот раз не смог вспомнить ни слова из нужного текста.
